О Пресвятые Водные Владыки, за что мне это все?
Я, конечно, все понимаю. Сезон Замерзших Камышей, холод, голод, озлобленные соседи... Но разве это повод истерить и усиливать патрули? Древесным же делать нечего, кроме как планировать нападение на Речных котов, которым самим жрать нечего... Тьфу ты, еще накаркают.
Несмотря на ворчливое настроение, я с удивлением словил себя на мысли, что, по большему счету, мне нравится стрелой лететь через замерзший лес, пытаясь нагнать остальных патрульных. Снег, плотным слоем окутавший землю, хрустел под тяжелыми лапами; ветер с леденящим свистом развевал белоснежную гриву, а снежинки, кружась, так и норовили зарыться поглубже в теплую мраморную шерсть. И, найдя в ней свою смерть, возрождались в виде капелек холодной воды, приятно бодрящей тело, покрывшееся мурашками. Разгоряченный бег и душ из снежных кристалликов дали о себе знать: через пару минут шкура на животе неприятно взмокла, и настроение опять ухудшилось. Лишь янтарные глаза недобро посверкивали в утреннем тумане, опустившимся на лес.
Постепенно запахи хвойного леса уступили место аромату границ - причудливо смешавшись, кошачьи метки создавали ту невообразимую вонь, что заставляла непроизвольно морщиться такому чуткому нюхачу, как я. Широкий прыжок, три шага, и вновь полет. Изогнувшись дугой, я летел, словно выпущенный из клетки сокол, легко, стремительно, со свистом рассекая воздух. Наверно, это и есть настоящая свобода - бег без мыслей и переживаний, когда путь не имеет значения, лишь свист ветра в ушах, метель, яростно теребящая шерсть, и бег, бег, бег... Снег столбом, белоснежным шлейфом тянется за мной. И я больше не кот, не воин, а порождение холода и льда.
Я вновь коснулся земли лапами, и наваждение исчезло. Мне никогда не догнать самого себя, потерявшегося в этой бесконечной гонке за жизнью, ведь я предпочту спокойную старость в теплой палатке старейшин смерти в лапах Борьбы. Хотя, казалось бы, я рожден, чтобы сражаться; Мрачник постарался вложить в меня все нужные знания, отточить мастерство до предела. Но я слишком труслив, слишком благороден, чтобы просто оставить племя и устремиться навстречу Предназначению. 
Еще прыжок, и я вылетел на поляну перед ручьем, подняв снежную пыль, облаком окутавшую полосатую глашатаю, которую я едва не сбил налету. Последний раз сверкнули янтарным блеском глаза, и я предстал перед кошкой в своем обычном обличье, правда, немного всклокоченный, слегка задыхавшийся, но уже теряя примеренный сегодня утром образ морозного духа, так ловко на мне сидевший. Выпрямившись во весь рост, почтительно кивнул, после окинув патрульную внимательным взором раскосых глаз.
Крупная даже для речной кошки, она производила впечатление настоящего воина. В моем взгляде промелькнула искорка недовольства. Все-таки, не женское это дело – война. Но сложена она все-таки недурственно… И эта оттенка солнца маска на лице придавала ей моложавый вид, почти как случайный луч света преображает обычную кошку в лукавого суккуба.
Однако это не меняло моего недовольства, вызванного внезапным пробуждением ради каких-то непонятных целей.
- Приветствую, Крик Журавля,- хрипловатый баритон мягко нарушил тишину, - меня прислали из лагеря для усиления патруля. Насколько меня осведомили, с тобой должны находиться два оруженосца.
Неужто ли наш глашатай настолько невнимателен, что умудрился потерять на границе двух учеников?

Я буквально почувствовал на себе цепкий взгляд глашатой, так и сквозивший недовольством. Далекий хлопот крыльев пояснил мне причину ее плохого настроения: мой прыжок спугнул добычу кошки, толстого и упитанного голубя. Что ж, тупоклювый, сегодня тебе сопутствует удача... Однако с пустыми лапами я охотницу не оставил.
