- Щуке дремать – добычи не поймать, - сказал сам себе Мок и, кряхтя, поднялся. Он проснулся уже не менее десяти минут назад, но, как добропорядочный старикан, хотел поваляться и ничего не делать. Голод, однако, напоминал о себе – он заставил Моку умыться на быструю лапу, выйти на рынок и перекусить какими-то даровыми остатками.
К тому времени, когда кот завершил завтрак, начался неприметный рассвет; небо за лазурным морем смешалось, стало из синего сиреневым, покрылось темными пятнами облаков и зарумянилось, как лолось на прилавке. Мок сиянием света любоваться не стал – побежал на прогулку. Отряхиваясь от травяной росы и от пыльцы расцветших на взгорках кашлегонов, Мокас добежал до поселка и принялся сам хозяйничать. Если ты прожил в каком-то месте более восьмидесяти лун, то, наверное, имеешь право время от  времени проверять излюбленные места и охотиться?   
Впрочем, Мокасин рыскал по садам Двуногих скорее не для пропитания, а для эстетического удовольствия.
Пусть Двуногие были карой небес, посланниками тьмы, проклятием мира и просто неприятными существами, в растениях они толк знали. Сад любого Двуногого – целый мир, полный чудес и невоспетой красоты. Двуногие, может, и не понимают истинной сущности цветов, но выбирают их с пристрастием и придирчивостью, высаживая на своих территориях самые интересные экземпляры. Они изо всех сил ищут знаки природы, доказывающие, что их любят.
Вот, например, распустился малый барвинок – изящнейшее растение сочных оттенков, в котором сочетание акварельно-сиреневого и насыщенно-салатового порождает небывалое сочувствие к дальтоникам. Далее виднеется скромная ветреница, чьи тупые коготки указывают на все двадцать сторон света. Вон извивается бледная печеночница, чьи побеги, словно поссорившиеся головы гидры, отвернулись друг от друга и смотрят вверх. А горянка, напротив, потупила глазки и протянула, как для поцелуя, пушистый листок…
В другом уголке сада можно обнаружить настоящее пристрастие Двуногого, владеющего этой землей – нарциссы. Их тут много, и они разные: с одной стороны какие-то треугольные, с другой – в рюшечках, между ними – махровые, позади – разрезные… и все такие несамовлюбленные.
Ну, нарциссами долго любоваться нельзя, они завянут, и Мокасин идет дальше. Видит розу – точно бумажную. Находит вечерницу – фиолетовый четырехлистник. Обнаруживает странный лунник, чьи листья похожи на круглые кусочки огурца. Засовывает искалеченную морду в крупные бутоны пурпурного колокольчика. Смотрит одним глазом (полно-охровым) в нутро обнаженно-выгнутой наперстянки, разглядывая ее гепардовые пятна. Трогает, точно котенок, лапой кактус и ойкает. Пытается разглядеть львиный зёв в одноименном растении. Зевает.
Тут открывается дверь сарая, и Мокас спешно сматывает удочки: котам, вредителям хуже саранчи и енотов, здесь не рады. Нужно убегать по дорожке из каменного ряда.
Но рядом есть другой участок, пустующий, с такой же оригинальной и разнообразной начинкой… отсюда Мокасина никто не прогонит. Как они посмеют? Их же нет дома, этих забывчивых Двуногих.
И Мока продолжает свой победный ход. Он недоуменно шевелит ушами, разглядывая развевающиеся ленты на дереве. С еще большим удивлением он смотрит на яйца (к сожалению, пустые), подвешенные к цветущим ветвям вишни. Он изумляется сидящей на качелях игрушке зайца – крайне неправдоподобной, но изумительно ушастой. Прослеживает взглядом историю борьбы круглого воробья и острого поползня, сражающихся возле обильной кормушки. Кричит на бедную ворону, прогнавшую обоих.
Мяв Мокасина привлекает совершенно ненужную лохматую собаку, маленькую, но злую, как оскорбленный дикобраз, и Мок мигрирует на следующий забор, за которым ему открывается очередное великолепие.
…чем страдает Мокасин? А в провинции и дождь развлечение. Ему нечего делать. Весной ищут подруг, гуляют с друзьями, греются на солнышке – а он бродит. Старички любят бродить – в этом их единственное призвание. Хотя энергичность Мокасина явно не выдавала его возраст, несмотря на то, что кот любил называть себя немощным да раненым. Собаку-то он бы в два счета обделал (она меньше его в три раза раза – соседи забывают ее кормить), но к чему лишнее насилие в подлунном мире?..
Мокасин шипит на матерящегося у забора пса и, повернувшись к тому хвостом, спрыгивает вниз. Тяжело ступая по мягкой изумрудной траве, кот проходит по грядкам, где появляются первые ростки ранних посевов, и спешит к теплицам – посмотреть, как вьются маленькие помидорки.  Мокасину скучно. Очень.
- Ал цвет мил во весь свет… - бормочет Мокасин, проходя мимо ряда алоцветиков. – Аленький цветок бросается в глазок…
Сторожевой пес Алый продолжает орать через забор – чует, что кот не уходит. Вскоре и он успокаивается: внезапно начался ливень, сгустились тучи, потемнело. Пёс спрятался в будке, возле которой стоит пустая миска (которую, надо сказать, сразу после дождя освободят от воды и наполнят кормом под радостный лай собаки). Мокасин сложился булочкой в теплице, усевшись посеред чернозема. Оба наблюдают за синим дождем и слушают дробь воюющего с землей дождя. Циновка в детстве говорила Мокасину (он этого, к счастью, не помнил), что дождь – это справляющие нужду звездные предки… или что-то такое, пошловатое. У пса – такого, казалось бы, необразованного существа – мать была поэтичнее и рассказывала слепым щенятам, что дождь – это слезы оставшихся без хозяев собак. Мокасин об этом понятия не имеет, у него свои теории божественного происхождения дождя: это-де и упавшие в море звезды (связь тонка, но прослеживается), и осушающиеся болота, и водопад, открывшийся с Млечного пути (который почему-то теряет окраску), и еще много чего... глупого.
Вскоре успокаивается; от воды Земноморью только польза. “С летним дождем богатства ждем” - вешние воды накрыли мир. Недаром говорят, что весна всех напоит: вон как раздулись от грозы и оттепели кусты… ручьи пробудили землю; всё разрослось, расцвело, распустилось. Апрель красен почками, май – листочками, верно оно? Верно. Мокасин, позевывая и потягиваясь (он, как и любое чуткое существо, под стук капель о полотно теплицы уснул), вылезает из теплицы и продолжает лесничий осмотр местности. 
В гуще дикого сада кричал огненный мак, звездилась нежная сирень, терялась манжетка, обижалась молодая елка. Рябчик – не птица – стонет и сверкает, привлекая внимание наблюдателя к драгоценным лепесткам. С ним спорит, пытаясь переиграть цветок в красоте, свинцовый морозник, зазывающий мух. Напрягся лабазник, набухла смолевка – все стараются  призвать тружеников-пчел и ос: время собирать пыльцу и пить цветочный сок. Кислицам плевать, они самоопыляются. Растения радуются дождю, но и про долг не забывают: им надо продлить свой род, ускорить течение времени, убежать от небытия.
На воздухе было так свежо-хорошо после прибившего пыль скорого дождика, что даже упыри, должно быть, побросали считать пшеницу, скрежетать зубами и сверкать нестареющими пятками, да вытащили липовый кол из груди и отправились на шабаш – караулить папоротники. И бессмертные не могут налюбоваться весной, что каждый год была столь разной и новой…
За воротами слышен скрип колес автомобиля (ну, для кота – Гремящей Штуковины), и Мокас вновь решается на бегство: сигает за забор. Он бегает по огороженным садам Двуногих, точно черный заяц – по кочкам, и не устаёт путешествовать. Если бы Мокасин был человеком, он бы получил ученую степень по ботанике (наряду с целителями двух племен и травником банды). Заодно сел бы в тюрьму за нарушение границ, незаконное проникновение в жилище, воровство рыбы, насилие над уголовниками, несанкционированную охоту без лицензии и прочие вольности. К счастью, Мокас был – и оставался – вольнорожденным котом, царем природы, и мог спокойно (относительно спокойно) бегать по чужим владениям. Хотя докторской степени он не огорчился бы.   
Четвертый дом, плохое число; Двуногие отсюда не уезжали, они живут здесь, но сейчас в саду их нет. Мокасин осторожно, под лопухами бегает вдоль кирпича английского дома и высматривает достопримечательности. Но всё просто, без кричащих деталей: на гамаке лежит соломенная шляпа, обвязанная ленточкой, и книга с закладкой-лентой, на дереве – все те же пресловутые ленты и какие-то фарфоровые сердца (на ленточках), просачивает безголовая змея - шланг, в цинке толпится мечтательная ромашка, лилейники жаждут хлеба и зрелищ… Мокасин смотрит на цветущую яблоню и пытается понять, на котором плоде будут трещины. Яблоня цветет плохо: ветви ее обломаны, и ствол покрылся мшистой плесенью. Мокас загляделся…
Выскакивают, как чертики из табакерки, абсолютно из ниоткуда Двуногие-котята; Мок с воплем бежит от них; они с криком носятся за котом; за ними с ором мчится Двуногая-мать. Все шумят и голосят, и конфликт рассеивается лишь, когда Мокас улетучивается вместе с парочкой пчел на соседнюю землю.
Недаром говорят, что четыре – плохое число. Четыре всадника и всё такое. Еще пара легенд, о которых левиафан-Мока не имеет ни малейшего понятия, еще одна сказка, недоступная непросвещенным кошачьим ушам, пусть чутким, но глухим к речи и мыслям Двуногих. У кошек четыре – как раз-таки хорошее число (четыре лапы!), а пять – плохое (пять лап никому не надо, это генетическое отклонение, мутация и вечные муки).
Но Мокас не суеверен – он не ожидает бед и от пятого участка, где на него лает (никак не вернется тишина!) другая собака. Пёс привязан, но Мок знает, кто какого бережет, и не спускается вниз, а пробегает по ровному забору к дальнему – последнему – участку, на двери главного здания которой красуется медная шесть – перевернутая девять. Мока цифр не знает, для него эта загогулина – лишь схематичная рыбка, уплывающая строго вниз, на дно. Ну, или хвост свернувшегося в ровный круг кота-обезьяны. Или глаз с торчащим над ним загнутым вибриссом. Кто его знает.   
Так или иначе, этот рыбий-кошачий дом ему хорошо знаком: Мок тут отлично попиршествовал прошлым годом (утащил со стола огромную вареную рыбу). Рыжей осенью здесь было хорошо: раскрывались ежистые плоды каштана, краснел смущающийся шиповник, сияли багрецом и золотом опавшие листья, блестели мокрые кровные ветки, под перевернутой (и до сих пор не поднятой) большой корзиной жил ежик, разрезанные и разрисованные тыквы украшали дорожки, в вазе сгрудился пестрый ансамбль подгнивающих яблок, а со стола свисал, подпираемый увесистыми букетами, тканый гобелен… Мокасин подошел посмотреть, что теперь на этом столе – и уронил челюсть под скамейку.
Нет, обошлось без кровавых голов гигантских оленей, или рожающей чудо-курицы, или свалки свежего вонючего тунца – но возле статуэтки чугунной птицы-соловья сидела сова, серьезная, как ангел правосудия, и… привязанная миниатюрными оковами. Возле совы лежало белое, как снег, полотнище и куча продолговатых заточенных цилиндриков разного (но совсем не такого прекрасного, как натуральный) цвета. Есть еще книга, покрытая, как Фенрис, слабо светящимися узорами.
Мокасин от этого бреда почти теряет разум, и лишь испуг совы, забившей крыльями и ударившей его по морде, отрезвляет откровенно офигевшего кота. 
- Без ножа зарезали… - прошептал Мокас. Сова уставилась на него, как Медуза Горгона, и подпалила взглядом хвост. Ошеломленно моргая, Мокасин повертел головой по сторонам: нет ли Двуногих? Что за безумный ученый сотворил здесь это непонятное действо? К жертвоприношению готовятся?
Но Двуногих нет. Чуткое, пусть и рваное, ухо слышит, как в доме звенят посудой. Сова заухала.
- Без страдания не получишь знания, - пробурчал Мокасин, запрыгивая на стол (прямо на холст – и грязные лапы создают штамп, по философской глубине напоминающий Малевича) и пробуя лапой веревки, которые восходили к замочкам, окольцовывающим когтистые лапы филина. – И как так тебя поймали? Заснул, что ли? – Мокас пнул карандаш, укатившийся в молчаливую траву. – Вон, на кол тебя сейчас посадят. На десяток.
Филин не отвечал, только ухал возмущенно и скребал когтями по серебру подноса. Да Мокас и сам не знал, зачем он с этой птицей разговаривал – дурость одна, да и только. Маразм близок.
Мок облизнулся, глядя на ворчащего, бьющего крыльями филина. Вот чем не даровая добыча? В обычных условиях филина ловить – всё равно что на косатку охотиться (тем паче, что ее в прибрежных водах и нет), а тут он почти на блюдце с золотой каемкой преподнесен – на подносе, видите ли, изгаженном сидит… но что-то не хотелось убивать беззащитного ушастика. Как-то это было совсем не справедливо, а то и греховно. Бывает же в мире так: унижен умный, вознесся Двуногий.
- Увидимся в лесу, серый волк. Бери от жизни всё, что можешь, и помоги мне, ежель меня так схватят. - буркнул Мокас (точно маразм), залезая под стол и разжевывая там канатики – хитроумную систему веревок, с помощью которых филин был привязан к столу на веранде. Пара минут усердной работы клыками – и сверху донеслось хлопанье крыльев. Веревки, как змеи, проскользнули в отверстия, и филин улетел, унося с собой обрывки несвободы.
Провожая глазами улетающую птицу, Мокасин тяжело думал о том, до чего же испорчены Двуногие: привязать к столу в саду свободную птицу, чтобы… чтобы что? Смотреть на нее во время еды? Или чтобы приманить кого-то другого? Или ее надо припечатать к белому прямоугольнику? Мок голову сломал, бился мозгами, как рыба об лед, но так и не понял, в чем секрет и суть. Впрочем, он мог бы задать сей вопрос вышедшему на улицу Двуногому, но воздержался и дал деру. Большие шутники – эти Двуногие. Больные, вдобавок.
Арабелла, которая когда давным-давно жила на это участке, согласилась бы с ним. Жаль, что кот уже год не встречал милой кошечки, только одного ее котенка видел раз. Был Быстрик, стал Ветрогон. Был привязан филин – улетел в закат. Жизнь подчас чересчур изменчива.
Но делать нечего - Мока двинулся дальше. Последний дом – значит, последний на этой улице. А есть и еще улицы! И переулки! И тупики! И площади! И чего только не…
