Разгадка пришла быстро, в мгновение ока, он даже не успел растеряться под наплывом сложившихся не в их пользу обстоятельств или утратить ироничный, несколько насмешливый, пусть и спрятанный за маской притворного соучастия вид. Соседи как всегда были непробиваемы в уверенности собственной правоты – неплохая игра актеров, по чудовищной ошибке осмелившихся назваться воинами. Звездолом, быть может, даже поверил бы, будь он так же глуп и недалек, как рыба в речных водах (впрочем, подобное к подобному), но для него факты ложились в очевидную мозаику виновности бывших союзников. Их тщетные попытки нанести сокрушающий удар первыми были неумелы и сделаны вслепую, если это – блицкриг, то Река совершенно не знает в нем толк.
«Оставьте эти потуги вести нечестную борьбу и при этом казаться оклеветанными жертвами ваших жестоких, бесчестных соседей. Хоть вы и плаваете, как выдры, но выйти сухими из воды у вас не получится».
Звездолом сощурил недоверчивые глаза, позволив себе пропустить ироничную нотку в словах и взгляде. Речные пытались казаться непреклонными, невозмутимыми и нарочито уверенными, однако впервые он решил слушать, а не смотреть: охровые глаза Крик Журавля не говорили ему ничего, за что можно было бы зацепиться и потянуть, как за ниточку в запутавшемся клубке сбитых фактов и пустых утверждений, голос был тщательно подобран под ситуацию оклеветанных и оскверненных гнусным преступлением, но в словах скользила возможность углядеть отсутствующую истину и поддеть.
- Вот именно, Крик Журавля. Я не учил своих воинов плавать и никогда не опущусь до этого: вода – враг для любого лесного кота в своем уме, оставьте эту нелепость за собой. Какой резон мне жертвовать жизнью соплеменника, заставлять его погружаться в опасное течение реки в сезон Снежного Клена, если гораздо логичнее переступить безопасный и мелкий ручей? Я действительно отправлял Бурашиху к границам: если ты не забыла, по кромке вашей реки тянется и наша территория, и если у вас не заведено патрулировать дальше Ручья даже в нынешних обстоятельствах – а мы готовы к любому проникновению со стороны – что ж, я не буду удивлен. В любом случае мы, похоже, должны быть благодарны соседям (какое лукавство) за чудесное спасение нашей соплеменницы. На мой взгляд, совершенно очевидно, что Бурашиха стала жертвой ситуации: попытав неудачу в охоте, на скользких деревьях или же около самой воды, она упала в реку и чудом сумела выбраться, и знаете ли, в бурлящем потоке воды нет времени выбирать, на какую сторону плыть. Да, она выбралась на вашу часть земли, перед этим приложившись головой о лед, и теперь не помнит последних событий. Ты сама сказала, что она приняла свою вину, это ли не показатель ее раскаяния и подчинения правилам?
Звездолом говорил со снисходительной вкрадчивостью, нарочно подробно и долго разъясняя каждое умозаключение, точно добрый наставник, объясняющий очевидную истину отстающему ученику. Он мог как угодно изворачиваться, манипулировать фактами и искать лазейки, потому что у них они были, у Реки – нет. Можно оказаться на чужой территории, упав в воду и чудом зацепившись за любую корягу, и тогда нарушение покажется спасением, посланным самим Звездным воинством, но те, кто умели плавать, были отрезаны от чужой земли собственным мастерством. В конце концов неожиданно пришедшие на ум доводы оказались так стройны и убедительны, что он сам свято уверился в собственных словах, и в одно мгновение для него появилась лишь одна правда: Бурашиха невиновна. Она – жертва, Речные – бездушные разбойники, подло воспользовавшиеся ситуацией. У бурой воительницы не было никаких поводов пересекать границу, тем более опасную и быстроводную реку, когда у них самих хватало дичи: нынче Древо переживало период небывалого расцвета, и даже суровый снежный сезон не сумел сковать бурную, неутихающую жизнь.