- Съела. Не голубей, так оруженосцев. Почему бы и нет? -довольно мрачновато пошутила серая воительница, пряча тушки песчанки и кролика. Проглотив слюну, я старался не глазеть на трупики голодными глазами; вылетевший из лагеря по приказу, словно выпущенная из лука профессионалом-Двуногим стрела, я даже позавтракать не успел. Но в сезон Замерзшых Камышей я привык голодать, ведь королевы, котята и старейшины должны быть сытыми даже ценой урчащего желудка старших воителей. Своеобразная плата за статус, былую молодость и силу. Хм, кажется, я все больше мечтаю об уходе на пенсию. Старею, наверное... Хотя, мне же всего семьдесят лун. При определенном везении могу прожить еще столько же, но, чувствует моя душа, гораздо раньше испущу дух в цепких объятиях врага... Надеюсь, у него будет хотя бы приятно пахнуть изо рта, ведь всякий раз вспоминая удушающую лисью вонь, источник которой крепко стиснул зубами мою морду пятьдесят восемь лун назад, шерсть волей-неволей топорщилась, а где-то в глубине горла рос утробный рык.
- И каковыми они оказались на вкус? Думаю, у меня появилась идея, как прокормить племя в голодный сезон Замерзших Камышей, -несмотря на содержание с подковыркой, голос прозвучал на удивление естественно. Я старался игнорировать столь явную злость полосатой, как подобает настоящему воину. Может, она и глашатая, но баба остается бабой даже с выпущенными когтями, продолжая истерить, являя миру все аспекты своего женского характера. Я же, умудренный опытом и возрастом (старший в нашем патруле, между прочим, кошка младше меня на три луны), оставлю свое  вызванное внезапным патрулированием недовольство при себе.
- Неужели сам вызвался пойти? - усмехнулась речная, остывая. Для кошки она быстро взяла себя в руки, что заставило ее немного вырасти в моих глазах. Удивительно, что мы никогда с ней не общались достаточно близко... В ученичестве, ошеломленная смертью, кажется, брата, она так и не нашла себе друзей среди нас, старших; не сошлась близко и с наставником. Смотря, как она усердно заполняет свободное время тренировками, я лишь презрительно усмехался в белоснежные усища, гордо топорща юношескую, но словно поседевшую от старости шкурку на загривке. Уже тогда мое представление об отведенных для пола ролях не соответствовали общепринятым нормам, а она даже успела подраться с одиночкой, после около луны проторчав в палатке целителя. А вскоре мне самому стало не до общения, с таким-то шрамом и переосмыслением мира после встречи с лисой... Оправившись, я принялся со свойственным молодым воителям рвением  ухлестывать за всем, что движется, кроме того, что угрюмо таращится на тебя из угла палатки. Не хотите, как хотите, и без вас прекрасных кошечек полно. И лишь Сирень покончила с чередой моих случайных связей... Стараясь не окунуться в лавину воспоминаний, я повернулся к глашатой.
- Если бы племя не нуждалось во мне, то рядом с тобой я бы сейчас не шел,- уклончивый ответ не смог скрыть лукаво сверкнувших глаз. Конечно, какой дурак добровольно согласился бы тащиться через весь лес ради сомнительного удовольствия пометить границы? Или стойте... Это сейчас намек был?!
- И как тебе роль наставника?- изящно выгнувшись, задала вопрос серая кошка. В обрамлении еловых ветвей и замерзшей воды она казалась прекрасной властительницей леса, заставив меня второй раз за день отвести взгляд и сглотнуть слюну, но уже не от голода. Не отставая от нее, я потерся об ближайший валун, отчего белоснежная грива вмиг посеребрилась снежинками.
- Это огромная ответственность, и я постараюсь оправдать возложенные на меня надежды Львинозвёзда, - щурясь, словно от слепящей метели, я скрыл под маской спокойствия внутренние переживания. О чем только думал предводитель, отдав мне в оруженосцы белоснежную кошечку? Куда лучше мне подошел бы какой-нибудь трудолюбивый юнец... С Лебедушкой же у меня будут одни проблемы. Она не безнадежная, но все мужское протестует во мне против натаскивания чудесного создания на убийства. А когда я протестую, меня охватывает злоба и ненависть.
