[ГМ]
Глава 5
Дети громко перешептывались, пока учитель химии Абдулов Матвей Иванович разъяснял Алеше Тропинину, стоявшему у доски, почему уравнение неправильное. Матвей Иванович каждые пять секунд стукал мелом по доске в том месте, где ученик написал неверное число, а сам Тропинин делал вид, что очень старательно пытается понять, что не так, но, как только учитель отворачивался к доске, мальчик смешил весь класс гримасами.
Абдулов был крайне нервным и вспыльчивым человеком и фанатом своего дела. Для него химия – это настолько родная вещь, что он никак не мог понять, как же дети делают так много ошибок, записывая уже первые уравнения. Химию в 8ом «Г» понимало всего четыре человека, которые сидели таким образом, что весь класс имел возможность быстро списать, передать друг другу ответы и получить положительную оценку.
Вера химию особо не понимала, но на что тогда Зеркало? Девочка уже достаточно овладела тенью, чтобы получать от нее устные ответы и подсказки, не теряя при этом много сил. Так вот Кошка и была отличницей, пользуясь тенью, чтобы та ей помогала там, где сама Верка не смыслила.
«Валентность посмотри в таблице растворимости, она на стене справа. Видишь?» – говорила Кошке Мирро, девочка же быстро нашла нужные значения и доделала задание.
Тем временем у учителя терпение начало заканчиваться, и только сейчас Алеша Тропинкин немного вникнул в сказанное, сказала «А! Все, понял!» и, исправив ошибку, вернулся обратно на свое место. Матвей Иванович, понимая, что уже больше ничего от класса не добьется, весь покрывшись красными пятнами от негодования, написал на доске домашнее задание и сказал, что все могут идти, ведь вот-вот прозвенит звонок.
Толпа детей вывалила из класса и понеслась вниз по лестнице на второй этаж, где был актовый зал. Сейчас будет репетиция спектакля ко дню учителя.
Дети, смеясь, повторяли самые смешные диалоги и сцены. Присеменила классная, неся в руках полный сценарий и разговаривая о чем-то с близнецами Алексиными. Егор передал учительнице flash-карту с записанной музыкой для представления, Влад же тащил декорации, которые сделали учителя изобразительного искусства с тремя девчонками-подружками, которые сейчас живее всех повторяли свои реплики и звонко хихикали.
Подошел и завуч по внеклассной деятельности, открыв вход в актовый зал, куда тут же ввалился весь 8 «Г», разделившись на две части: те, кто сейчас будут репетировать и те, кто будут подбадривать и хлопать в ладоши. Заставлять «зрителей» сидеть на уроке, когда основная часть класса занимается творческой деятельностью, было невозможным без больших потерь времени.
Итак, репетиция началась. Первым делом начали учиться быстро и аккуратно выносить на сцену декорации и убирать ненужные. В итоге пришлось задействовать еще двух учеников, ввиду того, что актеры считали это непристойным занятием.
Разобравшись с декорациями, стали запоминать, где какая музыка играет и после какого проигрыша она затихает, и начинаются слова. Наконец-то можно было попробовать отыграть первую сцену без текста в руках.
Зрители оживленно хлопали каждой реплике, даже Вера, так же, как и весь класс, чувствуя оживление и радость, присоединялась к аплодисментам. Куратор не обращала внимания ни на что, кроме сцены, видно, давно привыкнув к выходкам класса. Зато завуч постоянно окрикивала весь зал, чтобы дети притихли, но толку от этого не было, поэтому он вскоре ушел в учительскую заниматься остальными своими делами.
— А где химия у вас? – спрашивает Николай Николин, играя роль человека из другого мира (хотя все в шутку его называли инопланетянином).
— Вон в том кабинете, четыреста восьмом, – отвечала Оля Чуванова, махая в сторону двери-декорации, стоящей возле кулис. «Инопланетянин» открыл дверь и заглянул в «кабинет химии».
— А где бутылки с химией?
— С реагентами? – спросила Оля, наклонив голову.