Битый час, до черного вечера, гулял Мокасин по посёлку. Устал – дико. Зато осмотрел каждый – даже заброшенный – участок, полюбовался морем цветов и полком растений, поглядел на тупых Двуногих, поздоровался со знакомыми домашними (пушистый белый экзот уныло помахал ему лапкой из-за стекла: его еще не обработали от клещей), порычал на незнакомых бродяг, побесил побежденных псов – словом, на каждой пяди земли провел по полчаса… страдая какими-то глупостями. Вот зачем старому коту умиляться на цветочки и отпутывать филинов? Зато Мокасин успокоил свое чувство прекрасного и чувство справедливости. И возбудил без того неутихающее воображение, которое всё пыталось понять, что за незаконные штучки собирался вытворять с привязанной молодой  совой вооруженный кольями и досками Двуногий…
Ещё ощущение голода взбунтовалось. Брюхо – глухо, ничем не уймешь; пришлось и пропитание искать. Мокасин оперативно прошмыгнул по уже исследованным участкам; на одном слизал с куска хлеба подсохший паштет (пюрешечка), на другом нашел под раскладным стулом венскую сосисочку, которая для него была просто “длинная”, смахнул с нее воробьев и, морщась (вкус не чувствовался, но пасть жгло от перца), прожевал её (палочка), а на третьем, под радостное улюканье Двуногих (наконец-то в него не бросали, как в блудницу, камнями!) Мокасин загнал увертливую, прыткую, хитромудрую, но недостаточно быструю крысу.
Противно весной есть крыс. Хочется клад яиц отыскать, змей отоспавшихся  свернуть, вернувшихся гусей завалить… но делать нечего. Мокас некоторое время подождал, не дадут ли Двуногие чего в качестве награды за избавление от вредителя, но они, видно, посчитали, что жирная крыса – сама по себе отплата, и вскоре прогнали кота. Мока в одиночестве хрустел пойманной тварью (тряпочка). Давно спустился вечер, зажглись – как внизу, так и вверху – звёзды, гудели писклявые цикады, кричали горластые Двуногие, блеяла недоенная коза, шумел шабаш мертвецов.
Где-то вдали, в лесу, везучий филин срывал с лап путы и ухал на благосклонную яростную луну.
Так и прошел обычный день Мокасина: немножко поспал, немножко пожрал, побегал от Двуногих, освободил птичку. 
Мока спал на корзине, из-под которой сбежал на свадьбу ёжик, и видел полукошмар, где он бродил по Темнолесью, шарахался от пролетающих мимо насупившихся сов (вылитые ящгки, бабы с костяными ногами, только знай, жрут народ), заглядывался на полчища горящих в темноте красных глаз (их владелец снял какое-то ограничение и бился с неупокоенным вампиром – какая-то такая предыстория), тонул в озерах склизких многоножек, спасался от обезумевших кур-котоедок (странный рацион, однако, прям шмыг-шмыги какие-то) и в конце-концов ввязался в бесхозную паутину. У сна было продолжение: пришел паук, увидел Моку, обрадовался, оголился сотней все тех же багровых очей и… далее лучше не описывать, но, следует сказать, что кошмар оказался приятным сном, а паук – осьминогом.
Это был первый сон. За ним последовал и второй – какой-то более реалистичный, вялый, тягучий, муторный и… подробный.
Зима. Трескучая, сухая, морозная; на ветвях нет снега, зато внизу его намерзло – не провалишься. На снегу то ли кровь, то ли рябина. Вокруг бегают воробьи с клювами то ли окровавленными, то ли орябиненными. Их лапки не оставляют на ледяном снеге ни одного следа, но отпечатки Мокасина – рысино-крысиные лапы – очень глубоки, четки, темны и наполняются из ниоткуда взявшейся бушующей водой… вода красная. Кровь? Вино? Сок рябины? Сплошной ужас.
Мок вырывается из мира красно-белого и видит перед собой полчища полупрозрачных лесных котов, которые, собственно, замерзли и заледенели. Это – Деревянное племя. Им нужно, несмотря на их вредность, помочь. Гибкие Речные помогать отказались. Мок битый час спорил с Крик Журавля о милосердии, а после плюнул (кровью) и стал оттирать лапы Деревянных котов, согревая их. Лапа Неясытя нечаянно отвалилась. Мокас долго извинялся…
Но долго ли, коротко ли – все деревяшки были согреты, напоены вином-кровью-соком и отправлены спать к Речным котам. В итоге оказывается, что в негибкости своих подчиненных виноват глашатай Древесного племени – какой-то кот с зимним именем – который… не согрел их…
На этом шокирующем открытии сон оборвался. Конец? Едва ли. Третий сон!
В третьем сне он оказался молодым рыжим котом, тонущем в синих водах. Неясно было, море это, озеро, омут, река или чан с водой – было глубоко, дна не видно, сверху слабо просачивается жемчужный цвет… щука хватает его за загривок и трясет из стороны в сторону. Из пасти вырывается семья колышущихся пузырей и уносится наверх, к солнцу, куда так отчаянно стремится задыхающийся кот – а щука все царапает его короткую гриву, прикусывает кожу почти ласково, мутит воду… неясно только, как он так долго держится на одном месте, и почему рыба не прокусывает плоть до крови?
Мокасин хоть и наблюдал со стороны, знал, что рыжий кот – это он, и коту ох как несладко… то ли он долг не вернул, то ли что… помочь бы ему – себе – но ведь спасение утопающих – дело лап самих утопающих, разве не так? Солнце гаснет, становится темно, щучьи глаза сверкают желтизной пантеры, двуцветные глазки рыжего закрываются – он заснул, убаюканный тоном журчащего ручья… так это ручей? Почему в ручье солома? Откуда тут взялись японские маски и рисовые перегородки? Щука обернулась струей соевого соуса, рыжий чихнул, рассеивая бурые капли во всему голубому ручью. К счастью, смешения цветов не видно – тут ведь уже битый час темно, хоть и взошла полная луна. Мокас пытается вспомнить, где он видел эту полную луну, и что там было такого интересного, что он ее запомнил, однако сил нет – кот переключается дальше.
Четвертый сон. Плохой, разумеется. Привязавшись к неизвестному Моке, но каким-то образом проявившемуся в его кошмаре стереотипу, в четвертом сне появляются четыре кота… но начинается дело не с них: сначала Мокасу является совершенно каракульная химера из глины, у которой лицо Двуногого увенчано короной из сплетенных вместе разноцветных кольев, рыжие львиные лапы утыканы бесчисленными перьями (из ранок сочится голубая кровь), бычий хвост слипся и мечется по тяжелым бокам, а орлиные крылья (перо за ухом Мокасина всколыхнулось) усердно бьют, пытаясь удержать этого мутанта в воздухе. Не получается -  тетраморф падает на Мокаса, расплющивает его, и, сложив ненужные крылья, мирно беседует с серым блинчиком:
- Вы колосса не видели, господа?
- Нет, - честно отвечает Мокасин голосом трёх.
Химера кивает и взрывается, распадаясь на яркие созвездия. Звезды всплывают наверх, на небо, где их с хохотом ловит рыжий кот (“Так ручей – это Млечный путь?” – задумался Мок, который вполне осознанно воспринимал сон и помнил предыдущий эпизод), а бренное тело смешанного типа просачивается сквозь жирную землю, оказываясь в цепких объятиях остроглазого горячего кота.
Вот тут-то и появились четыре новых кота. Мокасин обнаружил их, обернувшись. Подули четыре ветра с четырех сторон света, и коты представились поочередно:
- Мирлифлор, - сказал черный. Вернее, серый, но о-о-очень грязный.
- Ржавоглаз, - представился темно-рыжий. Вроде бурый, но вычищенный.
- Неясыть, - поклонился кот-белоснежка.
Последней представляться не пришлось: это была Крик Журавля, с прищуром уставившаяся наверх.
Мока робко поинтересовался, какого бена здесь творится, но никто ему не ответил: Мирлифлор, пробормотав “семеры яства, а все одно - грибы”, семимильными шагами ушел собирать цветы, Ржавоглаз с воплем “сердца ржавеют, как ржавеет железо” вырвал глаз ближайшей устрицы, Неясыть стал малевать за собственном хвосте, припевая “нет несчастнее несчастья, чем считать себя несчастным”, а Крик Журавля орала на небеса, чтоб они шли охотиться и обновлять метки или что-то такое, необычайно непонятное:
- У болтливого кота речь, как мёд, а дела - как полынь!
Рыжий сверху отвечал, что он устал, и не хочет, и вообще заболел.
Мока пожал плечами:
- Ахинея, вздор сплошной, я вас не понимаю, - повернулся, чтобы уйти – и провалился вниз.
Он летел очень быстро, и необычайно мягко приземлился, со звоном отскочив (химера ведь сделала из него темно-серебряное блюдце) от дна холодной пещеры. Мокас, уже ничему не удивляясь – внезапно разверзнувшаяся земля еще пустяк по сравнению со Смертью, которой так не хватало в первом сне – покатился прочь. Его остановил, опрокинул и прижал за середину к камням большой, но какой-то невероятный серо-полосатый кот с черными отметинами под глазом. Кот вперился в Моку ледяным взглядом.
- Ты кто такой?! – зашипел кот сердит и силён.
Мока испуганно поджал золотую каемку и представился Мхом.
- Фу! – кот отпустил его и брезгливо повертел лапой в воздухе, точно от лотка отряхивался или от чего похуже. – И что ты делаешь на моей границе?
Мокасин узнал его и нахмурился (у него был один глаз – красный – в середине тарелки):
- Я же тебе хвост растер.
Колкоглазый прищурился, но ничего не сказал.
- Ты бы меня наверх отнес, - вкрадчиво предложил Мокас.
- Ты Речным помогаешь, - фыркнул полосатый. – это хуже, чем ковать лапы. Или латы. Всё, уходи. Радуйся, что я тебя не разбил.
- Серебро не разбивается, а только плавится, - ответил Мо. Кот зарычал.
Мок остался лежать, радуясь, а кот ушел сам. Прошла вечность, другая, просочился в пещеру пепел – а Мокас всё лежал, и ждал, думал о чем-то…
Далее всё кануло в какое-то небытие, и начался пятый сон – Мокас оказался в другом месте, в другое время, в других обстоятельствах.
Рядом с ним стояли в ряд пятеро кошек, имена которых он сразу вспомнил (Пантера, Арабелла, Горгона, Хвоя, Крик Журавля) и поочередно кричали на него.
- Ты чертова тарелка! – истошно визжала Пантера. – Что мне делать с семью котятами, если ты сидишь в своей клетке?!
- Какие котята? – отпрянул Мокасин, стирая с лап, морды, грудки и ушей капельки Пантериной слюны. – Багира, ты чего?
- Ничего! – рявкнула Пантера и ушла, гордо подняв хвост – ее пятна растворились в лесу тысячью винных глаз.
Следом ступила вперед Арабелла.
- Это ты виноват, - заявила она, - что Быстрика избили, а его сестры умерли. Тебе место на болоте в обнимку с…
Её отпихнула Горгона.
- Ты что, правда? – спросила она. – Правда-правда ни с кем никогда не встречался под луной?
Мока крякнул. У него отвалились усы.   
- И под солнцем, - дрожащим голосом признался он.
- Ну ты комок, - покачала головой Горгона, и они, обнявшись с Арабеллой, ушли в воду.
- Мои семеро котят… - начала Хвоя. Мокасин застонал – его лапы были привязаны к земле, он не мог улететь отсюда.
- Мои семеро котят шестой день без еды! Еще день – и все умрут! Ты отец, почему не заботишься о них? Семеро котят, Мокасин. Их зовут Башмачок, Сандалька, Валенок, Тапочек, Полусапожок, Туфелька, Чувячок, Последничек, Лапоть, Грязеход и…
- Погоди, - перебил кошку Мокас. – Ты уже назвала десять. Откуда остальные трое? Стрекоза тебе, что ль, подарила?
Хвоя зарычала, развернулась и ушла – Мока ее вывел на чистую воду.
Перед ним осталась стоять непоколебимая Крик Журавля.
- Не-е-ет, не выдумывай, пожалуйста, - взмолился Мок, рыдая. – Ты ведь знаешь меня. У нас нет детей.
- Ладно, - равнодушно буркнула Крик и ушла, разлетевшись синими искрами степи.
Тут следует сказать, что разум Мокасина был вконец измучен, отбит, истянут, искалечен и вообще… ему не доставало нормального сна. Со всякими такими милыми развлечениями и безвредными сюжетами, как погоня за бабочками, танцами на льду, охотой за дятлами и так далее.
Но шестой сон покоя ему не даровал, а, напротив, оказался самым жестким, самым нервоубивающим, самым нелогичным, дебильным и жутким.
Началось с того, что Мокасин стоял во красном поле, сидя на темно-сером коне. Рядом с ним на рыжем коне восседал рыжий кот, промелькнувший в предыдущих снах, и бледный полосатый кот с отметиной, мучавший его во сне с апокалипсисом.
- Ни зги, - сказал Мокасин (для которого все это было логично: он был самый старый из богатырей, но они уже работали втроем битую луну).  Рыжий, хихикая, вылизывал лапку. Серый выпустил когти, грозно всматриваясь вбок.
Появилось полчище басурман, с которыми справился один Мокасин.
- Неплохая работа, - хихикнул напуганный рыжий.
- Сойдет, - заявил бледный, высматривая следующего разбивателя сердец на горизонте.
Потом он занялись тем, что искали втроем соль земли – причем рыскали везде, кроме самой земли. Лишь потом, когда серо-полосатый кот умер, а рыжий – потерял конечность, Мокас догадался заставить своего коня ударить копытом в землю. Оттуда забил ручей, где рыжий кот утонул. Тут поналетели орлы и стали кидать камни, и резко вырос лес, и появился Неясыть и Пантера с кучей детей…
Перед Мокасином (который потерял коня, и рыжего, и вообще всё) встал золотой могучий лев. Лев зевнул во всю клыкастую пасть (Мока слегка позавидовал) и лениво разлегся, пнув с дороги железный лом.
- Итак, - тягучим голосом начал лев, - у тебя нет ноября, потому что ты в ноябре был плох.
- Но они все взяли впереди меня, - застонал Мокасин. – Как я мог…
Лев лизнул лапу. Мокасин все пытался понять, что происходит. Бред сивой кобылы, что скачет за углом.
Вышел пятнистый леопард и поинтересовался, куда делся серо-полосатый. Мок сказал, что она припоздала. Вдалеке зазвенел лом.
- И стоило колья ломать, - пробормотал лев.
Далее должно было произойти что-то сюжетное, но не произошло. Мок проснулся. Окончательно. Если бы он человеком, он бы очнулся в холодном поту, а так – просто упал с корзины. На ежика.
…Утром Мок, будто из гроба встал – аж трясся весь. Вероятно, такие дурацкие сновидения приходили к нему из-за голода: сосиской сыт не будешь, даже если она паштетом примазана и крысой приправлена. Впрочем, не так страшен сон, как его толкование, да?
Мокасин проделал все заново и зомбично кинулся осматривать вчерашние угодья, проходя по тому же кругу и встречая всё тех же друзей. Сон свой (как быстрый, так и медленный, как первый, так и последний) кот, к счастью, забыл. За долгие лета мозг-таки научился стирать большую часть ненужной и неприятной памяти.
Из кандал ненормального Двуногого он в течение трех дней освободил еще двух птичьих рабов: пеликана и ворона – но это уже другая история.