- Она не будет положительно реагировать на брань, - словно прочитав мои мысли, заключила Крик Журавля, прыжком вырываясь вперед и окутывая меня белоснежным облаком. Явно же в отместку. Подавив в себе растущее желание сбить глашатаю на лету и придавить к земле, закопав по уши в снег, я чинно последовал за ней. Маленькие льдинки, все еще витающие в воздухе и щекотящие меня по носу, стали причиной забавно-тоненького для такой громады звонкого чиха. Хмыкнув, тихо выругавшись и сплюнув, я совершил не менее легкий и дальний прыжок, приземляясь рядом со спутницей.
- Я могу быть с ней нежен и ласков, но от суровости жизни ей не скрыться за маской юного очарования. Моими устами глаголят не язвительность и недовольство, а жизненный опыт и необходимость. Ей нужно привыкать к тому, что окружение не будет ежеминутно гладить ее по головке, привыкать уже сейчас, пока еще не поздно, - в голос едва-едва просочилась титаническими усилиями сдерживаемая ярость. Ярость от того, что приходиться объяснять столь очевидные вещи, - к тому же, я с ней веду не церемониальные беседы. Я учу ее сражаться и выживать, ее мысли должны быть посвящены исключительно обучению, а не тому, какие методы использует преподаватель, чтобы поскорее добиться результата.

Отредактировано Белый Волк (2014-06-06 13:37:19)

ОФФ: пост в 15170 символов. Я хочу бронзовую награду :3

Когда снег, поднятый уже моими лапами, осел, я, щуря янтарные очи, в который раз оглядел свою спутницу. Только теперь причиной столь пристального внимания стали ни округлые очертания мускулистого тела, ни изящная головка с двумя остренькими ушками и кисточками на них, ни ровный пушистый белый хвост с черным пятнышком на конце, а шрамы глашатой, вовсе не красящие ее чудесную полосатую шкурку серебристого оттенка, кое-где разбавленную отметинами белого и желтого цветов. Откровенно говоря, я не мог вспомнить, откуда эти "украшения" у охотницы, а спросить постеснялся. Не мое это дело.
Но ведь по сути, все мы, воители, покрыты теми или иными отметинами: у кого-то на шкуре, у кого-то - в душе. Большинство же обладают и израненной внешностью, и исцарапанными сердцами. Смутное предчувствие подсказывало мне, что Крик Журавля - как раз из таких, как и я сам. Внезапная догадка стала причиной едва просыпающейся симпатии на почве духовного сходства, и меня охватила тоска. Я проживаю уже шестой сезон Замерзших Камышей, в шестой раз ощущаю всем телом ледяное дыхание природы... И уже шестой раз убеждаюсь, что это мое любимое время года. Отчасти - из-за едва-едва витающих в воздухе предчувствия волшебства, смерти, грядущего возрождения жизни. А так же потому, что я ношу в себе такой же сковывающий изнутри холод.
Шрамы, шрамы... Я бы предпочел вовсе лишиться глаза, чем по вечерам чувствовать, как ноет сердце, безмолвным стоном откликаясь на песнь бушующей у входа в палатку метель. Бывает, я сам устремляюсь на ее зов, и тогда брожу по ельнику, словно неприкаянный дух, без цели, без надежды, без пути. Как сегодняшним утром, убегая от самого себя, срываюсь с места и бегу, сосредоточившись лишь на физических ощущениях. Но лапы, утомившиеся от продолжительного галопа, неизменно возвращают меня в лагерь. И я надеюсь, что увижу ее...
Со временем, образы Сирени и Ласточки сливаются в единое целое, в олицетворение моей боли и тоски. Такие похожие, и таки разные, мать и дочь, единственные живые существа, которые дарили мне настоящее, неподдельное тепло. Увы, им пришлось бросить меня не по своей воле. Они ушли. Сокрушили мое сердце в тлеющие угольки. Но я повторно загорюсь... Я загорюсь.
