Ты идешь довольно быстрым шагом, твердо ступая всей поверхностью лапы на шероховатую поверхность земли. Рядом с тобой шли товарищи. Те, которые совсем недавно сразились с пограничным патрулем Древесного племени, жертвуя своими жизнями ради Речного Племени. Ты был искренне рад, что у тебя такие отличные соплеменники, вы все отлично сражались, бок о бок, старались держаться вместе и нападать по двое. Вы почти добрались до лагеря. Ты заметил, что твои друзья заметно устали после стычки, поэтому, когда вы вошли в лагерь ты им благодарно кивнул, а сам направился к Львинозвезду. Предводитель должен был знать, что сказали эти белкомордые древолюбы.
- Львинозвезд, это Шиповник, - басисто представился у входа исполин, протискиваясь в довольно узкий лаз. Внутри было темно, однако ты сразу заметил широкоплечую фигуру предводителя, который увидев своего воина был в недоумении. В некоторых местах шерсть у старшего воина была выдрана, однако серьезных ран не было. - Не беспокойся, никто сильно не ранен. Так, пару царапин на память оставили эти деревянные выскочки. Чтоб их!
Ты был вне себя от гнева, шерсть на холке тут же взъерошилась, а мышцы напряглись.
- Они обвинили нас в краже добычи, представляешь? Наглые вруны! - Ты едва не взорвался от гнева, который полыхал словно пламя в твоем сердце. - Я по хорошему попросил их провести хотя бы меня к их предводителю, но они отказывали, а потом и вовсе кинулись в драку, словно им заноза под хвост попала. Мне кажется, они что-то скрывают. Это все не просто так, Львинозвезд. Они что-то затеяли. Я видел, как недобро горели глаза Февраля, - ты наконец-то успокоился, говорил медленно и спокойно. Наверно это усталость взяла свое. Все это время, пока ты говорил, Львинозвезд не проронил ни слова, а только слушал. Сколько все же выдержки в этом славно коте.
Шиповник и Львинозвезд были ровесниками, разница в их рождении была восемь лун. Львинолап всегда отличался от других оруженосцев, он был прекрасным бойцом и отличным лидером. Даже в палатке оруженосцев главным был именно Львинолап. Когда Львиносвет уже стал глашатаем, Шиповник был уверен, что теперь племя в надежных руках. У этого кота вся родня потомки горных котов и прародителей Речного Племени. Когда-то рыжий кот рассказал, что Речная Звезда - третья предводительница Речного Племени приходится ему родной прабабушкой.
Усталость взяла свое, и ты присел на каменный пол, спустив весь свой вес на передние лапы, которые, однако, даже не дрогнули от натуги. В тебе еще были силы, это была всего лишь стычка. А вдруг дело дойдет до настоящей битвы? Каждый воин будет на счету. Интересно, что об это думает предводитель?

Полное забот утро слишком незаметно перетекло в пыльный, душный день, совсем нехарактерный Бурому Камышу даже в первом цикле. Привычный полумрак Ельника, не разбавленный даже робким намёком на ветер, казался удушающим дымом, мешающим думать и делать, отчего ужасно действовал на нервы. Ступая по жухлой, не меньше тебя уставшей от прихотей погоды траве, прислоняешься к колкой еловой лапе, надеясь собрать на себя остатки прохладной росы туманного утра, совершенно позабыв о том, насколько давно оно было. Раздражаясь, резко дёргаешь ушами, рыча сквозь зубы, садишься и впиваешься когтями в землю, слишком недовольная, чтобы продолжать охоту. Уж тебе ли не знать, какое эмоции - зло? Но сегодня всё не задалось с самого рассвета, отчего ходишь, смакуя на языке тревожное ощущение, от которого так стараешься отмахнуться: да мало ли что это могло быть, скорее даже - ничего, лишь игра подсознания, так почему же ей должно уделяться такое большое внимание? Конечно, ситуация между племенами обострена, так что о счастливом спокойствии можно только мечтать, но разве это - повод? Выдыхаешь, стараясь успокоиться, на более свежую голову обходишь по периметру опушку, на которой хотела погонять грызунов да птиц, но понимаешь, что всё-таки не на это настроена, поэтому решаешь не терять времени попусту и заняться другими делами, благо погода, не смотря на упорство, с которым ты на неё сетуешь, неплохо сказалась на состоянии общей кучи, и еды в племени достаточно.

Но возвращение в лагерь не принесло ожидаемого спокойствия: от нарастающего напряжения закололо шерсть, и она против воли встала дыбом, словно гнетущее настроение, охватившее поляну, наполнило её тугими проволоками, наполненными электрическим током, хлопками взрывающимся под лапами. Поводишь носом, смущённая солёным оттенком крови, по привычке оглядываешься на молодую иву, где обитают целители, и скалишься себе под нос, с трудом сдерживая негодование. Какого чёрта? Что вообще произошло? Беседа в лагере Древесного племени, куда отправлен был отряд, не обещала лёгкого прохождения, но ведь не до когтей. Впрочем, характер травм ещё больше сбивал с толку: не то, чтобы ты не радовалась наличию исключительно лёгких царапин, но это не походило на серьёзный бой, тогда что же произошло? Не желая теряться в догадках, направляешься к ожидающим осмотра котам, но на полпути замечаешь вышедшего из палатки Львинозвёзда Шиповника, после чего резко меняешь направление, однако даже спрашивать не нужно - хмурый вид давнего друга говорит сам за себя: ничего не удалось. Вообще. Ни мирного диалога, ни достойного боя - лишь едва заметная демонстрация на границе, и это, кажется, злит больше битвы в лагере. Конечно, нападать на делегацию - низко, но от осознания, что отношения усугубились настолько, что даже мирный диалог не может быть построен, стало горько и тоскливо. Да, ты знаешь, что племена никогда не были дружны, и давно уже осознала, что строящаяся между некогда союзниками внешняя политика не приведёт к продолжению мира, но ведь это не повод падать так низко. Сколько ещё раз тебе предстоит разочароваться в Древесном племени? Ох, дорогая, это - лишь начало.