В конечном счете им овладело раздражение; он хлестнул хвостом по взъерошенному боку и вздернул уголки губ, блеснув клыками в гримасе презрения к нелепым отговоркам. Парировать бесконечные выпады Реки становилось тягостно и совсем некстати: бессмысленные, ни к чему не приводящие разговоры отнимали время и лишь бередили желание положить конец их обременяющему союзу, и единственное, что сдерживало его до конца – неблагоприятный сезон и наличие в детской котят. Его котят. Обстоятельства вынуждали быть искренним и убедительным – хотя бы для виду, – и он вскинулся, возвышая голос и становясь воплощением проповедника, обличающего чужие грехи.
- Очнись! Хватит выдавать желаемое за действительное и во всем искать лазейку. Речному племени бы следовало научиться лучше сопоставлять факты и использовать логику, а не слепо швыряться обвинениями в попытке отстоять собственное имя. В конце концов мы, оказавшись на вашем месте, однажды встали на вашу сторону: хорошо, что ты сама заговорила о Камышовке, невольно спрятанной нами от лисы. Вы признали свою неправоту? Вы лишь устроили драму со спасением невинной жизни, ограничившись скупой благодарностью, я помню каждое ваше слово, и в речах Львинозезда не было даже тени сомнения в правомерности дел его соплеменницы. А ведь все указывало на нарушение границ, и ученица ваша, в отличие от Бурашихи, не проронила ни звука – весомый повод заподозрить ее в воровстве, и тем не менее, на первом же Совете она вернулась домой в целости и невредимости. Беспрецедентное благородство, клянусь, что более такого не повторится, раз вы не умеете ценить подарки.
В его голосе, низком, рокочущем от негодования, скользило едва уловимое торжество. Он чувствовал, что это препятствие они преодолели махом, как бы ни продолжали гнуть свою линию Речные. Их хитрость, обыкновенно скрытая фальшивым блеском золотой шкуры предводителя и медовыми речами о собственной помпезности и грандиозности, сегодня открыла свой черный, гадкий лик. Холодное прикосновение запаха лаванды мешало ему разойтись в собственной негодующей ярости, но внутри себя он чувствовал липкое отвращение и уже не собирался играть в снисходительное и лукавое понимание. В конце концов все встало на свои места. Лгуны, притворщики и лицемеры нуждались в ударе в затылок, выбивающим всю гнусную спесь с их самонадеянных лиц, и требования Крик Журавля стали последней каплей в чаше его личного терпения – она, полная жгучей ненависти, пустила за край первый след желчной ненависти.
- Равнины? – он расхохотался; в нем больше не осталось места для гнева и изумления: все происходившее было несусветной глупостью и нелепицей. Как вы до такого докатились?
- И долго ты думала над этим, Крик Журавля? Если долго, то мне жаль потраченного впустую времени. Вы нарушаете границы, воруете нашу дичь, устраиваете бойню на границе, заявляетесь в наш лагерь и обсыпаете ложными обвинениями и оскорблениями, берете в плен нашу пострадавшую соплеменницу, а теперь за все свои преступления требуете часть нашей земли? Вы стали безумны и несуразны в своей игре. Речное племя, так свято чтящее благородство, само от него отреклось.
Чернь, гниль, смрад гниющей плоти; он глядел кругом и видел лишь скорченные тени, маски, изрезанные косыми усмешками, безобразные следы чумы. Они все были больны, и на их лицах проступили трупные пятна: мертвецы с алчными глазами преступников. Нестерпимо было даже стоять рядом с ними на собственной земле, вести переговоры – тем более, и Звездолом вдруг сделался мрачным; его широкая грубая морда, обезображенная орлиными когтями, укрылась тенью свирепого эха.
- Позор, стыд и срам - обвинять рыболовов, впитывающих в себя с раннего рождения гордость с молоком матери, в гнусном преступлении.
