Сладкое щебетание птиц и трепет их крыльев звенели в ушах. Локаторы, лишь изредка шевелясь, поглощали приятные звуки, чувствуя при этом наслажденье. Шуршание ветвей, гонимые ветром, стучанье друг о дружку, и воющий волком поток ветра, теребя снежный покров. Лишь скрежет когтей по мокрой гальке под снегом нарушал покой Речных земель, грузные кошачьи туши продавливали белую пелену, оставляя при этом заметные следы. Под угнетающе-заботливом взором Крик Журавля прохаживался вдоль брега двухцветный бывший Щурёнок. Уже давно его зовут иначе, но всё не может он забыть то житие, в коем когда-то был причастен. И нежные взоры материнских глаз пригревали душу, растапливали то странное смешение чувств, что кипело, бурлило в груди новорождённого воителя; мягкое опадание хвоста, коей пролетал по хрупкому телу сына, словно лёгкое крыло малой пташки; ручьистый, льющийся голосок утверждал зарождающуюся решимость в колеблющемся нраве. Сейчас же всё по-другому. И нету уже тех вечеров подле дупла, тех бесед, между матушкой и её дитятей. А помнится, что совсем недавно, казалось, пёстрая шкура переплеталась с белой и бурой, моей; охровые и янтарные очи воссоединялись в единый света пучок, будто бы так и нужно. И вроде бы нету пределу тех вечеров, дней и ночей, и вместе будут они. Их шерстяные хвосты хитросплетаются воедино – только сын и она, та, кто породила его. Мягкий подшерсток, в который, зарываясь, прятался розовый нос, вдыхая ту уникальность ароматов, которую имела только Крик Журавля. Но стоит помыслить слегка, как мгновенно пускаешь скупую, мужскую слезу о тех временах – ностальгия. Внезапно встрепенёшься от хлопочущих пернатых существ, что внезапно вспорхнули над головой, издавая крик души. И вдруг ты понимаешь, как жизнь коротка: и этой никчёмной пташки, коя в дальнейшем окажется в кошачьей пасти; кота и того, и сего, ведь жизнь его красочна, но с этим ты осознаёшь, как летят беспорядочно кадры, душа раздирается в клочья в такие трепещущие моменты. И наш строптивый Речной, бывает, желает повернуть время вспять. Но нету возможности боле, и приходится продолжить путь прямой, сближаясь с успехом.
Семеня торопливо за Крик Журавля, Щучка обозревает речные просторы. Сухие трубы рогоза качаются от лёгкого ветра, изредка похрустывая ломкими телами. Журачанье воды и мелкая рябь виднеются впереди, как отголосок жизни, успешной охоты котов. Длинношёрстная мать вышла вперёд воинственной поступью, горделиво задрав пышную морду. Лёгкая шерсть трепеталась на ветру, когда тот задувал под слои той. Короткая шерсть её дорогого сынка не обладала такой-сякой грацией, и лишь вставала иголками ежа. Отблеск янтарей попадал на водную гладь, преломляясь слегка, отражаясь в итоге. Но это никак не влияло на боевой настрой ученика, единственное, так это пытливые охры напротив.
- Хорёк тебя хвалит, но, пока у меня есть свободное время, я хочу проверить, насколько верны его слова, поэтому, мы отправляемся на охоту. Для начала пойдём к реке, потом, возможно, наведаемся куда-то ещё. Надеюсь, твои умения и вправду так отточены. - Внезапно донеслось до ушей юного воина. Встрепенувшись легонько, стараясь оправдать хоть этим лестные слова Хорька. Раз так было изречено, то значит оно так и есть. Бока Щучки немного подрагивали, вздымались и вновь опадали. Волнение, всё новой и новой волной, набегало, нападало, словно хищный зверь. Жёсткая хватка страха, боязнь оплошать, вцеплялась яростным животным, не думаю отпускать.