- Нас?

Интересуешься эхом, хмурясь в оскале. Ты не зла - ты в бешенстве от обиды, нанесённой твоей семье, от этой необоснованной, гнусной лжи жалких подобий котов, способных только дохнуть, как вонючие крысы, под сводами своего дряхлого клёна, под стать опадающего каждую осень. Нет, ты не склонна делать преждевременные выводы, не привыкла клеймись всех за позор одного, но если ряды соседей начал пожирать этот гнусный, недостойный вирус игры за рамками понятий о доблести и чести, ты не будешь стараться отбелить кого-то. Куда же в противном случае смотрели непричастные идеалы, позволяя заразе распространиться? Нет, все они виновны в том, что лапы погрязли в тине недостойных подлости и злословия. За каждого своего соплеменника от мала до велика ты готова поручиться лично, и как смеют эти жалкие, проеденные молью шкуры, не желая признаваться в собственных грехах, поливать их грязью? Чтобы подавились они своими брёвнами. Ты зла. Слишком зла, чтобы мыслить рационально, и это большая ошибка, на которую нельзя вестись, поэтому, пока формируется отряд, садишься в сторонке и начинаешь энергично вылизываться, пытаясь отвлечься и смыть с шерсти намертво приклеившийся неприятный осадок. Просто. Какого. Тухлого. Леща.

Отряд готовиться выступать. Ты смотришь на каждого хмуро и раздражённо, поднимаясь с места и подходя к Львинозвёзду, останавливаешься подле Медобока и предупреждаешь, что если он выкинет очередной фокус и начнёт болтать о каких-нибудь страусиных яйцах, ему придётся до конца жизни пахнуть мышиной желчью и с ней же возиться. А потом вы покидаете лагерь, и пробежка в рядах Своих успокаивает окончательно. Ты всё ещё раздражена, но уже не бесишься - достаточно, чтобы вести разумный диалог, не пытаясь вцепиться в убогие лицемерные морды. Ты вообще до сих пор против войны и жертв, которые она может повлечь, хотя после сегодняшнего каждому Древесному воителю хочется разорвать шкуру на подстилки. Но личные чувства не должны стоять жизней. Ни одной, ни одной грёбанной жизни, и только это сдерживает. Хорошо сдерживает, разве что не способно остановить уже начавший падать со склона снежный ком.

- Вот увидишь, это бесполезно. Нет у них того, к чему ты попытаешься воззвать.

Шепчешь на Ручье Львинозвёзду, но дороги назад нет, и вы углубляетесь в территории уже вражеского племени, следуя чужим тропам, выходите на холодную Древесную поляну. Ты стоишь по правую от златогривого лапу, величественная и расправленная, полная решимости и силы, готовая ко всему, скользишь по мордам взглядом заостряя внимание на Звездоломе. И вновь испытываешь гордость за Своих: крепких, могучих, лишённых этой липкой подлости. Гордость, позволяющую дышать и верить, лишний раз дающую понять, что правда, как бы там ни было, за вами. Но хватит ли соседям смелости признать это?

Уже не стоит объяснять, что, когда в лагерь вернулся отряд героев-переговорщиков, Медобок спал в обнимку с кучей пищи. Однако, как только серое ушко почуяло колебания земли от мягких, но многочисленных шагов нескольких пар лап, Мёд вскинул голову и зевнул.

- Привет! Как оно? – отряд быстро прошёл мимо, ничего не отвечая; помятый Шиповник кинулся в палату предводителя. Рыж проморгался и разглядел царапины и укусы на соплеменниках; тут, конечно, ясно было, что они не с лестницы упали, и Мёд, поднимаясь, иронично захихикал:

- Вот это поворот… Йоу, Сквор! Сквор! Я с тобой разговариваю, глушня! Глухарём зваться надо было. Короче, с тебя пара мышек. Или это я не с тобой спорил? Дым, может, ты мне должен?

Пока Медобок в позе древнегреческого мыслителя вспоминал, с кем же из братьев он заключил пари, из пещеры вышел отец – а с ним и Шиповник, который мигом созвал активных и обеспокоенных (читать: боеспособных и желающих надрать кому-нибудь хвост) котов. Медобок быстро потряс задницей, скидывая с бёдер противные прилипшие тростинки и осеннюю грязь, и примкнул к отряду – в стороне он оставаться не мог. Это ж какой повод пропустить патруль! Да и будет, что внукам рассказать…

Вообще, Медобок давно считал себя великим дипломатом и племенным храбрецом в одном флаконе, так что он был уверен, что без него такое мероприятие просто не получится. Все постоят, покашляют да разойдутся - нужна искорка, нужен катализатор конфликта… в любой межплеменной сходке, будь то Совет или Битва Века, необходим добродушный глуповатый котяра, который разрядит напряженную обстановку и напряжёт разряженную. Творец гармонии и оптимизатор эмоционального уровня, во как. Именно этим элементом Медобок и выступал.