Чириканье крапивника отвлекло меня от мыслей о прошлом, заставляя стелиться по земле, тихо подкрадываясь к крошечной пичужке, и надеясь на удачу. Но, увы, даже она покинула меня в это неуютное, морозное утро: резко переменившийся ветер выдал мой запах с головой, заставляя птичку встревожиться и взмыть в воздух.
- Проклятье! - достаточно громко рявкнул я, но, вместо того, чтобы отказаться от бессмысленных действий, взвиваюсь в воздух, чудом сбивая птицу на землю. Однако крошечное создание слишком юркое для такой туши, как я, и, проскользнув, вырывается из окоченевших пальцев с полупрозрачными когтями. Вновь прыжок, удар, и, жалобно всхлипнув, жертва вновь оказывается на земле, погибнув прежде, чем коснулась головой земли. Столько возни из-за этой крохи...
Закопав ее под кустом и пометив место, я заметил, что глашатая ушла далеко вперед. Следы кошки быстро запорошил снегом ветер, никогда не устающий нестись по земле; вторили его завываниям волки, где-то далеко-далеко, в самом Темнолесье, тоскующие по свежему мясу. А может, мне лишь кажется. Вокруг меня тихонько позвякивали сосульки, бьющиеся друг об друга на качающихся еловых ветках, тенькали в голых кронах деревьев птицы, знающие, что крупному мраморному коту с лоснящейся жирным блеском шкурой их не достать, в отличии от опасных хищников по ту сторону границы, легко скачущих по деревьям, как лесные куницы.
- Немного жилистые, но вполне себе ничего. - послышался вдалеке запоздалый ответ, послуживший мне направляющим. Устремившись на голос, я успел застать изящное движение кошки, скрывшейся в густом кустарнике. Видимо, почуяла дичь. Что ж, не буду ей мешать, и сам займусь делом.
Навострив уши, я услышал, как вяхирь, лесной голубь, сосредоточенно долбит шишку, пытаясь добраться до сытных орехов. Зайдя с подветренной стороны и стараясь не допустить прошлую ошибку, я забыл смотреть под ноги. Раздался смачный хруст еловой ветки, сломавшейся под тяжестью наступившей на нее лапы, и я прыгнул. Голубь таки успел вывернуться из лап, предупрежденный треском, но в последний момент я метнулся за ним, схватив пастью взлетающую птицу и грохаясь в пушистый сугроб, не успев подставить лапы для более удачного приземления. Снег тут же забился в нос, уши, глаза, сжимающую добычу пасть; отряхиваясь и отфыркиваясь, я не переставал смачно ругаться, помянув все черные силы, мне известные, предков треклятого голубя до седьмого колена, а потом и своих родителей, чей отпрыск так и не смог постичь науку охоты в совершенстве.
Досталось больше всего, конечно, матери. Перо Сокола, с ее тонким телосложением, огромными распахнутыми глазами цвета утреннего неба, серебряной шкуркой и графичными отметинами черного и белого цветов на аккуратной мордочке, казавшаяся сущим эльфом на фоне воителей Речного племени, была обладательницей черной, завистливой душонки, которая так и не смогла принять своего истинного Предназначения. Неудавшаяся целительница, променявшая силу Звездных предков на моего отца, во всех бедах она винила собственного сына, лишь потом - Медвежьего Когтя. Но никогда ей не пришло в голову, что эту кашу она заварила сама...
Мама, мама. До последнего я ждал, что твое сердце оттает, впустит меня, отогреет теплом. Но ты шпыняла меня, орала на меня, гнала прочь. Но эти крики заменяли мне молитвы... Я слышал твой плач по ночам, засыпал под него, и мне снилось, что я умер, позволив тебе воплотить свою мечту в жизнь. Как больно знать, что это случилось не с тобой и не со мною... Ты словно была одета в печаль, пытаясь скрыть ее за маской ненависти, прогнав и меня, и отца от себя.
Ох, я помню, какой холодной ты была на ощупь, какой неподдельный ужас запечатлелся на твоем мертвом лице, в остекленевших глазах, я помню тело в неестественной позе, пропитавшуюся кровью почву. Я помню ненависть бушующую в моих жилах, я ненавидел землю, листья, желтые от осени, лису... Я ненавидел себя. И Сирень, бросившую меня, чтобы привести подмогу. Я думал, что мне хватит злобы, чтобы растерзать целую лисью стаю!..