Янтарноокий, несмотря на боязливое состоянье, согласно кивнул, примыкая к пологому берегу, стараясь разглядеть расширенными зрачками хоть какой-то намёк на добычу – ту желанную чешуйчатую рыбу. Ловись рыбка большая да маленькая. Сердечко тщетно, столь трепетно билось. Пред наставником ты можешь выказать себя наивным дураком, но разве можно аналогично вести себя при той, коя растила тебя с такой заботой, пытаясь воспитать нечто большее, чем просто воителя бравого Речного стана. С нервозностью подрагивая хвостом, - подобный тому рогозу, что статно, выпрямившись, возвышался перпендикулярно земле - чистокровный двухцветный малёк завидел своими янтарными очами мелкое волненье реки. Еле-заметный серебряный отблеск виднелся на зеркально-ровной воде. Буквально мгновенье прошло с тех самых пор, как рыбка сделала вдох и сильный удар лапы обрушился на хребет. Чешуйчатое, скользкое тельце соскользнула с распрямлённых когтей, и, тщетно виляя хвостом, ещё живое созданье опало на дно. Речной чистокровец рванулся за ней, но алые капли от тушки давно растворились в воде, оставив котёнка с… с ободранным когтем, ведь остриё камней на дне, при неаккуратном, необдуманном движенье, могли нанести значительный урон. Прозрачность вновь окропилась в пугающие краски, и только надежда бодрыми искорками мелькала в глазах. Слегка покривившись от неудачи, малый прихвостень сделал ещё один рывок к победе, заметив всё ещё ровный, спокойный взгляд материнских очей. Воодушевлённый подобными обстоятельствами, сын Крик Журавля втянул голову в плечи в ожидании, что королевская рыбёшка не заметит новой попытки хищника. Верно, та, в надежде, что глупый «слепец» отступится ещё с первого шанса, данный судьбой, со спокойной душой «вспорхнула» к кромке воды. Осторожная воздушная масса согнула с эдаким скрипом ближайшую ветку, словно нарочно подставив ту под горячую лапу. Рывок за рывком, и острый наконечник впивается под коготок, причиняя неудобства. Но совсем скоро жёсткий побег срывается вниз, приглушая безмозглую метательницу икры. Это значительно упрощает работу рыболова, и он отлично пользуется ей, крепко захватывая острыми коготками лёгкое серебристое тело.
Парочка посеребрённых частичек балансируют по водной глади, а самое драгоценное – в лапах. Горделиво выпяченная грудка, по коей шастает шаловливый ветерок. Надежда блестит в янтарях, но где-то внутри угасает она, боясь вердикта той, на чьих глаза всё происходило. Но он делал то, что в силах его: не больше, не меньше. Стоит отметить, что лучше не идти против умений, лишь хуже сделаешь ты. И себе, и тем. Кому предназначена дичь.
— И всё же он преувеличивает, правда? — Чувство банальной проверки, со стороны матери, не покидало Щучку, но тот не подавал виду о своих догадках и лишь украдкой поглядывал на трофей, уже улёгшийся на снегу, доселе с трепетом проделывая лунки на «одеяле».
В тот момент шквалистый ветряной поток уносит куда-то вдаль пучки снега, слегонца засыпая омертвелую тушу добычи, а птичий гомон умолкает с наступлением темноты.  Звёздный свет, состоящий из нескольких источников, – такой блёклый и приятный на глаз – освещает некоторые участки: неба и поля. Рыбалка подошла к концу, но трепещущий грохот в груди продолжает идти, будто бы испытанье не кончено – это лишь начало.