Ещё Мёд свято верил, что слишком мало дрался в своей жизни (он как-то на любовном фронте больше преуспевал) и чересчур немного получил шрамов (которые ценятся на всё том же любовном фронте!). Поэтому он страстно желал отмутузить какого-нибудь древяка просто от нечего делать, получить тяжелую (но быстро и без осложнений проходящую, в целом не опасную) рану и лежать пару лун в палате целителя – чтоб все таскали ему хавчик, рыдали у его подстилки и восхищались его мужеством и отвагой. Глядишь, ещё и Кувшинница  вернётся, поймёт свои настоящие чувства и бросится к нему в лапы, моля о прощении.

Здравый смысл, впрочем, подсказывал, что если Медобок и будет при смерти, то Кувши только в лапки захлопает и расхохочется от радости.

Из глубокофилософских переживаний Мёда вывел голос Крик Журавля, предупреждающий о правилах хорошего тона. Рыж вздрогнул и заулыбался.

- Страусиные яйца? Спасибо за идею, бабуль, - Медобок замурчал и потёрся о Крик Журавля, но время для нежностей было явно не самое подходящее, и сей жест доброты и ласки своего отклика на нашел. Медобок обижаться не стал и, излучая добро, счастье и радость, пошёл следом. Котик гордо вскинул подбородок (чуть шею не сломал) и распушил хвост, подняв его трубой (дабы идущие позади лицезрели… не суть) – он хотел показать, что ничего не боится и вообще чувствует себя в своей тарелке. Так оно, по сути, и было – что может быть лучше ознакомительного похода в чужой лагерь, где никогда не был, в компании близких родственников и друзей? Это ведь почти что прогулка по лесу, не меньше. Жаль, погодка подкачала.

И ещё кое-что слегка портило общую картину сплочённо марширующих товарищей – Буран. Тут много и не скажешь: если кто-то думает, что Медобок забыл их общее нежное прошлое, то он ошибается. Если честно, рыболов всерьёз переживал, что Буран может даже грохнуть его в бою с деревяшками и свалить потом всё на Звездолома.

Все в отряде были так обеспокоены происходящим, так хмуры и мрачны, так погружены в думы о будущем племён и о разыгрывавшейся трагедии, что Медобок едва не умер на месте – он жить не мог без шуток, болтовни и веселья. Коту было жизненно важно, чтоб все, о ком он заботится (невероятно, но факт: Мёд о ком-то заботился, кроме себя!), были в более-менее приподнятом настроении, так что он поднял свой шуткомер на максимум и стал приглядываться, над кем или над чем бы поржать. Чуткое ушко уловило (таки не может большая и суровая кошка говорить очень тихо) обрывок фразы:

- ...нет у них того, к чему ты попытаешься воззвать.

- А именно – страусиных яиц! – ухмылка до ушей, хоть завязочки пришей. - Да и яиц вообще… не сезон ведь!!! Эхе-хе-хе-хе! Круто я?

Возникала серьёзная моральная дилемма: так ли туп Медобок, как кажется? Варианта было два: то ли да, то ли нет. То ли Мёд притворялся, что ему все равно, дабы его родные не переживали, то ли ему и правда было всё равно – после нас хоть потоп, как говорится… Сам воин предпочитал не вникать. Или, напротив, вникал так глубоко, что уже не вникал. Ох уж эти дилеммы!

- Я за себя не ручаюсь, - зашипел ещё один товарищ неподалёку. Товарищ – в ироничном смысле, разумеется.
 
- Ой, да за тебя никто не ручается, дорогой, - мявкнул Медобок, отходя от Бурана подальше и прячась за бабушку. – Ты у нас такая милая и пушистая белая ворона, что я даже еловую шишку не поставлю за твоё благоразумие, да и разумие в целом… ой, мы уже ручей перешли?!

Он и правда не заметил, но само упоминание слова “ручей” вдруг огорчило котика, и он замолк.

До самого лагеря, конечно же.

- Привет-привет. Здравствуйте. Декабрь, моё почтение. Эй, красотка, помнишь меня?

Пусть ты и стоишь в самой ж… дальней части отряда, предварительно спрятанный от чужих глаз и ушей подальше, пробормотать пару вежливых словечек никто не помешает. Впрочем, говорить начал отец, так что Медобок даже без лишних телодвижений Крик Журавля заткнулся.

- Звездолом! Мы пришли лично услышать ложные обвинения твоих патрульных, которые в преддверии полной луны на самом деле крадут у Речного племени дичь.

- Красиво сказал, чес-слово, - львиный сынок едва не пустил слезу и прижался к Ветрогону. - У меня аж мурашки по пузику. Ты глянь, Звездолом-то хвостик поджал. Хе-хе.

Или, может, он сам по себе такой тощий и напряжённый? Медобок на всякий случай отошёл чуть-чуть подальше.  В случае битвы Рыж сможет, м-м-м, атаковать внезапно или вырваться из окружения.
Мудрость – вот главная черта Речного характера.