..теряя сознание под впившейся в лицо лисой, я улыбался, веря, что боль очистит и искупит мою вину перед матерью. Несмотря на то, что я ненавижу ее, я любил ее всей душой, порой боясь признаться в этом самому себе. Боюсь и теперь, но с возрастом и это чувство отступает, сменяясь усталостью, навеваемой воспоминаниями. Только шрам иногда болит, напоминая...
Взгляд уловил движение на снегу, заставляя затаиться, почти не дыша. Зяблик, скачущий ярким пятном по снегу, весело чирикал, не ожидая удара в спину. И вновь я играл роль смерти, прикидывая, какой способ убийства подойдет к этой ситуации лучше всего. Легкий, беззвучный прыжок, щекочущие нос перышки, быстрый укус. Пичуга даже не успела сообразить, что умирает. Хотелось бы, чтобы такая быстрая гибель настигла всех, кто ходит под звёздами.
Думаю, для сегодня достаточно. Последняя атака была почти такой же профессиональной, как и у моего отца. Превосходный воитель, удачливый охотник, наблюдать за его работой было сущее наслаждение. Даже зимой, когда его бурая мраморная шкура просто кричала на снегу о его присутствии, ему удавалось приходить в лагерь с добычей. Перепадало и мне, когда мать отлучалась, и тогда отец с неподдельной заботой наблюдал, как я торопливо запихиваю себе в рот полевку, даваясь от спешки и наслаждения. Ведь Перо Сокола делала все, чтобы пресечь наши с Когтем встречи на корню. Удивительно, но он продолжал ее любить, не смотря ни на что.
Кот погиб в бою, как и надлежит воителю. Тихо вздохнул, когда враг вспорол ему старый шрам на животе. Удивленно посмотрел на меня, залитого чужой кровью, отогнавшего враждебных воителей, и умер, не осознав, что умирает. Лишь прохрипел, благословляя...
- Я же не о том, чтобы сюсюкаться. Знаешь, не спроста на одного наставника традиционно отводится один ученик за этап, потому что в толпе нельзя подобрать индивидуальный подход. Порой, чтобы личность раскрылась, мало муштровать. Нельзя изменить характер полностью, можно только подкорректировать часть его аспектов, и чтобы закрепить нужное, нужно сначала завоевать право получить доступ. Нельзя сделать кого-то бойцом, сломав его стержень, а, работая с неокрепшими юнцами, это очень просто. - голос глашатой вырвал меня из лап прошлого, и я поморщился, вынужденный вернуться к делам насущным. Закопав голубя и зяблика, я слизнул кровь с белых губ, прежде чем ответить.
- Я не муштрую ее дух. Я лишь хочу, чтобы ее тело запомнило необходимые движения до автоматизма. Я прекрасно помню собственные тренировки, и я понимаю, что если бы не суровость и наблюдательность Мрачника, не позволяющего мне отвлекаться на ерунду, я никогда бы не смог стать старшим воителем, - конечно, Крик Журавля права... Но она не учла маленькую деталь.
- Меня совершенно не волнует ее личность. Я не планирую ни взрастить чудовищную машину для убийства, потому что мне отвратительна зря пролитая кровь, ни воспитать будущего предводителя, потому что мне совершенно плевать на политику племен, уж прости, глашатая. Не хочу я наблюдать среди воителей и лебезящих подстилок, смирных и льстивых, когда им это выгодно. Я позволю Лебёдушке самой выбрать свой путь. Но никогда не позволю, чтобы навыки подвели ее на охоте или в бою, не позволю нарушить Воинский Закон. В этом она может на меня полностью положиться, но набиваться ей в друзья и духовные наставники я не собираюсь.
Может быть, я бы и дальше растекался мыслью по древу, но предупреждающее шипение заставило меня замолчать. Обогнув меня и ловко сгруппировавшись, кошка атаковала дичь с присущей ей грацией. Если бы мог, я бы зааплодировал ей. Но увы, у котов отсутствуют ладони... Хотя нет, к счастью, ибо лапы Двуногих неописуемо мерзки.