— Да какие реагенты! Вы что, знания не пьете?
— Нет, мы их из учебников получаем.
— А что это такое – «учебник»?
Весь зал покатился от хохота, и вновь зазвучали аплодисменты. Так прошла вся репетиция, успели разобрать лишь половину всего сценария.
Уже прозвенел звонок на перемену, а дети все хотели еще и еще играть на сцене и даже умоляли продолжить все на третьем уроке, но Грибова Елена Викторовна напомнила, что сейчас они пропустят завтрак, и класс понесся на первый этаж.
Вера, взяв свой поднос с завтраком, села за стол в дальнем углу столовой, надеясь побыть некоторое время в гордом одиночестве, но к ней тут же подсели девчонки и близнецы.
— Вер, ты помнишь, что мы с тобой сегодня дежурим? – спросила Ника Телятина.
— Угу, – ответила Кошка.
— Что так уныло? Дежурить не хочешь? Так никто дежурить не хочет, но надо, – сказала староста, помешивая чай ложкой. Вера ничего не сказала.
Близнецы начали о чем-то, перебивая друг друга, рассказывать девочкам, но Кошка их вообще не слушала и думала о своем. «Зачем бабушке так нужны те печати? Мирро не знает, что это за печати. Почему? Странно все это. Стаса спросить, что ли?.. Его дом не очень далеко от лавки», – размышляла девочка, смотря в никуда.
Вдруг послышался звук разбитой посуды, Вера от неожиданности чуть ли не подскочила с места. Все обернулись в сторону шума, но Кошке уже дело не было до происходящего. Она взяла свой поднос и понесла к окошку, где полная улыбчивая женщина принимала грязную посуду.
***
Остальные уроки прошли более шумно, чем обычно. Класс ходил ходуном, пару раз даже зашел директор, но тот видел лишь ни в чем неповинных деток, мило ему улыбающихся во всю ширь и растерянного учителя. Переменны были еще шумнее: полшколы уже знало о многих репликах из спектакля, несмотря на просьбы куратора придержать сценарий в тайне. Как сказала ненароком Верке Чуванова Оля: «Все тайное становится явным. В нашем классе особенно быстро».
А Вера Кошка стала неприкасаемой звездой всего класса. Зависть и восхищение ее шуткам и идеям не покидало девочку, а ей все хотелось тишины. Сказать это у нее не хватало духу, ведь все равно учебный день вот-вот закончится.
Прозвенел звонок, можно идти домой. Вера только рванулась к выходу, как ее за руку схватила Ника Телятина. «А, мне же еще дежурить надо. Я было и забыла», – сказала Кошка, неловко улыбнувшись.
Ника была таким типом человека, которому надо все время что-нибудь делать, не давая себе ни минуты отдыха, иначе тут же начнет душить скука. Телятина до прихода Кошки одна с куратором тянула на себе все мероприятия класса, с трудом раскачивая бездельников на хоть какую-то деятельность. Поэтому-то Ника была так же безмерно рада Верке, как и Елена Викторовна, и все хотела подружиться с новенькой.
Девочки вошли в кабинет геометрии. Грибова Елена Викторовна поправляла парты после 6-го «А» класса, который был самый непоседливый сразу после 8 «Г». Около входа уже стояло ведро с двумя швабрами, Вера и Ника принялись мыть полы.
Телятина закончила раньше Верки, вымыла доску, а после и полила цветы вместе Еленой Викторовной. Куратор сказала, что девочки могут идти и чтоо ставшиеся мелочи сделает сама.
В раздевалке ни Вера, ни Ника ничего не говорили друг другу, но стоило Кошке подойти выходу из школы, как Телятина предложила ей прогуляться немного.
— Давай, – сказала Верка, думая, что все равно не отвяжется от одноклассницы, хотя ошибалась в этом.
— А давай я тебе музей космонавтики покажу! Сегодня у него день открытых дверей, – сказала Телятина, Вера замотала головой.
— Мне надо домой к обеду успеть.