Гортанное рычание вырвалось из уст рыжелапого. Он медленно ступал по замерзшей земле, осматриваясь вокруг, носом втягивая запах соплеменников, находящихся поблизости. Шерсть на его загривке медленно поднималась дыбом, а в глазах отражались искры ярости. Скворец старался держать свои чувства в узде: не время сейчас для истерик и громких речей, однако сердце его готово было выскочить из груди от нетерпения…

В глубине души он был счастлив: его отец был вместе с ним, и теперь, наконец-то, он сможет показать ему, на что годен. И хотя дело здесь было не только в честолюбии Скворца, появившегося не так давно, мысль о продемонстрированных Львинозвёзду способностях грела душу, сладким ядом проникая в сознания. Сегодня предводитель решил самолично возглавить патрулирование в преддверии конфликта, который с каждым днём накалялся между соседями всё сильнее. Головой Скворец понимал, что нельзя реагировать бурно на чужие действия, однако он боялся не сдержаться – слишком уж лапы чесались.

— Вот это поворот… Йоу, Сквор! Сквор! Я с тобой разговариваю, глушня! Глухарём зваться надо было. Короче, с тебя пара мышек. Или это я не с тобой спорил? Дым, может, ты мне должен?

Рыжий гортанно зарычал на брата, шерсть на загривке таки встала дыбом, в глаза сверкнул огонёк раздражения.
— Меня зовут Скворец, — голос его был ровным, но настолько низким, что пронизывал до костей, — запомни это.

Фыркнув себе под нос, он отстранился от Медобока. Краем глаза кот отметил Крик Журавля: исполинка обошла речных котов, кивнув предводителю. На её морде, как всегда, было лишь спокойствие и решительность, однако Скворец понимал, что глашатая далеко не спокойна. Рыжий был уверен, что она нервничает из-за предстоящей «охоты». К слову, нервничала не только она. Данное решение Львинозвёзда было весьма неожиданным, однако, бесспорно, мудрым.

Меж веток промелькнула белоснежная шерсть Бурана. Наставник тоже был в пограничном патруле, что не могло не радовать Скворца. Последней их конфликт был исчерпан, и теперь между ними не было недопонимания. Где-то в воздухе рыжий уловил запах Ветрогона, также, по видимому, находившегося поблизости.

А Медобок, тем временем, чесал языком направо и налево, совершенно не думая о сказанном.
— Прекрати орать и позорить нас, — вновь зарычал Скворец, далее он обращался уже к окружающим.
— С такими темпами Древесное племя точно подумает, что у нас в голове речная тина вместо мозгов.

— Я за себя не ручаюсь, — пробасил где-то рядом Буран.
— Всё будет нормально, — слабо улыбнулся наставнику мраморный, ласково проведя хвостом по боку.

В лагере древесных Скворец уже молча, лишь напряженно сверля длиннолапых взглядом. Львинозвёзд объявил Звездолому свои претензии коротко и четко, что не могло не понравится сыну. Оставалось только ждать.

Отредактировано Скворец (2015-06-20 14:32:33)

Он знал, что они придут. Чувствовал это нутром. А когда до него донесся запах Реки, тины и рыбы, который невозможно было спутать ни с чем, из горла вырвался тихий, утробный рык. Февраль поднялся на лапы, пожалев, что не может оценить свое внешнее состояние - он надеялся, что его глаза не метали молнии, и разгорающаяся в груди ярость не показывала себя слишком явно. Инстинкт расценил вторжение в лагерь соседей, как открытый вызов, несмотря на то, что этого следовало ожидать, и в голове билась набатом лишь одна фраза, готовая в момент недостаточной сдержанности сорваться с губ вместе с режущим слух шипением.

"Прочь с нашей земли".

Глашатай вскинул взгляд, поймав величественный силуэт Звездолома, и впервые за долгое время почувствовал, что солидарен с синеглазым предводителем в его гневе. Его дипломатически настрой оставался при нем, но Февраль боялся, что простого желания решить все мирно может быть недостаточно, чтобы сдержать рвущиеся в битву когти, что так жаждали причесать лоснящиеся шкуры прибрежных воителей, осмелившихся обвинить их в краже дичи, в то время как сами не блистали чтением Воинского Закона. Но если пребывание на территории Древа с целью наживы серый мог, скрепя сердцем, простить, то попытка привлечь его соплеменников и его самого к ответственности за клевету была равносильна личному оскорблению. Потому что Февраль никогда не лгал. Себе - может быть, но окружающим, даже речным - никогда.

Он повел напряженными плечами, пару раз резко вдохнув воздух через нос. Аромат чужаков еще долго не выветрится, будет висеть над главной поляной, как напоминание, и древесный скривился от этой мысли, впрочем, тут же возвращая своей морде выражение угрюмого равнодушия. Ему хотелось, что бы пустые обвинения соседей разбились о лед, живущий в его взгляде, лед, за стеной которого горели огоньки такого же холодного пламени. Разбились вдребезги, с таким звоном, чтобы все слышали. И в то же время глашатай откровенно боялся того, чем может кончиться происходящее.

- Звездолом! Мы пришли лично услышать ложные обвинения твоих патрульных, которые в преддверии полной луны на самом деле крадут у Речного племени дичь.

"Ложные, говоришь?" Февраль воспылал желанием громко рассмеяться над словами Львинозвезда, но, естественно, не позволил себе такой вольности. Он сел у подножия Великого Клена, степенно обвив хвостом лапы, вслушиваясь в звучащий откуда-то сверху ответ Звездолома и одновременно оценивая участников прибрежного отряда. С коротким, почти незримым проблеском сожаления скользнул взглядом по Крик Журавля, после чего вперился холодным серо-голубым взором в златогривого предводителя. Уверенность Львинозвезда в его же словах одновременно и забавляла, и вводила в ступор - насколько же нужно верить в свою собственную ложь, чтобы быть столь... наглыми?