- Похоже, там окапывается семейство барсуков. - сообщила охотница, а я недоверчиво дернул ушами, но все-таки прислушался. Откуда тут, на границе, стая барсуков? Глупости какие...
Если только это не Древесные воители, опасаясь которых, меня направило в патруль племя.
Чем громче шуршало в кустах, тем больше округлялись мои янтарные глаза, через пару мгновений превратившись в два золотых блюдца с вертикальной черточкой по центру. Конечно, барсуками тут и не пахло... А вот запаха Древесных было хоть отбавляй.
Когда звук из едва слышного копошения превратился в угрожающий треск, достигнув предела, я взглянул на глашатаю. Мгновенно оттолкнувшись, я сбил ее с лап, плюхая в ближайший сугроб, и, опалив горячим дыханием ее увенчанное кисточкой ушко, змеей прошелестел о причине моего нахождения в патруле, предусмотрительно заткнув пасть полосатой собственной лапой:
- Племя было обеспокоенно возможным пресечением границ враждебным патрулем. Заклинаю тебя Звездным племенем, прости сиди тут и не двигайся...- холодно сверкнув желтыми глазами, я смотрел в точно такие же, но принадлежащие кошке, явно и безмолвно приказывая не ослушиваться. Только бы серогривая рыболовка не возомнила себе невесть что! По ней же видно - прирожденная воительница. Такая и в горящую палатку войдет, и пса на скаку остановит... А ведь будет только под лапами мешаться. Главное, чтобы ей хватило ума не кинуться в битву, если противников окажется слишком много, а ринуться в лагерь за подмогой. Ох, как мне сейчас не хватает еще парочки крепких мужских плеч в патруле. И где, Звездное племя их подери, глупые оруженосцы?! И после этого Крик Журавля еще удивляется, что я груб с Лебёдушкой. С ними только расслабься - мигом распустятся.
Мраморная шерсть на мне непроизвольно вздыбилась, а сам я едва сдерживал подступающее к горлу рычание. А ведь утром я думал, что усиление патруля - это всего лишь блажь утомленных сезоном Замерзших Камышей соплеменников! Вот и верь после этого внутреннему голосу и интуиции, потешающимися над глупостью оставшихся в лагере воителей... Странно, но я до сих пор не ощущал привычного предчувствия скорой битвы. Видимо, старею, раз тело уже не прислушивается не только к возможной, но даже явной опасности.
Встав  с приятно-мягкого и теплого тела, я повернулся к источнику подозрительного звука, стараясь не обращать внимание на похотливые мысли, пчелами взвившиеся в моей голове. Неистово стегал себя пушистым хвостом по бокам, поющим в воздухе словно хлыст, и попытался отвлечься. В конце концов, это мой начальник, будущий предводитель... Хотя, я бы с удовольствием еще так с ней повалялся. Но увы, меня зовет долг, поэтому я сконцентрировался на бушующей в венах ненависти, вызванной неожиданным вторжением.
Сколько боли причинили мне Древесные воители! Убийцы моего отца, моих друзей, соплеменников, мерзкие выродки, набитые опилками. Даже ваш запах мне отвратителен... И вот теперь вы вновь заявились на нашу территорию, мечтая отхватить кусочек чужой добычи, обрекая на смерть пищащие комочки в нашей детской. Беличий помет с тонкими косточками, так приятно трещащими под могучими телами Речных воителей, вы бы годились лишь на подстилки, если бы не были столь жилистыми. Хотя, я бы с наслаждением вырвал себе пару клочков меха вашей нежной как пух снегиря шерстки. Или вырвал ваши хвосты, которые стали бы прекрасной игрушкой для малышей, у которых вы решили отнять законную добычу. От злобы у меня едва икры из шкуры не сыпались...
...я взвился в воздух, на слух атакуя неприятеля. Но вместо того, чтобы ощутить когтями вражескую шкуру, я со всей дури шлепнулся носом об ветки и снег, от недоумения даже не взвизгнув. И тут я заметил перед собой испуганные глаза...