— А… ясно. Ну, тогда просто тебя до дому сопровожу. Угу?..
— Угу…
Девочки вышли из школы и поплелись по тропинке к дому Веры. Ника рассказывала про музеи Калуги, но, поняв, что это Кошке не интересно, начала перескакивать с одной темы на другую, пытаясь хоть как-то привлечь внимание одноклассницы. Но это бесполезно. Верка только кивала головой и говорила «ого» или «да?», причем часто невпопад, а сама находилась глубоко в своих мыслях. И Телятина задала не самый удачный вопрос для Кошки:
— О чем думаешь?
— Угу…
— Что «угу»? Спрашиваю, о чем сейчас думаешь. Ве-ра-а-а, – Ника ладонью дотронулась до одноклассницы, Кошка вздрогнула от неожиданности.
— А? Что?
— О чем задумалась?
Верка замялась, не зная, чтобы придумать. Ника Телятина поняла, что правдивого ответа не услышит, и сказала: «Можешь не говорить». На этом разговор и закончился. Нике позвонила мать, и девчонка ушла, извинившись, а Кошка продолжила свой путь до дома, но уже с ускоренным шагом.
А вот и дом. Дверь в подъезд открылась еще до того, как Вера подошла к ступеням. Сначала вышел крупный черный пес с белыми лапами и ушами, а за ним и высокий худощавый ровесник Кошки. Верка подняла взгляд выше и увидела узкие хитрые слепые бледно-голубые глаза с серыми зрачками. И ведь видеть не должен, но сколько было жизни и некого стремления в этом взгляде!.. Девочка с испугу шелохнулась в сторону, мальчик, ведомый псом, прошел мимо и еле заметно усмехнулся.
— Боря, к Косте, – услышала Кошка тихий хриплый голос.
***
Верка плюхнулась на диван и с облегчением вздохнула: уроки сделаны, можно немного передохнуть, а потом идти в Марево. Бабушка позвала Кошку на чай, девочка не отказалась, даже наоборот – прискакала на кухню.
— Как упражнения? – спросила Светлана Петровна, имея в виду самостоятельные занятия Верки по улучшения контроля Мирро.
— Норм.
— Должно быть не «норм», а отлично. У нас не очень много времени: три-четыре месяца, – уже в какой раз говорила бабушка Света. Эти слова настолько надоели Вере, что она все меньше и меньше воспринимала их всерьез, а бабушка из-за этого начинала не на шутку волноваться и быстро горячиться, только заметив несерьезность внучки.
— Да, да… я понимаю, – сказала девочка, смотря в окно. Светло и тихо. Сколько еще осталось таких безмятежных дней в этом году? Когда пойдут бесконечные дожди? Ветер покачивал деревья из стороны в сторону, срывая с них золотые листья. Трава высохла, а казалось, что только вчера была сочного зеленого цвета.
— Через час выйдешь, зонт не забудь. Сегодня польет сильно, гроза будет.
— В новостях говорили, что дождя не будет.
— Будет, поверь мне, – сказала бабушка и поставила кружку в раковину. – Три месяца – как же это мало!..
Вера ушла к себе в комнату и, сев за стол, начала читать повесть Александра Сергеевича Пушкина «Капитанская дочка», которую только через месяц начнут проходить в классе.
После истории с воздушным змеем из географической карты Кошка больше ничего интересного в повести не нашла, книга вскоре наскучила и была отложена на потом. Верка развалилась на стуле и закрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями. Сначала ни о чем не думать, ничего не замечать.
Все вокруг будто нарочно отвлекает и заставляет думать: то штора зашуршит, то бабушка на кухне звонко поставит чашку в блюдце, то собака залает на улице. И музыка тоже будет отвлекать, и в тишине мысли разбегаются и смешиваются.
Наконец-то получилось ни о чем думать, но мысль об успехе вновь все разрушила. Заново, еще раз и третий, пока не удастся уловить момент покоя без единой мысли. «И как же это можно сделать с первого раза и быстро?» – еще одна мысль сбила Кошку от «базового упражнения», как говорила бабушка Света.