- Я вижу, Речному племени не хватило совершенного им преступления, и оно заявились к нам, чтобы в полной мере вкусить плоды своих злодеяний. Гордишься своими воинами, Львинозвезд? Гордишься теми, кто без зазрения совести пересек границу и охотился на нашу дичь? Все Низкие Деревья насквозь провоняли вашей рыбой. А теперь пусть твои воины скажут мне, сладка ли была чужая добыча? - Звездолом подался вперед, и на мгновение Февралю подумалось, не спрыгнет ли он с высоты ветви прямо на соседей, чтобы самолично разорвать их в клочья. Но, к счастью, их лидер оказался разумнее. Только потасовки им сейчас не хватало. И пускай глашатаю так же, как и многим, находящимся в лагере, хотелось без жалости окропить вытоптанную землю речной кровью, но он не был бы собой, если бы не держался до последнего. Он предпочитал оборонятся, нежели вступать в битву первым. В его глазах это не было трусостью. Для Февраля это было благоразумием, - И теперь нам интересно услышать, что твои воины забыли в нашем лесу.

Полосатый едва сдержался, чтобы не клацнуть челюстью, демонстрируя клыки. Здесь, в своем родном лагере, он чувствовал еще большую уверенность в себе и своих убеждениях, чем там, на пограничном Ручье, где прибрежные развязали драку. Интересно, а Львинозвезд знает, что все началось именно с того, что его воители не смогли сдержаться и накинулись на древесный патруль? Февраль сделал пару вдохов-выдохов, чтобы успокоиться. Оставалось только надеяться, что шерсть на загривке не встала дыбом.

Жаль, что все закончилось так. Но время вспять не повернуть.

Колючки чертополоха беспощадно врезались в бока, лапы разъезжались в разные стороны, не внимая усталым просьбам своей хозяйки. Соцветие ещё удивлялась своей способности стоять на лапах после очередного дня на ушах. Сначала обнаружился жёсткий недостаток лекарственных трав, которые требовались в самых банальных случаях: мелкие ссадины, гематомы, коготь сломал на охоте. А ученики уверенно продолжали сливаться с интерьером, мерно посапывая в корнях деревьев. Далее лекарка с размаху въехала в заросли вредных колючек, запнувшись о злосчастный валун и оставив на нём обломок драгоценного когтя. И, развалившись пластом на иголках чертополоха, стала сетовать на нелёгкую. Долго стенать не пришлось, ибо целительница вспомнила о парочке больных и цели своего визита на равнины, недобрым словом не забыв и учеников. Их двое, а колесит по территориям одна наставница. - До стадии ворчливая целительница тебе уже недалеко, да. А теперь - вперёд и с песней, - примерно с такой мыслью пестроушка понеслась обратно в лагерь.

А там происходил настоящий бред. Задыхающийся от эмоций бред. Неприятие с непониманием наполнили воздух, делая удушливым каждый вздох. А одышка не заставила себя ждать, проявившись в ответных обвинениях и до боли сжимающих землю когтях. Зеленоокая не обратила внимания даже больной, сломанный коготь. Все прекрасно знали о стычке на границе, знали о воровстве Речных. Да только из Древесных никто бы не осмелился на такое вероломство во время смуты. Так, по крайней мере, надеялась Соцветие, застывшая ужасной горгульей на входе. Мордочку оставили все эмоции, однако в глазах плескался бурлящий поток откровенного непонимания, орошённый каплями неприязни. - Теперь мы ещё и лжецы, великолепно, - занавес. Целительницу пробрал истерический хохот, однако сдержать его внутри удалось. Одна сторона белогривой знахарке хотела бросится и сказать что-нибудь в духе Леопольда, а вторая - вытрясти из туш рыболовов всю ложь, которой они покрыли родное племя и хохотать, хохотать, хохотать, покрывая трещинами хрупкое понятие нормальной психики.

Соцветие тяжело осела на землю рядом со входом, переведя взгляд на предводителя. Зловещая ухмылка-оскал витала у того на морде, искажая старые шрамы. И заставляя ткань бытия расползаться, тлеть в предвестии чего-то ужасного. - Никто это так просто не опустит. Этот обмен любезностями может стать началом чего-то куда более серьёзного, нежели просто стычки на границе, - пискнул голос разума на околотках сознания, однако тут же был заглушен новым приступом внутреннего хохота.