Черри разгуливал по рыбацкому поселку уже темнело, а потому людей было немного. Одиночка чувствовал себя превосходно. Он шел  очень медленно, словно наслаждаясь самим фактом пребывания здесь
" Может не стоит тратить время на охоту? " - лениво думал кот - " Сегодня я хорошо позавтракал ".
Тут , словно назло, над головой кота пролетел воробей. Скорее инстинктивно, чем осознанно Черри подпрыгнул и сбил птицу ударом лапы. Но удар пришелся вскользь, поэтому не оглушил воробья, а всего лишь бросил его на пол. Птица попыталась взлететь, но все равно была поймана.
"Ужин! " - радостно подумал Черри. И плевать, что минуту назад он был сыт, сейчас одиночка был непрочь перекусить.
Поужинав воробьем Черри пошёл далеше и его внимание привлек заманчивый запах. В конце пути одиночка  натркнулся на остатики мяса и полный надежд откусил большой кусок. Но еда оказалась не очень приятной на вкус. Даже больше, она имела отваратительный привкус падали. Выплевывая его и мотыляя головой, одиночка чуть не ударился головой об фонарный столб.
"Чтобы я хоть раз взял в рот подобную гадость? Да никогда! "

По-видимому, Мокасин основал великую традицию – сладко спать во время приходов Крик Журавля. Не было, впрочем, ничего странного в том, что он опять провалился в объятия сладкого дядюшки Морфея: во-первых, он старик, а старые кошки должны дрыхнуть двадцать три часа в сутки, чтоб двадцать четвертый быть бодрячком; во-вторых, была ночь, а Мокас, подобно Двуногому, привык отрубаться через некоторое время после заката; в-третьих, он очень устал.
А устать было от чего! День любого одиночки бывает насыщенным, но Мокасин сегодня, наверное, побил все рекорды. Начнем с того, что возле рынка случился небольшой пожар, который испугал Моку до такой степени, что серый кот опомнился, лишь когда споткнулся о какой-то корень в глубине Темного Леса. У бродяги чуть инфаркт не случился, и он все утро отлеживался где-то в дупле, пытаясь успокоиться.
К полудню веко Мокасина перестало дергаться, а лапы – дрожать, и он, выбравшись из смутного укрытия, пошел обратно на разведку. По пути он чудесным образом умудрился увязнуть в болоте и, наверное, Крик Журавля бы еще долго искала одиночку, если бы его не выручил рояль в кустах – Пантера.
Ну-с, это долгая история; стоит только добавить, что, когда Мокасин вернулся домой – пожар, к счастью, стих (а может, и вовсе не было никакого пожара, а просто кто-то жарил рыбу стир-фрай) – он был голоден, словно дьявол. Мокасин был готов проглотить кашалота, да еще б и детенышем кита его заел – никак не меньше.
Логично предположить, что для утоления своего страшного голода Мокасин начал охотиться. На Рынок он, разумеется, не пошел и кинул свой всеобъятный взор на Рыбацкий Поселок: там ему редко везло, да и собак больно много, но попытка – не пытка. Заодно и идти далеко от дома не придется.
Поначалу Мокасин искал легкой добычи, а именно – каких-нибудь отходов. Стащить корм у собаки, утянуть косточку с чьего-нибудь стола, кусок колбасы на террасе своровать… это куда проще, чем по-серьезному охотиться на птиц или грызунов, верно? Но получилось так, что Мокасин закончил поиски пищи с жирной мышью и большой откормленной синицей, в желудке которой, кстати, лежало несоленое сало, что сделало добычу лишь сытнее – жаль, что Мок не почувствовал вкуса. А “простая пища” типа миски с кормом оказалась надежно охраняема грозным псом – огромным немецким догом, который выскочил из-за угла дома, стоило Моке подобраться к его миске. Кстати, если бы не суперспособность Мокасина пугать собак сверхвоплями, то Крик Журавля вновь не смогла бы его найти. 
Но дело закончилось хеппи-эндом, Мокас с большим удовольствием съел пернатую оливку (от которой, кстати, на его носу осталась царапина: синицы – храбрые птицы), закусил быстролапой  мышью (которая уже норовила шмыгнуть под дом, когда Мок зацепил ее хвост в эффектном броске – тоже нелегкая добыча) и полакал воды, накапавшей из какого-то устройства Двуногих.
После этого Мок почувствовал себя достаточно сытым, а дело близилось к вечеру, и ему оставалось лишь одно – поспать. Кот нашел свой излюбленный тупичок с канализационным выходом и без долгих прелюдий улегся спать – просто рухнул, как котенок, на месте.
И вот пару часов спустя чуткий Мок, фильтруя сон и явь (в бродячей жизни без этого никак: не сможешь отличить реальный лай собаки от радостного визга приснившегося котенка – поминай, как звали), услышал голос, возвещавший о сюрпризе.   
Мокас был бы уверен, что это пришла за ним позитивная Старушка Смерть с подарочком в виде вечного забвения, однако знакомый голос убедил его, что на пороге стоит гость куда более приятный и долгожданный.
Узнав в тяжелых басовитых тонах разговора единственную известную ему кошку, что была выше его самого, Мокасин позволил себе расслабиться и потому немножко засопел, некоторое время потягивался (спина угрожающе затрещала), потом, усаживаясь, долго причмокивал языком…  И когда кот, наконец, разлепил сонные глаза, он увидел, что перед ним вовсе не Крик Журавля, а какое-то создание, которое он мог бы охарактеризовать одним словосочетанием: “фигня какая-то”. То ли псина, то ли барсук, то ли лиса - в тусклом свете дальнего фонаря и огней высокого окна Мокас видел лишь какой-то расплывчатый силуэт, который ни за что нельзя было принять за кошку.
Это подстава! Какая-то псина проглотила Крик Журавля!
А как еще объяснить тот факт, что стояла перед ним какая-то большая такса, а голос, доносившийся из ее пасти, принадлежал серой подруге?
Реакция его была ясна: кот в мгновение ока стал в два раза больше, раздувшись, распушившись и развернувшись боком; он выпучил глаза так, что стал похож на японскую маску; и, в довершение, начал издавать угрожающе-громкие звуки испуганного кота, сработавшие ранее на доге и  напоминавшие попытки трактора завестись:
- Ар-р-р! Ой-ой-ой-ой-ой-ой-ой… вай-вай-шпмяум! Ш-ш-ш-ш-ш! Изыди!
Когда мозг проснулся, а глаза очистились от слёзок и прочего кошмарного мусора, Мок проморгался и увидел, что перед ним-таки Крик Журавля: ни у кого больше нет таких широких мягких лап. Да и по полоскам узнать можно. Да и любая собака давно б уже свалила, они очень боятся громких звуков…
- Ш-ш-ш… ой, - по инерции пробурчал Мокас, осознавая вдруг, что он тупой.
- Ай-ай, прости, сестренка, не скумекал сразу… ты чего вырядилась-то? – Мокас пригладил шерсть и подошел к подруге, вглядываясь в ее необычный покров. – Это какой-то, м-м-м, бал, что ли? Как оно называется… с енотами связано… маскарад? У тебя праздник? 
Кто их знает, какие у этих лесных обычаи; они, может, хороводы водят в определенные дни или там катаются по траве друг за другом. Или, как сейчас, носят лисьи шкуры. Надо бы расспросить поподробнее!
Сейчас, однако, у него вырвался лишь один вопрос:
- Для меня?..
Нет, даже два:
- Это правда мне?..
С восторгом ребенка, к которому в последний миг Рождества пришел Дед Мороз, Мокасин стал осматривать шкуру. Мокасин молча уставился на лиса.
Лис уставился на него.
Их глаза встретились и… ладно, бред бредом, но все же это была любовь с первого взгляда. О шикарная лисья шкура! Как долго можно было бы описывать ее красоту! Этот насыщенный рыжий оттенок сплошного оптимизма (хотя лиса, наверное, не была рада скончаться), отлично сочетающийся с бурыми и белыми участками шубы; это неоспоримое качество отделки, по которому видно, что в создание подарка вложено немало дней, а то и недель труда; эта нежная текстура, эта мягкость, которую чувствует даже грубый Мокасин, проведя жесткой лапой по меху (а заодно и погладив Крик Журавля)… Это было прекрасно. Поистине прекрасно.
В следующий миг шкура оказалась перед ним.
Нельзя сказать, что Мокасин был какой-то Круэллой, мечтавшей заиметь шубу из каждого ходячего существа (и сумочку из ползучего); он вообще был сторонником минимализма, как и любой, мягко выражаясь, бомж; однако лисья шкура заметно обрадовала его. Крик Журавля была мастером отличных подарков! Еще и год не прошел с их знакомства, а она уже успела сделать жизнь Моки в тысячу раз лучше, чем было раньше.
Мока распушился (на сей раз от  счастья) при мысли о том, что у него есть свой личный круглогодичный пушистый Санта Клаус.
- Спасибо. Хорошая вещь.
И после краткого, лаконичного выражения благодарности (не умел кот рассыпаться в любезностях, не получалось!) Мок подошел к Крик и по-братски коротко обнял ее. Началось соревнование в стиле “кто кому первым сломает ребра” и “кто сильнее соскучился”; победила дружба, и Мок, усевшись близ кошки, резко перевел стрелки на другую тему:
- Это у нас все похожее? Да тут каждый дом… по-своему… сделан. А в вашем лесу вообще нельзя разобраться, где что, куда ни глянь – одни дубы!
Это, скорее всего, был не совсем “их” (Речной) лес, потому что Мок обычно зависал на территории Древа. Нарочно, да.
- И кустики, и камни, и мох – везде один и тот же! Будто сотня близнецов!  А чего в поселке путаться – я не знаю, тут легко... Он вообще маленький. Поселок-то.
Не то что лес, опять же.
- Эх, ладно, не о том я… ты долго шла-то? Садись, садись, эм-м… вот сюда. – Мок провел хвостом и лапами, расчищая местечко для гостьи. – Ночи вроде теплые, но если ты замерзла, садись, значит, на вот эту железку – там пар поднимается, тепло.
Мокасин понятия не имел, что эти испарения жутко пахнут, и что вылизывать шерсть потом противно до ужаса.
- Так… Это что за птица? Ворон? А, грач? Ну круто. Покушай, ты же устала.
До Мокасина дошло, что это – еще один гостинец. Мокас посмотрел на грача, потом обратил мысленный взор в свой желудок, где, как в маленьком котелке, переваривалась куча пищи, потом обратился к голосу совести и уверенно сказал:
- Ешь сама. Я сыт.
Причем тем самым “тоном, не терпящим возражений”. Было бы смешно, если б скромная глашатая стала отнекиваться от собственного улова, а гостеприимный Мо уговаривал бы ее, и в итоге оба ничего не съели бы, но кому это надо… добычу надо уважать. Поймал – ешь. Уж оставлять ее лежать на замусоренном полу какого-нибудь тупичка точно не стоило.
Тут Мокасин понял, что он жутко грязный, невыспавшийся, всклокоченный, мокроватый и почти наверняка вонючий. Почему в кошачьем мире нет почтовых голубей или ворон?! Прислала бы Крик Журавля весточку – Мокасин бы ждал ее весь вылизанный, блестящий, благоухающий, чистый и, возможно, во фраке. С букетом цветов, наспех слепленным амулетом и огромной скатертью-самобранкой, на которой лежала, как в лучших традициях средневековых натюрмортов, куча жратвы (фазаны, голуби, куропатки, кабаны, лебеди, быки, рыбки…) Ан нет. Есть любители уходить по-английски, а есть – приходить. 
Мокасин, впрочем, не стал очень сильно задумываться над этим вопросом – он и раньше о своем внешнем виде и подготовленности к встречам не переживал, а Крик Журавля была той кошкой, рядом с которой обращаешь внимание не на внешнее, а на внутреннее содержание, да и совместный хавчик – не главная цель их общения. Вдобавок, если поворошить воспоминания, то мейн-кунша всегда видела Моку без грима и без подарков – в Камышах он был весь заляпанный песком, мокрый и помятый, на Холме – уставший, сонный и грязный… Чего стесняться-то уже – ведь Крик Журавля не зажимает лапкой нос и морщится при виде него, значит, все в порядке!
- Ты поешь, а я пока… побалдею.
Самое точное слово – Мокас стал утыкаться носом в лисью шкуру, трогать ее лапой, сминать, распрямлять, приподнимать, опускать, похлопывать, поглаживать, кататься в ней и по ней… балдеть, да. Мокас был не на седьмом, а на двадцать седьмом небе от счастья - чистая правда.
- Хорошая вещь, - подтвердил свой ранний вывод Мокасин. – Удобная… теплая… да, самое оно для этого, как ты сказала, замерзшего глупыша.
Глупыш-буревестник обиделся, гаркнул и улетел.
- А слушай, Кряк Журавля… - Мок не заметил свою осечку: он последние две луны, наверное, открывал рот лишь для еды, но никак не для общения с другим котом, а потому делал много ошибок; язык его заплетался, - …где ты ее достала? У вас была облава на лисиц?
И Мокасин удобно уселся, готовый выслушать долгое и эпичное повествование.