- Позор, стыд и срам? - он перевел на внезапно вскинувшегося Шквала тяжелый, горящий темным пламенем взгляд. - О чем ты говоришь, Шквал? О какой гордости, впитанной с молоком матери, идет речь? С каких это пор наивные сказки, рассказанные в детской, стали прописной истиной и весомым поводом вашей невиновности? Глупо и самонадеянно говорить об этом, зная, что дисциплина и послушание правилам – давняя и неискоренимая черта Древа. Давай, скажи, что я сумел уничтожить то, что не удалось даже Тернозвезду, хотя никаких правомерных действий, кроме придуманных вами, за мной замечено не было.
Не посмеет сказать. Приравнивать его к жестокому, алчному преступнику не было никаких оснований. Его злодеяния были хуже лишь тем, что проявлялись незаметно для других и ломали племя изнутри с невиданным ранее хитрым расчетом: долгие тени легли на Древо отчетливо, но проступали изнутри – они были следствием изменений каждого лично, а не плодами его труда. Звездолом – не дьявол, не главный антагонист, не убийца; он есть катализатор и темная, мрачная сила, жившая на самом дне любой сущности. Да, он был тираном, но преступником в традиционном смысле слова – никогда. По правде говоря, он лишь ключ. Война, готовившаяся издавна, никогда не смыкала глаз: она жила внутри с начала сотворения племен, и сейчас, потревоженная умелым прикосновением, обнажила хищные клыки. Жажда борьбы и сражений жила в каждом; дикий инстинкт выживания диктовал убивать слабейших, чтобы дать дорогу сильным, в своей варварской логике он был примитивен и прост, но от того понятен и близок. Это был закон дикой природы, и подчинение ему само по себе тоже было законом. Борьба – то немногое, на что любой имеет неотъемлемое и данное самой жизнью право.
«Мы пустились по следу. Ничто не остановит наш бег. То, что происходит ныне, лишь подводит нас к черте. Можно играть ситуацией, можно отыскивать все новые пути наступления, но в конечном итоге нас ждет единственный исход».
- Распад начался. Единственная игра, которую я вижу – ваша, неумелая, подлая и нескладная. Вы погрязли в лжи, бесчестии и скверне. Вы не получите от нас и мышиного хвостика. Единственный способ хоть как-то оправдать себя и покрыть хотя бы часть своих преступлений – вернуть нашу воительницу в целости и сохранности завтра, когда солнце будет в зените. Будем считать, у вас появилась бесценная возможность отблагодарить нас за некогда предоставленное Камышовке убежище, а заодно загладить вину Бурана. Или Речное племя ценит справедливость и честь только на словах?
Он замолчал, внушительно подавшись вперед тяжелым крупом и высоко вскинув хвост; на его широкой хмурой морде пролегла тень твердой и непреклонной уверенности: он – гранит, от своих слов и решений он не откажется, и если Реке больше нечего предложить взамен – их ждал путь домой в сопровождении Древесного конвоя. Просить Равнины – смехотворно, глупо и самонадеянно, и Звездолом чувствовал, что грань их отношений бесследно сотрется с первой грозой, сердито ворчащей над головами детей Светлолесья. Ее сырое леденящее дыхание можно было ощутить затылком: она касалась их боков и гладила против шерсти, и Звездолом принял ее присутствие с безрассудно смелой готовностью, даже не смея сомневаться в отказе и собственных дерзких претензиях.
«Если понадобится, ради величия своего племени мы прыгнем и в смерч, и в голодное пламя».
У тех, кто жаждал борьбы, страх погибал с первым осознанием собственной силы. На лицах Древесных воинов (воинов, а не трусливых любителей подачек судьбы) пролегли суровые тени неприступной готовности броситься в бой и тяжелые следы яростной силы. Можно было сколько угодно обвинять их в жестокости, малодушии и неистовстве, но в трусости и бессилии – никогда. Их путь чертился под знаменем сокрушительной битвы. Они – монолит, выточенный морской солью и буйными ветрами, и пусть солнце для славных предков давно зашло, ныне оно сияло над головами их отважных сынов и дочерей.
Звездолом взметнул хвост, приказывая Щитоморднику, Колу и Ястребу сгрудиться кругом Речных и выпроводить их обратно на сырой туманный берег, и взгляд его, прямой и резкий, красноречивее всего говорил, что точка в их разговоре поставлена.
0
166