Вере дойти до следующей ступени удалось только дважды, но до конца – ни разу. Одна мысль, одно лишнее движение все портит.
— Не понимаю, – прошептала одними губами Кошка. – Ничего не понимаю. Кто бы объяснил…
И тут Верку посетила одна мысль, показавшейся девочке удачной, но пока нереализуемой. Стаса вот так просто ей не встретить, а зайти к нему в гости почему-то казалось неудачной идеей, как и навестить его тетю, надеясь увидеть мальчика.
Прошел час. Вера взяла зонт и сумку с вещами, надела куртку и вышла на улицу. Прохладно и ветрено, солнце за облака спряталось.
А в городе миражей сейчас был солнечный и яркий день, один из последних в этом году. Весь народ вышел погулять и насладиться последним запахом мягкого осеннего тепла.
Как уже все было знакомо! Будто не пара недель прошла, а несколько месяцев или даже год. Эти дороги и дома стали такими же родными, как деревня, где раньше жила Кошка. А Калуга все еще оставалась чуждым и незнакомым городом, многие улицы все еще казались одинаковыми, хотя они и вправду были на одно лицо.
Вера припрыжку шла по дороге, стараясь идти по той ее части, которую освещали теплые мягкие лучи солнышка. «Тридцатый дом, тридцать второй… где-то рядом, – подумала Кошка, оглядывая улицу и выискивая глазами табличку лавки. – Вот она!». Верка увидела ажурную вывеску из темного металла: «Северянин».
Кошка вошла внутрь магазина, послышался мелодичный звон. Запах новой бумаги, туши и расплавленного воска. Тусклый свет едва пробивался сквозь мутные стекла окон, горели свечи, мерцали изумрудные узоры, которыми были изрисованы все стеклянные дверцы шкафов.
На диване рядом с одним из стеллажей разлегся жирный хорек. Он лениво приоткрыл один глаз, осмотрел Верку и соскользнул с дивана, растворившись в темноте. Кошка только и слышала тихие удары коготков о пол.
Подошла к стеклянной витрине и заглянула туда. Перья, когти, клыки, тонкие веточки и сухие листья, засушенные цветы. Прошла дальше – шкаф с рулонами старой бумаги и сложенными в маленькие стопки папирусами.
Щелкнул выключатель, стало светло. Вера обернулась на звук и увидела полную женщину, укутавшуюся в черную шаль. Взгляд женщины был одновременно кокетливо-веселым и полным спокойствия и уверенности. Хитрый и цепкий, но плавный и мерный. Очки с линзами без диоптрий Кошка сначала не заметила – ни снизу, ни сверху не было обрамления корпусом. Все те же, что и большинства жителей Марева, светлые волосы с темными корнями, тот же чуть загорелый цвет кожи. Улыбки не было, женщина улыбалась только глазами.
— Мужа сейчас нет, я за него. Что-нибудь нужно? – спросила она, поглаживая голову хорька, распластавшегося на столе. Женщина говорила нараспев и немного в нос.
— Да, мне надо две печати Гонцовского, – ответила Верка. Жена хозяина магазина подплыла к одному из шкафов, открыла крохотным ключом стеклянную дверцу.
— Гонцовского… их так редко покупают, – тихо сказала женщина перебирая в картонных коробках узкие листы бумаги. – Ах, вот они!
Она достала два листа, положила их в конверт и назвала цену: «Четыре серебряных». Заплатив за печати, Вера взяла конверт и положила его в сумку, убедившись, что он точно не помнется среди остальных вещей.
— Спасибо, до свидания, – сказала Кошка и выскочила из магазина, желая как можно быстрее вернуться домой. Сначала бежала она быстро, припрыжку, но тут мелькнула мысль, что зачем ей куда-то бежать. Тут хорошо, тепло. Можно и идти, растягивать удовольствие.