Возвращаясь в лагерь с утренней охоты Ломака уже чувствовал напряжение, царившее в лагере. Чувствовал он не только напряжение, но и отвратительный запах соседей, пахнувших, как водится, рыбой и тиной. Верхняя губа дёрнулась, обнажая клыки. Что понадобилось этим рыбомордым в лагере Древесного племени? И как они вообще осмелились перейти границу?
Ломака раздражённо зарычал, проскальзывая на главную поляну и присоединяясь к своему племени. Многие соплеменники выпустили когти и предупреждающе скалились, Ломака почувствовал, что и сам до боли в когтях впился в землю. Ломака ненавидел Речное племя всем сердцем, ненавидел даже упоминание об этих гнусных недокотов. Ломака вырос в такое время, время ненависти, напряжения и ожидания повода для войны. Всю свою пока маленькую жизнь Ломака прожил в напряжении, накал страстей никак не хотел доходить до своей кульминации и постепенно Ломаке всё это безумно надоело и он с удовольствием сейчас смотрел в золотистые глаза Львинозвезда, пришедшего обвинить Древесное племя в чем-то, ибо за этим последует перепалка, а потом... Что-то подсказывало Ломаке, что война приближается, её дух уже дышит за вашим ухом и вы чувствуете её спиной и где-то в районе затылка появляется странное ощущение, будто кто-то поставил хладную ладонь вам на голову и этот холод сковывает ваш мозг, убирая всё, кроме ярости и желания отомстить за клевету в сторону родного племени. Костлявый призрак войны витал уже где-то рядом и абсолютно все чувствовали его, когда он пролетал в воздухе.
Повод для развязки войны приближался - вот он стоит перед носом Ломаки, и он воняет рыбой. Оруженосец злобно осклабился, выслушав обвинения Львинозвёзда. Наглость Речных превосходила по размерам шар Земной, воры пришли обвинять в воровстве тех, у которых, собственно, украли. Воды в ручье наглотались, рыбёшки безмозглые? Память отшибло, забыли про то, как сами воровали? Слова Львинозвёзда вырвали из груди оруженосца недовольное низкое ворчание, хвост рассёк воздух с характерным свистом. Хотелось выпроводить соседей сейчас же, и напоследок цапануть на хвост да по морде полоснуть, чтобы неповадно было границу переходить.
  Соплеменники как-то пытались сдерживать свои эмоции, а Ломака даже не постарался этого сделать, с открытой неприязнью косясь на боевой патруль Речных. Речное племя насквозь прогнило, утопло в собственной лжи и каждое слово Речных воителей теперь будет расценено как ложь, наглая, бессовестная.
- Я вижу, Речному племени не хватило совершенного им преступления, и оно заявились к нам, чтобы в полной мере вкусить плоды своих злодеяний. Гордишься своими воинами, Львинозвезд? Гордишься теми, кто без зазрения совести пересек границу и охотился на нашу дичь? Все Низкие Деревья насквозь провоняли вашей рыбой. А теперь пусть твои воины скажут мне, сладка ли была чужая добыча? - Ломака злобно усмехнулся, взглядом спрашивая, мол, что ты на это скажешь, Львинозвёзд. Древесное племя было сильно и Речные глубоко ошибались, если думали, что Древесные испугаются их немногочисленный боевой патруль. В конце концов этот патруль - ничто, по сравнению с целым лагерем. Это было глупо со стороны Речных, ибо впустить, мы впустили, а выпустим ли....

А ты ведь любила их. Да-да, и их тоже; уважала, как равных, всех до единого, пока та или иная личность неотвратимым, бесстыдным поступком не перечёркивала доброе к себе отношение. К каждому по заслугам - девиз, который взрастило в тебе непростое детство, который пронесла через всю жизнь, теперь дал сбой. Вот так резко и необратимо треснул по швам, медным гулом упираясь в барабанные перепонки, напряжённые до предела, касаясь взглядов, которые прожигали насквозь. Все те, в кого верила, в едином порыве предали честь и логику, извалявшись в вонючих нечистотах - они больше не заслуживают ничего, кроме ненависти, жалкие последователи хитрости и бесчестия, уязвлённой лжи. Что хорошего, светлого, гордого в них осталось, как могло племя, некогда доблестное, пасть настолько низко? Теперь общество - как один, и он не заслуживает ничего. Горько, обидно от этого разочарования, которое подступало шаг за шагом в течении долгих лун, но отгонялось верой в лучшее, верой, которая не может больше существовать: её задушили жестоко и цинично, заставив праведную ярость вскипеть в крови, и плечи, гордо расправленные, ознаменовались вздыбленной, словно иглы, шерстью. 

Нет больше братского союза, нет в их соседстве ничего светлого - червь, покинув яблоко, переселился на ветви и заразил их, выплеснув в кровь покорителей деревьев яд. Нет больше твоего доброго настроения: перед тобой - враги, обычная цель, которую, если потребуется, будешь уничтожать ради благополучия своего племени. Да, ты ненавидишь войны, забирающие десятки жизней, и вряд ли готова принять хотя бы одну цель, как действительно стоящую всех этих жертв, но есть обстоятельства, перекрывающие всё - ситуации, когда чужие потери - удовлетворение и месть за своих, когда это - единственный шанс доказать, кто ты есть и на что способен, вернуть зарвавшийся род на его законное место. Война - чернь, но если эта дрянь уже окружает, остаётся только принять и с гордостью пройти через очередное испытание. Пусть Они страдают, пусть мучаются, если жизнь по правилам оказалась не для них. Они забрались высоко, но падать будет больно. Очень больно, ты постараешься. Древо никогда не покорит Великую Реку.

Где-то за твоей спиной разоряется Медобок. Нервы напряжены до предела, и его бессвязное, пустое и явно неуместное бормотание дёргает натянутые канаты, как неумелый акробат в цирке, тщетно старающийся не сорваться и напрасно стирающий тонкую грань искусно сплетённой верёвки. Сколько можно учить этого рыжего обормота молчать, когда того требует ситуация? В очередной раз пожалев, что на порыве эмоций не добилась оставления бывшего оруженосца и истинного ребёнка в лагере, не оборачиваясь, отвешиваешь ему по губам хвостом, гневно шипя в усы: никто из находящихся в лагере соседей, окруживших вас, не произнёс ни слова, даже оруженосец - пусть не думают, что в Речном племени дисциплина хуже. 