- Вообще-то я так противников прогоняю… - сконфуженно понурил широкую голову Мокасин. В принципе, логично, что эти ухищрения не действуют на кошек, собратья слишком умны, чтобы испугаться громких звуков, и всё же…
Приветствие солнца! Пф-фт. Если бы оно со мной здоровалось, то я бы, конечно, ответил, а так зачем?.. Понапридумывают же…
- Если честно, то у меня вообще никаких таких… э-э… традиций… нет. Это, наверное, лишь лесным присуще. Мы, одиночки, ничего подобного еще придумали. Хотя, может, и стоит… а расскажи мне – какие у вас есть обряды? Помимо смены имён, конечно же.
Сам Мокасин не кривил душой; он никогда не занимался проводами Луны, празднованием Весны или Инициацией Богини. И привычки коллекционировать перья у него не было, хотя в последнее время кот задумался о поиске подобного хобби: что еще делать на старости лет?
Если ты не воитель, конечно.
- Мне еще интересно, а у вас есть какие-то… ну, скажем… законы? Ой, а еще – каких зверей почитают в племенах? Типа этой, как он называется… э-э… с гербами связано, короче. Геральдика, точно. М, а есть ли свои герои? Легенды? Сказки? Что у вас рассказывают маленьким котятам?
Мокасин хорошо помнил сказки, которые поведала ему с братьями и сестрой мама Циновка. Ну, может, не все и не дословно, но большую часть запомнил и мог при случае рассказать. Жаль, что некому. Хоть бы детей каких-то приемных найти… или чужих обучить…
Ладно, сейчас не о том.
Мокасин хмыкнул, не удержавшись от понятного замечания:
- Никогда не думал, что тебе будет нелегко меня найти. Это все равно как если бы горы искали маяк…
Ох, метафора на все времена. Красота запредельная.
Жаль, что в его укрытии далеко не так приятно и красиво.
- М, да, я бы рад жить в пещере… но тут рынок близко, а в лесу я обычно… э-э… ну, не очень хорошо охочусь. Особенно зимой. Нет, конечно, своровать пару мышей у Древесных – такое стоит свеч, но я не могу каждый день так усердно работать.
Мокасин совершенно легко и спокойно, можно сказать, мимолетом открыл Крик Журавля свой маленький секрет: любовь к вылазкам на территорию, подвластную Древу. Наверное, она, как глашатая другого времени и просто справедливая лесная кошка, не могла потакать этому хобби, однако Мок не стал об этом задумываться. На ее территорию он (нарочно, по крайней мере) никогда не лазит, и этого достаточно. А уж что там у соседей…
- А кстати – как у вас с Древом? Судя по тому, что ты оставила свой лагерь, все не так плохо, но-о… может, вам нужна помощь? С этим, как его… ну, Звездолом же, да?
Мокас понятия не имел, какая помощь может пригодиться Крик Журавля – он просто предложил, и всё.
- Вот интересно, а как меня звали бы, будь я предводителем? Мокасинозвёзд? – Мок поднял глаза к небу, раздумывая, и вдруг напоролся на не менее тяжелый (для его мозга) вопрос:
- А тебя как будут звать?
И, не желая показаться идиотом, предложил свои версии, надеясь, что попадет в яблочко:
- Звезда Журавля? Э-э… Журавлиный… Журавлиная комета? Звездожуравль?
Вскоре на него, впрочем, навалилась другая куча имен – судя по всему, принадлежащих котятам. Мокасин с полным пониманием дела выслушал собеседницу и сочувственно покивал: одиночек бродячие звери тоже часто рвали, их в Темнолесье водится немало. Да и сами одиночки друг друга могли запросто убить. Мокас вон сколько раз спасался от каких-то непонятных безумцев, любителей атаковать со спины.
- Твоего котенка лисы порвали? М-м… мне жаль… - Мокасин не знал родительской привязанности; стоит повториться, котят у него не было; но он помнил, как плохо выглядела его мама после гибели части ее потомства, и потому не мог не восхищаться стойкостью Крик Журавля. Да если подумать, то у них же племя – одна семья, и гибель любого ее члена – как смерть родного котенка.
Мокас погладил шкуру. Приятно, когда у тебя в лапах символическая вещь, а не просто глупая побрякушка. Шкура лиса – это как знамя победы над злом.
Да, фантазии у кота хватало.
И это подтверждалось следующими его словами:
- Ты знаешь, становится просто ориентироваться, когда… э-э… воображаешь… ну, например, стоит дом с выбитыми стеклами. И я представляю, что это дерево с двумя дуплами. Валяется, скажем, повозка – это огромный разбитый корабль. А улицы – это реки. Так гораздо легче запомнить все приметы. А вообще, когда живешь тут всю жизнь, рано или поздно каждую травинку запоминаешь. Ты бы приходила почаще – тоже стала бы… как рыба в воде…
Ненавязчивый такой намек, да?
- Двуногие особо не гоняют. Как ни странно, те, которые здесь живут, любят кошек. У многих домашние есть. Если ты не очень потрепанный и блох твоих не видно, то тебя даже могут покормить или погладить. Ну, меня раньше гладили, когда я котенком был. Приятно.
Наверное, противно лесному коту слушать о ласках Двуногих, но ведь надо вникнуть в положение маленького Мо: он очень скучал по маме, которая вылизывала его, а движения рук людей напоминали ее поглаживания. Вдобавок, котенок возрастом в полгода плохо охотится, и ему лишние подачки не помешают.
- Наших на рынке не любят, там-то от них действительно много вреда… ну, сама видела. На рынке как-то раз даже отлавливали котов –в клетки совали. А я большой, не поместился, ха-ха… ну, вот  здесь вроде нормально, без этих... происшествий. Тут собак надо бояться – Двуногие их часто отпускают, думают, что их любимые песики безобидны. Да и бродячих псин много.
Мокасин даже прислушался на всякий случай, а то пса помянешь – так он и придет. Впрочем, они вдвоем с Крик Журавля завалят любого пса, даже того дога.
- М, я знаю, о чем ты. Блестящие штуки называются мисками, Двуногие в них все подряд кладут. На рынке такие тоже были, только побольше, помнишь? А катушки… я могу ошибаться, но, наверное, речь идет о корме. Не знаю, собачьем или кошачьем. Меня пару раз угощали друзья-домашние, очень сытно! Чего ты не стала есть?
Мокас представить не мог, как можно просто так взять – и бросить найденную пищу. Или она как-то пахла нехорошо? Кто знает…
- Слушай, ты ведь не уйдешь прямо сейчас, верно? Мне кажется… кажется… мы должны обмыть этот подарок. Можем сходить на рынок, и ты еще принесешь рыбы котятам – как в прошлый раз. Хотя те-то, наверное, уже выросли, да? А новые не родились? 