Задул ветер, что-то попало в глаз, Вера задела очки рукой, приподняв и взглянув поверх их. Мелькнуло какое-то движение, Кошка, не поняв, что это было, решила опустить очки немного ниже, чтоб посмотреть, что это было, пусть то и будет, наверное, миражом.
Маленькая серая лохматая собачонка, какой-то смешанной пароды, семенила ножками, убегая от чего-то, но ее нечто невидимое тянуло назад. Собачка раскрывала пасть, словно лаяла, но Вера слышала лишь ветер и шум листьев. Кошка невольно прищурилась и заметила едва заметные колыхающиеся полосы тени, которые, как щупальца, охватили серую собачонку. Не зная, зачем и почему, Верка взяла и топнула ногой по тому месту, где начинались тени-полосы, которые в одно мгновение спрятались в щели дороги, а собачка тут же рванулась с места и побежала прочь, один раз оглянувшись на девочку.
Очки вмиг покрылись белой пеленой и треснули, утратив способность обходить иллюзии. Мир распался на осколки, превратившись в совершенно иной. Глаза видели одно, уши и осязание говорили о совершенно другом. Закружилась голова, все звуки до единого вдруг пропали.
Мертвое поле. Тишина, которую нарушали лишь треск огня и хруст черной выгоревшей травы, припорошенной мелким градом. Ленивый ветер ломал хрупкие ветви редких деревьев и кустов да приминал траву к земле, превращая ее в черный угольный порошок.
Темно: не было ни луны, ни звезд. Только бархатная чернота. Вдали видны горящие силуэты домов и деревьев. Пламя быстро переходило с одного деревца на другое, с одного дома на ближний и мгновенно поглощал все, оставляя лишь уголь и пепел.
От черного силуэта горящего дуба отделился другой силуэт – силуэт женщины. Серая ворона тяжело спорхнула с крыши одного из нетронутых огнем домов и села женщине на плечо.
Вера подошла немного ближе, ноги будто сами делали шаг за шагом. Еще видно плохо: далеко и темно. Лишь огонь и искры освещали все вблизи себя тусклым светом. Женщина повернулась к Кошке боком и что-то сказала птице, оправлявшей перья крыльев.
Вдруг все смешалось, и Верка уже была в совершенно ином месте. Весна, полдень. Яркое чистое голубое небо, ласкающие теплом лучи солнца, мягкая тень деревьев. Все только расцвело и налилось краской и свежестью.
Опушка в лесу. Рыжеволосая девочка, одетая в потрепанную деревенскую одежду, сидела на пне и точила камнем лезвие косы. Рядом бегала-мельтешила небольшая бурая лиса, то обегая пень, где сидела девочка, но уносясь куда-то темную вглубь леса, то обратно возвращаясь сюда, на светлую теплую опушку.
Девчонка поправила привязанные к древку косы плетенные изо льна веревки, на конце которых висели крупные черные и белые перья. «Ночь и День, еще немного… надо еще немного времени, и вновь будет везде тихо», – прошептала рыжеволосая, продолжая точить косу.
И опять картина сменилась, испарившись. Теперь был только густой туман и земля под ногами. Руку вперед протянешь, не увидишь и локтя. Прямо перед Кошкой загорелось два золотых огромных глаза, Вера почувствовала холод, хотелось отступить назад, но страх сковал все тело.
— Что, Зеркало, и ты знаешь страх и холод?
Тут Верка смогла заметить и состояние своей тени, забившейся в угол, как малый зверек, прячущийся от хищника. «Жив… еще жив… жив…» – слышала девочка дрожащий голос Мирро, пытающейся найти хоть какое-то темное местечко, где никто ее не видит. «Жив кто?..» – спросила Кошка тень, но та повторяла в бреду лишь одно слово: «Жив».
— Глупый осколок, глупый и слабый. И душа слаба, и дух, и разум. Кто же пытается управлять тенью, не пытаясь понять ее суть, смысл и содержание?
Что было дальше, девочка не совсем поняла. Она помнила лишь ощущение, как будто ее душили, а потом сильный жар.