Смотреть на соседские морды противно, и ты на несколько секунд перекидываешь внимание на Львинозвёзда. Он серьёзен, сосредоточен, но не получает ответа, на который рассчитывал. Ты не удивлена, и в твоём взгляде читается горький вздох - всего на мгновение, но ты разочарована обречённой надеждой. Я же говорила - охра полыхнула и затихла, обрамившись ледяной корочкой горько-тёмного янтаря, которая вернулась к изучению представителей Древесного племени. Этот разговор не сделает лучше, он обречён усугубить ситуацию, ты понимаешь это до тошноты отчётливо, но пути назад нет: это честь племени, это доказательство его силы и состоятельности. Не ваша вина, что отношения между некогда примирёнными соседями вышли на новый уровень вражды - не вы начали эту войну, но и не вы её сдадите.

- Не тебе рассуждать о вкусе чужой добычи, Звездолом: это наш отряд нашёл следы вашего пребывания на нашей территории. Не слишком ли низко пало Древесное племя, если предводитель открыто поощряет варварские замашки и нарушение Воинского закона со стороны своих подопечных?

Твой голос отчётливыми, холодными потоками, подхваченными ветром, разносится над кроной Великого Клёна, прямой взгляд застыл, столкнувшись с пылающими льдинками соседского предводителя. Ты раздражена, но разочарование отступило, наверное, в глубине души ты всегда знала, что у Древесных суть низка, как корни их излюбленного жилья, уходящие в землю - ниже плинтуса, не правда ли? 

- Мы пришли за правдой, но вряд ли стоит искать её среди воров и лжецов. Я разочарована в вас, хоть и не ожидала доблести и благородства после этого бесстыдного нападения на границе. Это новая стратегия Древесного племени - пакостить и сваливать всё на соседей, чтобы избежать ответственности за свои поступки?

Звездолом... чёртов амбициозный юнец, готовый снести всё на своём пути ради мнимых выгод, но и последователи его не лучше. Да, с головы гниёт не только рыба - даже птица, только у каждого пёрышка есть выбор, оно может избежать нашествия личинок, и, раз не хочет, ни чем не лучше клюва. Ты догадываешься, каким будет ответ, но даже этот пустой спор имеет определённые границы и правила прохождения. Следуешь им, с нотками безразличия наблюдая за изменениями, происходящими в настроении, окутавшем главную поляну Древесного племени, ощущаешь его шерстью, звонко потрескивающей, но не теряешь ни нити собственной мысли, ни статности - не имеешь права. 

- Мы не хотим тратить время напрасно. Мы пришли поговорить, так ответь же, Звездолом, готово ли твоё племя понести заслуженную ответственность за совершённые проступки, как требует того Воинский закон, или вы продолжите уворачиваться и юлить, убегая от ответственности?

Слова - бессмысленная трата ресурсов. Пора заканчивать, и уже не остаётся сомнений в том, как это будет. Грубо и напрасно, совсем неправильно и не так, как хотелось, но теперь это не играет никакой роли. Все плохие, все ошибаются, но за поступки и речи нужно отвечать, поэтому вы заставите этих чёртовых вонючих котишек принять ответственность. Ты больше не веришь в них, ты их презираешь. К этому ведь давно шло, правда? К чему ж тогда удивляться.

Львинозвёзд говорил хорошо, но, стоило признать, Звездолом – даже лучше. У Медобока как-то невольно поджалось всё, что могло поджаться, а мурашки прошлись не только по пузику, но и по всей розоватой коже. Даже усы, шикарные шоколадные усы Мёда завились мелкой волной и слегка опустились. Кот, сам того не осознавая, ещё немного попятился и остановился, когда упёрся хвостом в сосну.

Нельзя сказать, что Медобок до жути испугался и был готов упасть в обморок – нет, просто ощущение негатива, появившееся ещё в родном лагере, внезапно возросло и стало мешать. Мёду не нравилось, что все вокруг такие непозитивные и злые. Котику хотелось, чтобы всё вокруг было так, как ему хочется. А оно – вот зараза! – шло совсем другим путём и вызывало недовольство.

Хоть бы дичью нас угостили, что ли. Мы так долго шли!

Ощущение негатива перешло в ощущение того, что их сейчас замочат. Волны ненависти исходили от окружающих… Медобок даже не ожидал, что их тут так не любят. На всякий случай Рыж поднял голову, но сверху на ветвях никто не сидел. А странно – Мёд уже ожидал, что Звездолом щёлкнет когтями, и эта свора идиотов, заразившихся, по-видимому, бешенством от белок, кинется на них из засады с криками “банзай!”.

Впрочем, сидеть в засаде было некому – все самые крутые и опасные воина Древа были, как на ладони. Медобок разглядел в толпе убийц Неясытя, занудного воина, который как-то раз столкнулся с рыжим на Совете племён, и которого Мёд с тех пор недолюбливал. Мёд помахал ему лапкой. Неясыть что-то такое пробурчал, Медобок не расслышал. Кажется, древнее проклятие.

Безумно весело!

Всё-таки Мёд был уверен, что никто на них на самом-то деле не нападёт;  деревяшки просто атмосферу нагоняют. А если и вздумают подраться, то Крик Журавля и Львинозвёзд мигом всех раскидают, а Буран заплюёт врагов слюнями!.. Нельзя бояться, когда рядом – твоя семья. Мёд потеснее прижался к Скворцу.