Я убежала из нашего логова снова, как бы это ни было опасно. Архей снова ушел охотиться, а меня с собой не взял, наверное, как наказание за проступок. Ну а в животе то все равно урчало, к тому же, папа поймает не много, нам опять не хватит. Поэтому, я побежала на владения Земноморья, куда мы пришли в первую очередь при приезде с нашей бывшей территории.
Добежав до рыбацкого поселка, я стала гораздо более осторожной, ведь здесь ходят двуногие, а чтобы стащить у них из под носа еду нужно быть ловкой, хитрой и аккуратной. Я медленно подошла к прилавку, откуда очень приятно пахло мясом и колбасой. Там же сидел какой-то человек, видимо продавец.
Я быстро шмыгнула под стойку и открыла пасть, может он уронил чего? Так и есть, колбаса и сосиска. Не очень свежие, но все равно сойдет. Колбасу уплела прямо на месте, сосиску схватила в зубы и выскользнула из скатерти прилавка. Нужно было найти укромное местечко, где бы слопать эту вкуснятинку. Наконец-то на горизонте показался мусорный бак. Я залетела за него и уже кушала мясо производства двуногих.
Когда с обедом было покончено, я снова побежала в свое укрытие. С полным желудком это доставляло куда больше удовольствия. А там меня, наверное, ждет папа.