А птицы, заливаясь, сидели на ветвях, стараясь напевать нам песню колыбели. Соловушек, один из экземпляров, грудину распушив, запел свою всем серенаду. Стараясь выдавить всё более романтичную мелодию, он тянул в длину свой, и без того удлинённый, хомут. Две половинки жёлтого клювика размыкались и смыкались в хаотичности движений, с соответствием с напором пени. Завивающаяся с ветром взвихрённая мелодичность выходила в виде какого-то узора из различных, связных нот, радующего не только глаз, но и слух. Пёрышки его нервно подрагивали от напутствующего потока, уносящего его творение в разные части леса: они отражались в реке эхом, отлетали от кроны деревьев, уносились к следующим препятствиям, переквалифицируясь в новые созвучия – названная фонограмма, но она несравнима с живым, словно ручеёк, рокотом, изрекаемый откуда-то изнутри, из души пернатого спутника ночи. Лунный диск, словно фонарь на сцене, подсвечивал искусного певца сзади, обрамляя ровную головку неким нимбом, прославляя с большей силой. Лёгкий лучик от луны пал на неровную поверхность снежных сугробов, при этом заметно преломился, слетая вниз, потом вверх, под действием новой преграды.
Хотелось закинуть голову кверху, посмотреть того талантливого художника. Почему художника? Но ведь тот, кто поёт нам, выводя такие кульбиты, тоже занимается творчеством, вырисовывая до идеала то, что могло бы послужить похождением на произведение – как пример подражания, верно. Лёгкими, изящными движениями «рук», слабый ветер, степенно набирая обороты, покачивал насест соловушки. Его пёстрое перо встрепенулось, а крылья круговыми движениями раскрылись и подняли в воздух живое тельце. Казалось, Щучка слышал каждое движение его крыла: шелест переминающихся перьев и пуха, отдалённый гул сердечный – те ритмичные удары. Тишина позволяла расслышать всё то, что когда-то было закрыто густой пеленой для шумного мира, в котором живёт - так или иначе, неизбежно – каждый из нас. Сейчас ты можешь расслышать самые тихие звучания – симфонию из них. Лунная соната? Романтика, поданная на блюдечке вечером при свечах? Что может быть лучше. Мышцы спокойно отходили от напряжения после длительной и остроты морального напряжения, когда ядовитый взор охровых глаз матери прожигал тебя со стороны, контролируя каждое движение усом. Ветерок с зябостью в желаниях пробежался по водной глади, желая потревожить дремавшего там обитателя. Странный, отдающий рыбой и чем-то ещё, запах вальяжными движениями устремился к ноздрям ученика Речного племени. Этот аромат был знаком ему с детства, ведь ничем более не пах среднестатистический Речной кот, кроме как рыбой, правда? Шерсть подрагивала от волнения, но это легко было завуалировать чувством холода от сочетания двух стихий. Хочется невольно обратить на стойкую птицу – предвестника весны. Он так свободно удерживался на уже разыгравшемся потоке, коей шёл супротив движению пташки. Казалось, ему не составляло особого труда бороться с природными желаниями.
Природа – прихотливая вещь. Даже не вещь, откровенно говоря. Её «хочу» было неприкосновенно. Захочет: нагонит пургу, заведёт вой своими подданными; намутит воду, образовав некий омут, в коем, как известно, водятся невообразимые черти. . И всё же соловей – птица – похождение на природу. Имеющее своё мнение, вовсе не оспоримое. Его лёгкое, острое крыло с еле-слышным свистом рассекло воздух, прервав хитросплетённую оболочку. Один единственный звук, изданный из его жёлтого ротика, и расписной красавец покинул нас до следующих гастролей.
Чистокровный рыболов не желал поддаваться влиянию хищника и оставил жить его какие-то последние мгновенья в жизни. Ведь никто не защищён от того, что сердце их когда-то оборвётся от яростного желания съесть. Живёшь ты маленькой, хилой мышкой, или вот таким красивым птенцом – в любом случае ты будешь стёрт с лица земли, бесследно, вем-то превосходящим, у коего есть на это привилегии. Но разве такое крошечное существо не имеет право на жизнь? Своё слово, которое перечеркнёт желание других? Неужели они не способны жить, любить, обзаводиться потомством и продолжать свой род так же, как это делают, к примеру, коты? Почему вторые живут долгими и красочными летами, а кому-то достаётся лишь обрубок этой радости?..