- Я всегда хотел сказать, что люблю тебя, Сквор. Так люблю! Даже с тиной вместо мозгов… мне кажется, или у этого Звездолома такой вид, как будто он щас достанет из-под хвоста дохлую белку и кинёт её в…

Тут бабушка щёлкнула его по носу. Крик Журавля не обязательно было даже шлёпать Мёда по морде, ей достаточно было просто дёрнуть хвостом или загнуть его кончик – и он бы всё понял… но, впрочем, так он понял ещё лучше. Медобок заткнулся мгновенно. На рыжей морде возникло такое каменное выражение, словно кот молчал целую вечность, работая суровым телохранителем (суровым и жирным). Мёд встал, как идол с острова Пасхи, и принялся окатывать всех собравшихся Деревяшек холодным взглядом. Выглядело это так, словно Рыж играл в гляделки,  но в глаз вдруг залетела мошка, и теперь он отчаянно щурился… или пытался снести яйцо.

- И теперь нам интересно услышать, что твои воины забыли в нашем лесу.

Это было так страшно, что Медобок пукнул. Не очень громко, но зато довольно… чувствительно? Но разговаривать ему запретили, и извиняться Мёд не стал. Если бы кошки краснели – он бы покраснел, если б потели – он бы обливался потом; тем не менее, даже без этих признаков было видно, что ему слегка неловко. В родном лагере такое вывернуть нормально, но вот в чужом, да ещё в такой ситуации…

Если на нас нападут из-за моих газов, я буду так долго ржать! Ржать и плакать!

К счастью, не напали. Может, до них ещё не долетело.

Зато оно долетело до кое-кого другого… Медобок размяк, слушая речь Крик Журавля; голос наставницы всегда успокаивал котика – а вот одного индивидуума ничто не могло успокоить. И, очевидно, выхлопы Мёда подействовали на него, как катализаторы, окончательно сведя Бурана с ума, потому что тот...
…сделал такое, что Медобок не провернул бы даже в состоянии аффекта после налёта чумовых ежей-сатанистов, поедающих мозжечки и поющих арии.

Сначала Мёд подумал, что у Бурана бурчит живот; потом он решил, что тот улыбается;  затем подумал, что у воителя паралич лап, вынуждающий его непроизвольно двигаться вперёд; и, наконёц, Медобок осознал, что Буран на самом деле зарычал, оскалился и вышел к Звездолому.

С Мёда мгновенно спала маска спокойствия и чинности. Глаза котика распахнулись так широко, что крохотные реснички касались кончиков ушей, а зрачки стали размером с куриное яйцо. Челюсть отвалилась и, пройдя через все земные слои, упала в раскалённое ядро… Ну, может, не так гиперболично, но он правда выпучил глаза и распахнул пасть.

Обычно Медобок думал со скоростью тысяча слов в минуту (а говорил – две тысячи), но теперь в гладкой голове вертелось лишь одно предложение: “Что это за хвойня?”.

- Так ответь же, Звездолом, как это, быть таким желчным и бездушным ублюдком?

Шок прошёл, и мысли задвигались в обычном темпе. "Омедоветь, пытайте меня пятеро, драть мои драники, совсем веточки за палочки заехали, Звёздное племя, сниспошли нам желудей, пусть они настучат Бурану по голове или…”

- Или ты всего лишь жалкий трус, который только и может, что прятаться за спинами своих воителей? Я не удивлен.

Медобок посмотрел на Звездолома, и в его мозгу вновь воцарилось самодержавие. Мысль “ТВОЮ МАТЬ” плотно засела на воображаемом троне и уходить не собиралась.

Твою мать. Твою мать. Твою мать.

Если бы Медобок мог говорить, он бы проорал это на весь лагерь, да так, чтоб в Земноморье услышали. Мать твою!

Плотину негатива прорвало. Тепёрь Мёд потерял уверенность в том, что на них не нападут. Медобоку казалось, что сейчас воины Древа сделают из Бурана фондю. Серьёзно, даже если бы Мёд задействовал всё своё воображение, он не смог бы представить, что дело примет вот такой оборот. Это было за гранью его безумия.

Что не было за гранью безумия – так это вмешаться в происходящее. Вот это Медобок понимал! Вообще, с ситуацией должна была разобраться глашатая или, на худой конец, Скворец – бывший оруженосец Бурана, но Мёд решил, что успокоить Полоумного Бу – его личная задача.

А решил рыжий так потому, что ему внезапно стало приятно, что Буран подверг себя опасности. Медобок прекрасно помнил, как Буран в своё время избил его… наверное, какой-то демон внутри него даже хотел, чтобы Буран умер.

Такие мысли были абсолютно недопустимы для Речного воителя. Уж чему-чему, а этой морали Крик Журавля его научила. Быть может, она не вдолбила ему полное послушание воинскому закону, но уж это привить смогла; и Медобок понял, что если он будет просто стоять и смотреть, он станет реально злым, и демон возьмёт над ним окончательный верх. А если это произойдёт, он потеряет свою семью и племя. Он станет таким же, как Буран сейчас.

Абсолютно молча, даже не пукая, Медобок выпрыгнул вперёд и, схватив торчком стоящий пушистый хвост Бурана, потянул его на себя. Если честно, он просто не мог придумать ничего лучше, потому что слова “твою мать” по-прежнему стояли перед глазами, и единственная альтернатива этому поступку, которую видел Медобок – это отойти в сторонку и сплясать, дабы отвлечь внимание публики на себя, пока Крик Журавля нейтрализует психа. Он бы, наверное, так и сделал, вот только, пока он стоял, лапы затекли, да и танцевать перед Звездоломом не хотелось… у него взгляд был такой… к стриптизу не располагающий.

Сжав челюсти, Мёд обернулся на Крик Журавля, как бы умоляя глазами “помоги отбросить этого камикадзе в кусты и стукнуть по башке поленом”.