Рассказ Крик Журавля о традициях племени был прост, приятен и понятен – до тех пор, пока она не заикнулась о “девяти жизнях”.
Тут уж пришла пора Мокасина давиться собственным языком и, оторвав морду от лисьей шкуры, спрашивать:
- Девять… кха-кха… жизней? Это у вас такие смешные лесные шутки?
Ан нет, как выяснилось – не шутки. В этот момент понял, что совершенно ничего не знает о лесных котах и никогда до конца их не поймёт. В жизни любого бродяги бывают такие просветы, это да…
- Девять предков? Качество? Ого, ничего себе… ну надо же… интересно, а почему всем остальным котам предки не дают по девять или хотя бы по пять жизней? Неужто они нас не любят?
Да, Мокас действительно не понимал сути этой церемонии. Да и откуда ему?
- Постой-постой. Если ты глашая, то, значит, когда-нибудь тоже получишь девять жизней? Ну надо же! Э-э… поздравляю, - без капли зависти сказал кот, - хотя это, наверное, грустно – долго жить. Всех близких похоронить успеешь, правда? За девять-то жизней. М-м. Ну, э-э… я буду ждать тебя в Звездном племени, если что.
Прозвучало это слишком пафосно, трогательно и не к месту, так что Мока благоразумно заткнулся, дослушивая рассказ Крик о лесных обычаях. Само собой, от пары замечаний и вопросов он удержаться не мог:
- Что значит “не смыкая глаз”? Неужто несчастный вообще не моргает? Вот это да. Серьезное испытание. Тут даже третье веко не поможет. Очень редко – это когда? Так ты говоришь, что любой кот все-таки может сам себе имя выбрать… или что?
На самом деле, Мокасин понимал, почему смена имени происходит не так уж часто. Ведь воитель привыкает к имени, которое даровал ему глава племени, верно? Тогда, если его поменять, благозвучие тут же исчезнет. Скажем, Ветрогону не пошло бы имя Кроликогон; Крик Журавля была бы другой кошкой, будь она наречена Крик Дятла или Крик Лося; да и Мокасин вряд ли сошелся бы с именем Туфелька. Ну, да пусть с ним…
- О, про советы я слышал. А мне интересно… если священное перемирие… то можно прийти и пройтись у всех перед носом, и никто тебя не тронет? Ну, я о бродягах, да. Пф, ну да ладно, я не приду на совет. Я лучше… э-э… погуляю по владениям Древесных… пока их нет. Кстати, как у вас там отношения с этими Деревяшками? Вы еще цапаться не начали, нет?
Мокасину еще было что рассказать:
- О, а целительницу одну я вашу встречал как раз на пути туда... Не совсем в Ущелье, но близко. Мрачницу-то, мы с тобой о ней говорили уже. Она как, э-э, научилась? Ты ведь упомянула какие-то ее плохие способности.
Также Мок успел обрадоваться:
- Таки у нас есть что-то общее! – на самом деле их и без с того с Крик Журавля многое объединяло, но Мокас этого не замечал. – Я тоже говорю Звездам спасибо за подкинутый хавчик. Мне кажется, предкам это нравится.
И… да, это не конец: Мок завис, пытаясь вспомнить, как называется свод законов. Решил не позориться и просто молча кивнул. После длительной паузы это, наверное, выглядело глупо.
- Да нет, ты... не вырывайся, я же понимаю, что у тебя дела. На одиночек полезут, говоришь? – Мокасин не улыбался, но в его голосе явно проскользил хохот. Кот замурчал, когда мейн-кунша коснулась его лба, и чихнул от набившейся в нос шерсти. – Ну, пускай лезут… ты, главное, своих предупреди, чтоб на меня... м-м... не нападали. Бывают такие странные случаи, знаешь… 
Больше Мок про Деревяшек и про странности ничего не сказал.
- Да, ты знаешь, я был бы рад научиться плавать! На самом деле, кое-как переплывать, ну скажем, ручьи я могу, да и в болоте еще ни разу не утонул, но вот, э-эм, в одном месте я зависать не могу – ну, в смысле, в воде… и нырять тоже не умею.
Осторожно скомкав лисью шерсть мехом внутрь, Мокасин (будто колдун) немного высунул голову за пределы тупика, посмотрел по сторонам, потом поставил Крик Журавля так, чтобы она загораживался любой обзор снаружи, и спрятал лисью шкуру… в мусорном баке.
- Он чистый, - кивнул Мокасин кошке, которая, казалось, была слегка оскорблена таким обращением с подарком, - и туда, э-э, никто ничего не выбрасывает, потому что он дырявый.
Кот вернулся к Крик Журавля и осторожно похлопал ее лапой по спине, как бы подбадривая.
- У нас, диких котов, почти каждый третий котенок умирает. Все равно у тебя большая семья получилась. Правнучатки, ишь.
Тут Мокас чуть-чуть – прям самую малость – огорчился. Ему тоже хотелось бы иметь большую семью, где он обо всех бы заботился в стиле мушкетеров. Но не дано – значит, не дано… вдобавок, они были с Крик Журавля почти как родные – так что можно считать ее семью своей семьей! Даже если те родственники вовсе таких отношений не жаждут.
- Эх, а я и не знал, как он пахнет. Да, пробовал… и вроде бы все нормально было… не помер, как видишь.
Мокасин уже знал, что ему вряд ли удастся убедить воительницу в пользе сухого корма, и потому закрыл эту тему, перейдя к другой, более приятной:
- О, ты остаешься? Отлично! – Мокасин на радостях лизнул Крик Журавля в щеку, обслюнявив ей пол-морды. – Тогда пошли, чего ждать!.. Не бойся, шкуру никто не утащит – в этот тупик редко кто заходит.
На пути в Порт Мокасин, то ли желая заполнить тишину, то ли продолжая утолять свое любопытство, спросил:
- А ты ещё котят не хочешь?

