Вот ведь... неприятная ситуация, мягко говоря. Если бы не воспитание, Австрия давно бы уж обматерил Пруссию всяческими нецензурными словечками и послал бы, многозначительно указав на дверь. Хотя, кого он обманывает, то, что происходило, определенно нравилось Родериху, и от этого он испытывал острое чувство отвращения к самому себе. Чувствовал себя запятнанным, грязным, и все равно упивался неожиданной близостью, от которой кружилась голова, как от ударившего в голову вина.
Секундочку...
О, Боже, и как только Австрия сразу не понял, что это обнаглевшее в конец чудо пьяно?! Впрочем, то, что мысли Гилберта затуманены алкоголем - мало что меняет. Пруссия что пьяный, что трезвый - никакой разницы, и так и так придурок. Попытаться вразумить?.. Можно попробовать, конечно, но Эдельштейну почему-то казалось, что никакого эффекта его слова не возымеют.
- Гилберт, ты пьян... Ты протрезвеешь, и будешь жалеть об этом, - я ведь тебя знаю. Эдельштейн сам не заметил, как вцепился в воротник его рубашки, словно норовя как следует встряхнуть.
А немец тем временем продолжал в наглую щупать его, шарить руками по телу, еще больше смущая и, откровенно говоря, пугая дезориентированного Австрию.
- Хах, жалкий Австрия таки сдался! - еще и унижает! Козел. Ублюдок.
Кто из нас еще более жалок. Ты домогаешься меня, а не наоборот.
Хотелось бы произнести это вслух, прокричать в лицо Пруссии, тем самым заткнув ему пасть, но Австрия так и не нашел в себе сил, совершенно выбитый из колеи борзостью экс-нации.
- Просто пошли за мной.
- Куда - за тобой!? Ты в моем доме, не забыл!? - чуть не завизжал в истерике Родерих. Кажется, у него начинается нервный тик.
- Потише, Родерих. Ты ведь не хочешь, чтобы на твой девчачий писк прибежали совершенно левые личности. Это может подпортить репутацию такой утончённой стране, как ты, - нет, да он издевается...
- Я как раз этого и хочу! Думаешь, я просто так позволю тебе меня лапать!? - пнуть бы его, да посильнее. Или задушить. Жаль, Венгрии рядом нет - было бы не плохо огреть по голове сковородкой. А пока Австрия был поглощен мыслями о кровавом убийстве, Пруссия перешел грань, причем с такой поразительной уверенностью, что Родериха аж передернуло:
- Ковёр, кровать, рояль... всё на ваше предпочтение.
Уже не представляя, как заткнуть Байльшмидта, пианист без особого энтузиазма предпринял еще одну попытку отпихнуть его от себя, и совсем уж в отчаянии выдал, подняв на немца поистине дикие глаза:
- Я не одна из твоих шлюх!