Белые хлопья снега падали с неба, окутанного серыми тучами. Вот, большая белая снежинка упала на нос воительнице. Вита чихнула и подняла голову к небу. С неба, словно дождь, сыпался мягкий белый снег. Под лапами хрустели хлопья белого снежка, на спине выростами бугорки из белой "ваты". Теперь, Змея была похожа на трех - горбого верблюда, который бредет по снежной пустыне, в поисках пищи. Точнее, серая брела так же в поисках пищи. Для охоты не сезон, думаю, поймать я не чего не смогу. А хотя... Нужно всего лишь подкрепиться и, возможно, мне повезет! Расстеряно подумала воительница и добралась до маленького городка - поселка.
Змея не когда бы не решилась подходить даже близко к Двуногим и их домам, но в этот день пришлось. Добычи на территории мало, и каждая рыбка на счету. Так что нужно набраться сил и попробовать поймать хоть хилую мышку. Хм, возможно я сейчас смогу съесть... Отходы Двуногих, что не очень то приятно, а потом же могу сбегать на рынок, украсть рыбку с прилавка... Только вот как я объясню всем, откуда у меня такая жирная и упитанная рыба? А ну ладно, с этим я разбегусь позже.
Вита подошла к одному домику, из окон которого струился свет. Рядом стоял мусорный бак, откуда буквально воняло всякой всячиной. Но так же от туда доносился знакомый с детства запах - запах рыбы, только вот, почему - то не такой, как в племени. К ней примешивался запах падали, от других вещей в баке, а так же незнакомый запах. А точнее, запах масла. Для жарки.
Змея передними лапами облокотилась на бак, а потом встала на здании. Опрокинув крышку, Речная воительница вцепилась зубами в остатки жареной рыбы и вытащила ее. Видимо, ее выбросили совсем не давно, ведь она до сих пор была теплой.
Лицо воительницы перекосилось. Да, не каждый день ей предстояло питаться отбросами Двуногих, да и еще чем - то незнакомым. Нет, саму то рыбу она знала, но вот почему она золотистого цвета, теплая, да и еще хрустит? На эти вопросы не могла ответить кошка, да и вряд ли кто - то из племени смог бы рассказать про эту загадочную рыбу. А вдруг, это вовсе и не рыба, а что - то очень похожее на рыбу? Осмотрев еще раз свою находку и откусив маленький кусочек, кошка усомнилась в своей версии. Хм, на вид она почти такая же, как и настоящая рыба, да и на вкус чем - то похожа... Нет, это точно что - то странное! Нужно обязательно отнести это в племя, вдруг старейшины чем - то помогут?
Взяв в зубы жареную рыбу, Ядовитая Змея отошла подальше от дома, дабы ее не заметили Двуногие и направилась в сторону рынка, ведь там она уже сможет своровать нормальную, сырую рыбу.

Отредактировано Крапивничек (2015-02-07 15:07:21)

ГОРЫ, которых нет<=
Сегодня я был очень раздражен. Нет, не так. Я был раздражен сверх всякой меры и понятия! Одна погода чего стоит... Жара стояла несусветная, дышать было тяжело и каждый глоток воздуха заставлял терпеть обжигающую боль.  Пыль кружилась, как шесть лун назад кружился снег, только вызывала она зуд, чихоту и ей хотелось плеваться, вместо того, чтобы наслаждаться таким редким гостем - ветром. Да, если бы не противная сыпучая пыль, то я бы почувствовал порывы ветра, шевелящие мою шерстку. свежесть обрадовала бы меня, подарила бы ощущение полёта, легкости, нооо... Но в глаза  летела пыль, а желудок решил проголодаться. Слава предкам, что случилось это днем, иначе шансов на успех не было бы вовсе! А так я спокойно шествовал вдоль заборов, за которыми бессильно тявкали слуги двуногих - их псы.  В иное время я бы трясся от страха, но что-то случилось со мной в этот день. Да, наверное, виновато в этом было палящее солнце, мимо которого плыли полупрозрачные перистые облачка. Но и они были редкими путниками в небесной сини, очень редкими.
Стайка двуногих неосмотрительно оставила чуть подъеденую курочку лежать на краю клетчатого покрывала. Прыгнув, Филин моментом утащил лакомство в ближайшие кусты шиповника, который рос тут у многих домов. С аппетитом умяв курочку, одиночка побрел в сторону порта, там можно перехватить добычу повещественнее.
=>ПОРТ

- Ладно, не расстраивайся. Если мы решим остаться здесь навсегда, я буду ловить еду, а ты - защищать нас от нападений. Кстати, ты умеешь принимать роды? - я тихонько захихикал.
- Пф-ф, что ты, я профессионал по принятию родов! - ответил я, стараясь не захохотать в голос.
- Тебе, кстати, тоже давно пора заводить котят.
Я смущенно отвернулся, двигая ушками. Я ждал этого вопроса уже давно, но как-то не думал, что именно смогу ответить на него. Мы с Тинистой как-то разошлись по-мирному. Как я понял, она не собиралась отвечать взаимностью, да и я вскоре понял, что не люблю ее. А вот Искринка просто взяла и растворилась в воздухе, я даже не уследил, как она ушла из моей жизни навсегда. И к ней я глубоких чувств не испытывал.
- Ну-у, еще целая жизнь впереди, успею себе детишек наделать, - хихикнул я, повернувшись к Зимней Вишне и зажмурив глаза.
К счастью, подруга не собиралась задерживаться тут надолго и предложила смотаться в рыбацкий поселок, где мы как-то закатились во двор к какому-то Двуногому и распугали всех птиц в округе.

За несколько лун тут почти ничего не изменилось. Наверное, некоторые убежища Двуногих стали выглядеть новее, чем тогда, а какие-то развалились еще больше. Во всяком случае, я не заметил разницы. Впереди виднелась куча какого-то хлама. Сначала я почувствовал лишь запах падали, а затем и приятный запах мяса. Двуногие опять выкидывают хорошую пищу!
- Звездное племя, как можно быть такими тупыми, чтобы выкинуть неиспорченную добычу? - дивился я, обнюхивая мясные остатки. Попробовав немного, а когда брезгливость все-таки взяла вверх, я, сморщив нос, отошел подальше. Рядом валялись остатки от ужина.
- Ой, фу, не буду эту гадость есть, - проворчал я, и мы с Зимней Вишней направились дальше.
По дороге мы наткнулись на стайку грачей. Мне не повезло, а вот моей спутнице - да.

- Смотри-ка, там впереди какие-то деревянные штуки! Наверное, это тот рынок, помнишь? - крикнул я, осторожно ступая по узкому забору. Обернувшись посмотреть на подругу, я спросил. - Сходим туда и, передохнув, отправимся домой? А то вдруг ты утомилась...

Страшно представить, какая мысль меня посетила, чтобы набраться смелости пойти в само Земноморье. Самое странное для меня место. Почему? Я здесь была лишь единожды и то, на маяке, если память не подводит. В ту ночь, помнится, встретился мне одиночка и уже по привычке я проникла к нему в сон, решив сыграть в игру, изображая из себя благородного кота. И это получилось, можно сказать. Сколько мыслей, действий, слов было брошено тогда, а сейчас, я даже имени этого кота не помню, не то, чтобы события во всей красе. Скажу лишь, что было весело. Впрочем, как и обычно это бывает. От воспоминаний меня отвлек незнакомый шум, который издавался фиг пойми отчего. Я просто вышла из леса и взору раскинулся большой простор этого поселка. Рыбацкий, кажется. Это то место, где Двуногие позволяют себе ловить рыбу странными штуками и вытаскивать из воды сразу гору рыбы. Вроде, это называется сетка или что-то вроде этого. Особое приспособление, как я уже дала знать. Было бы интересно понаблюдать со стороны, как они это делают. Держу пари, любой речной кот позавидовал бы такой штуке. Ведь, будь такая сетка у них, без еды они бы точно никогда не остались, даже зимой.

- И все же, чертовски красивое место. Интересно, почему я раньше здесь не была?

Задав самой себе вопрос, на который я не найду ответ, лапы повели меня просто прямо. Я не знала, куда приду, что увижу, с чем столкнусь в этом путешествии, но можно сразу сказать, что будет весело. Столько всего можно будет увидеть, узнать, а если повезет, а мне обязательно повезет, то можно взять в долг тело какого-нибудт левого одиночки или домашнего кота (но это совсем на крайний случай) и поохотиться, или своровать чего-нибудь. Попробовать местную пищу, так сказать. К тому же, будет интересно и узнать побольше. Духом тут тоже, наверное, никто никогда не видел, как знать. Главное, пока что не попадаться на глаза, особенно этим Двуногим. Как уже когда-то говорила, они страшные существа и фиг знает, на что они способны. А узнать можно, если буду наблюдать. Все равно торопиться некуда.

Отредактировано Диббуки (2015-06-20 02:11:47)

Кажется ты здесь была. Или нет. Ты всего лишь один раз приходила в Замноморье и то с сестрой, но сюда вы точно не заходили, вы проходили мимо и только частично видели территорию Двуногих. Так что вспомнив об этом месте, ты решила все-таки сходить сюда. Одиночки называли это место поселком — поселение Двуногих. Вся эта задумка казалась тебе странной, но ты не могла противится своему внутреннему зову. К тому же ты не будешь обходить всю территорию. Зачем? Ты уже видела тот пылающий закат, который тонул в море и котором так часто говорят старейшины. Хватило с тебя морских приключений, так что ты быстро осмотришься, немного поохотишься и свалишь отсюда поскорее, чтоб тебя никто из других котов не заметил. Ты вполне могла думать, что здешние обитатели просто не терпят племенных.
Ты быстро переставляла лапы. Ступая по очень гладкой поверхности, ты осматривала каменные строения Двуногих. Все это было непривычным для тебя, чем-то новым и неизведанным, и ты надеялась, что сегодня сможешь хорошенько изучить территорию поселка. Время от времени ты пыталась остановиться, но долго стоять на одном месте не могла, дорога, по которой ты шла, была нагрета солнечными лучами и обжигала лапы, а это было весьма неприятно. Надо было найти тень или же участок, заросший травой.
Ты запрыгнула на ближайший забор и очутилась на небольшом участке перед домиком Двуногого. Интересно, а здесь водится какая-нибудь дичь? Мелькнуло у тебя в мыслях, когда ты оглядела участок. Выглядело совсем неплохо, но в то же время сомнительно.  Вряд ли ты тут что-то найдешь, осталось только выйти на задний двор, там обязательно должно быть то, что ты ищешь. Спрыгнув на мягкий травяной ковер, ты прижалась к забору и обошла дом. Ты мыслила в правильную сторону — забора, который огораживал домик, был покрыт плющом и вьюнком, где-то росли кустарники, в которых наверняка пряталась дичь. Осталось только проверить.
Ты начала прочесывать задний двор, принюхивалась к запахам, которые переполняли полянку. Запах растений, Двуногих и.. мыши. Да, именно ее. Ты замерла, огляделась и, убедившись, что никто не мешает тебе произвести охоту, шмыгнула в кусты. Вскоре ты услышала топот лапок и шуршание листьев. Ты была близко. И как только ты увидела мышку, сразу бросилась на нее, пригвоздив хвост к земле, но та вырвалась и тебе пришлось догонять. К счастью, мышь не смогла далеко убежать. И когда ты поймала мышь, то чуть не столкнулась лицом к лицу с каким-то котом. Тот взвизгнул от страха и отшатнулся, ты же по началу растерялась, но вскоре опомнилась и, и бросив добычу, выпустила когти и оскалилась. Принюхавшись, ты учуяла несвойственный коту запах. Домашний. Позоришь кошачьих! Ты угрожающе зарычала и прижала уши к голове, встав в боевую позу и окончательно напугав домашнюю киску. Бедняга снова взвизгнул и умчался прочь. Ты посмотрела ему вслед и, забрав мышь, перепрыгнула забор и скрылась.
Забравшись в какой-то темный уголок, ты впилась зубами в еще теплую мышиную плоть. С самого утра ты ничего не ела, так что в миг управилась с мышкой, которой, как тебе показалось, было слишком мало. Ты уже хотела уходить и отыскать еще что-нибудь, как вдруг что-то заскрежетало в самой темноте. Ты навострилась и оскалилась, готовясь встретить какого-нибудь злого бродягу или бешеную псину. Но потом навстречу тебе выбежала крыса, кажется совсем не замечая твоего присутствия.
- Крыса?! - воскликнула ты, удивившись. - Издевательство!
Только тогда крыса дернула усиками и уставилась на тебя, а потом хотела скрыться в тени, но ты не дала ей этого сделать. Ты молниеносно среагировала и была довольна результатом.
Теперь тебе надо было покинуть это место. Но как ты могла, когда ты по пути повстречала Янтаря. Настроение твое мгновенно улучшилось, и ты поспешила ускориться. Белоснежный воин предложил тебе исследовать это место вместе с ним, что тебя вогнало в тупик. Соглашаться или нет? Ты решила, что не стоит отказывать янтароглазому, а то он точно потеряется. Ты то здесь была. Он предложил тебе поесть, на что ты согласилась. Твоя крыса тоже не осталась в стороны, так что вы скоро поели, и ты спросила:
- Как думаешь, куда мы дальше пойдем?

Здесь, на территории, полной двуногих, их чудищ и сумасшедших двуногих котят стоял невероятный гомон. Ярая не могла никак стерпеть этот разрежённый криками и шумом воздух и искала, чем бы зажать уши. Ещё и котята двуногих носятся как ненормальные, орут и пытаются схватить своими лысыми лапами воительницу и её напарника. Да, было крайне сложно раздобыть что-нибудь съедобное в этом месте, не рискуя здоровьем.

- Худшее место в Земноморье, - проворчала себе под нос Ярая в то время, как Вольновой отошёл от неё.

Серый кот предпринял две попытки поохотиться, но и голубь, и воробей ускользнули от него, потому воин вернулся к напарнице ни с чем и дал Ярой добро на попытку. Коротко кивнув, кошка осторожно прошла между частоколом из ног двуногих и принюхалась, встав на середине улицы. И всё таки рыбный запах тут доминировал. Какой-то двуногий котёнок нагнулся к Ярой и протянул к ней руку, очевидно целясь в голову воительницы. Показав острые клыки, кошка втянула голову в плечи и с брезгливостью посмотрела на пахнувшие чем-то противным пальцы. Однако двуногий остановился и выпрямился. Взяв что-то с высокого металлического гриба, стоявшего рядом, он снова наклонился и бросил в сторону Ярой какую-то странную бурую штуку. Кошка с интересом обнюхала предмет. Судя по отпечаткам зубов с одного бока, двуногие эту штуку ели. Откусив маленький кусочек, край которого был весьма жёсткий, Ярая, отплёвываясь, сморщилась.

- Что за дрянь едят двуногие?! - кошка вернулась к Вольновою и выслушала то, что он сказал, - есть нечего, двуногий мне какую-то ересь подкинул! Ладно, пошли.

Впереди у пары Древесных воителей не очень уж и большой, но всё же путь домой, в Светлолесье, к родным лиственным лесам, где двуногими даже не пахнет.

Подарок Каштану, судя по всему, пришёлся по нраву, что, несомненно, хорошо; делать кому-то приятное в принципе интересно и замечательно, особенно когда среди всеобщей рутины и серой суматохи начинаешь забывать эти идеи, порывы, ощущения. Обдумывая послевкусие, хвостатая шагала по вымощенной какой-то особой, жёсткой землёй тропинке Двуногих, ведущей в сторону логова Двуногих. На первый вопрос спутника она изначально неопределённо дёрнула ухом, невольно возвращаясь в очередную пору воспоминаний. Как обучала Стрекозу делать подвески, надеясь, что она станет её преемницей по ремеслу - родная внучка, увлечённая с детства тем же, что может быть лучше? А судьба распорядилась иначе, и предки забрали её мраморную любимицу к себе, когда ей не успело исполниться ещё и двадцати лун. Горький осадок, который никак не уйдёт на дно; и куда его девать, скажите пожалуйста?

- Собирать материал и делать из него что-то новое.

Отослав мысли подальше, отозвалась, наконец, Крик Журавля, встрепенувшись и поймав себя на том, что давно уже не занималась излюбленным делом, окончательно погрязнув в череде забот по лагерю, соплеменникам, проблемам внешней политики и подготовки к стремительно надвигающемуся сезону Замёрзшего Камыша. Пожалуй, стоит исправить этот момент: неоткуда браться силам, если ничего не поднимает настроения и нет дела, греющего душу исключительно положительными эмоциями. Между тем, Каштан задал новый вопрос, и хвостатая огляделась в поисках этих самых рычащих созданий, однако процессия только входила в посёлок, и никаких металлических монстров здесь не отдыхало.

- Если услышишь, ни с чем уже не спутаешь. Звук громкий, утробный, мощнее, чем у снежного барса. И какие-то посторонние, нехарактерные нотки отчётливо слышатся, как будто когтями по камням со всей силы водишь. Или по определённому материалу двуногих, серебристому, это даже скорее.

Предоставив молодому воителю знакомиться с новой местностью, охровоглазая отделилась охоты ради. Правда, нельзя сказать, что ей с самого начала повезло, поскольку голубь, суетливый и осторожный, вырвался из лап да был таков. После хвостатая обнаружила коробку с белой жидкостью, но пробовать её не решилась, тем паче, что предмет выскользнул из когтей и разлился. Звёздное племя с ним, это не та еда, которую следует брать в рот лесному воителю. И, словно вознаграждая хищницу за трезвость ума, ей в лапы без каких-либо осложнений попадает скворец, с которым в пасти махина и идёт на поиски Каштана.

В общем-то, кошка не представляла толком, куда может отправиться кот, который впервые оказался в лагере Двуногих и где его следует искать, так что она уже всерьёз начала сожалеть о том, что ей не хватило головы на плечах обозначить время и место встречи, поскольку теперь придётся обхаживать все углы в округе (запах, конечно, дело хорошее, но посёлок настолько пропах чужеродными и едкими, не всегда приятными ароматами, в том числе и химического происхождения, что лесному обитателю было весьма непросто быстро и грамотно сориентироваться в этом клубке, так что игра во многом проходила " в слепую"), попутно надеясь, что никакие металлические монстры, собаки, непосредственно Двуногие и прочие их супер-штуки не настигнут Каштана раньше. Если говорить откровенно, всё это было делом не столько хлопотным, сколько нервозатратным, а это - вещь по объективным причинам очень нежелательная. Впрочем, должно же им повезти, правда? Ведь день начался так замечательно, не может всё под конец совсем загубиться - несправедливо.

Если говорить о способности Крик Журавля ориентироваться в посёлке, она более-менее освоилась и чувствовала себя здесь относительно уверенно, хотя часть поворотов до сих пор приводила хвостатую в тупики. Во многом помогали инструкции Мокасина, предыдущие, пусть и очень редкие (самка предпочитала держаться мест с меньшей населённостью даже при посещении Земноморья) визиты, да и само по себе начавшее складываться понимание местности способствовало, пусть даже они с подобным "лагерем" находились на абсолютно разных волнах. Бродя по улочкам, охровоглазая не думала ни о чём подобном, она даже не отслеживала, куда лапы несут, сосредоточив всё внимание на поисках Каштана. Так что, когда под лапы поднырнула мышь, кошка чисто инстинктивно попыталась прижать её, но, по рассеянности, естественно, упустила. Сосиска, на которую Речная наткнулась чуть позже, изрядно ушибив макушку о железную крышку контейнера, возникшую словно из неоткуда, также не впечатлила охотницу и осталась без внимания, зато крыса была-таки настигнута и поймана в дополнение к скворцу, пусть для этого и пришлось обзавестись парой царапин на бедре. Благо, не глубоких и не портящих "эстетическое" впечатление за счёт структуры шерсти, разве что саднили изрядно, но разве для воителя боль - аргумент? Перетерпится, не перелом и не выдранный кусок мяса же. А вот и разыскиваемый! Появился неожиданнее людского контейнера, обрадовал, правда, больше.

- Нашёлся, слава Звёздным предкам! Пойдём, заглянем в пристанище плотов. Вечереет, Двуногие должны уйти оттуда и начать возвращаться в свои пещеры - не протолкнёшься.

→→→◄Переход►←←←