МЫШИ!
Я сдавленно хихикнул. Потом еще раз. И еще. Спустя мгновение я уже не сдерживал порывы смеха, от чего куст начал трястись в три раза сильнее, чем минуту назад. Я не смеялся, я просто ржал, как нерадивые кони Двуногих, плача от веселья. Ну и зачем шуметь, когда ты мышь? Испуганное серое созданьице заверещало, таращась на меня черными глазками-бусинками, и я высвободил мышонка, запутавшегося в корнях. Столько шороху из-за такой крохи! Убить причину собственного хорошего настроения и позора у меня лапа не поднялась, а посему, отпустил ее с миром.
Вывалившись наружу, я спиной грохнулся на снег, чудом не придавив нового приятеля, ловко шмыгнувшего куда-то в сторону. Не переставая смеяться, я барахтался в снегу, не имея сил справится с истерикой. Наверняка серая кошка решила, что я сошел с ума, но кто мог подумать? Должна же она понять, что двигали мною не глупость и самодовольство, но чувство долга перед племенем. Может быть, я погорячился, но в такое время излишняя предосторожность никогда не помешает.
- Прости меня... Крик Журавля... Пожалуйста!- едва выдавил я, давясь смехом, из-за чего мои глаза превратились в две лукавые щелки. Снег вокруг меня в который раз взвился в воздух, окутывая с лап до головы белым ажурным покрывалом, тут же тающим от тепла разгоряченного тела, а я все никак не мог успокоиться. Забавное я представлял зрелище, в мгновение ока превратившись из серьезного и сурового старшего воителя, планирующего серьезные тренировки без единой поблажки с новым учеником, в нашкодившего котенка, упивающегося собственной проказой.

Отредактировано Белый Волк (2014-06-08 18:45:22)

Ее лапа дотронулась до моего плеча, и я обернулся, даже не предпринимая попыток встать. Наши взгляды встретились, и я, мгновенно успокоившись, улыбнулся наивной детской улыбкой, так странно сочетающейся с многочисленными шрамами, покрывающими тело и морду. Я долго смотрел в глаза собственной глашатой, не зная, что сказать. Сейчас в ее выражении лица я увидел тщательно скрываемую женственность, и это удивительно заворожило меня. Знаешь, а тебе идет нежность, Крик Журавля.
- Ты хотел подарить мне мышку? Всегда мечтала.- у тебя чудесный голос. Обыкновенно низкий и гортанный, сейчас он прозвучал на удивление мягко, нежным перышком щекоча мои уши, и заставляя оторваться от мыслей, возвратиться в реальность.
- Извини, но у меня лапа на мышонка не поднялась. Какой же я все-таки идиот, Крик Журавля, - еще раз широко улыбнувшись, я перевернулся на бок, приподнявшись на локте и наблюдая, как моя спутница изящно подбирает свою законную добычу. Пару раз с наслаждением хрустнув шеей, я замер, будучи восхищен картиной, раскинувшейся перед моим взором. Лес, царственно утопающий в узорном инее, подобном тончайшему кружеву, сверкающий на солнце снег. Легкий ветер трепал мою шкуру, путаясь в густой белоснежной шерсти на груди и шее, он добирался до кожи и впивался когтями в горло, но мне это даже нравилось. Жеманно прикрыв усталые, но с хитрицой глаза с узким змеиным зрачком, я вновь вернулся взглядом к речной кошке, удивляясь, как резко ко мне вернулось обычное и будничное спокойствие.
Ее же взгляд весело искрился, являя миру все многообразие оттенков. То охристые, то янтарные, то бурые пятнышки, светящиеся под солнечными лучами, обрамляли и наполняли радужку глаз с черными, пушистыми ресницами, а украшенная снежинками шкурка сияла всеми цветами радуги. И Крик Журавля ужасно хитро на меня смотрела, видимо, что-то необычное пришло в ее умудренную опытом, но от этого не менее прелестную головку.
- Лично я не отказалась бы от перекуса, - а я уж было надеялся... В любом случае, от общества этой воительницы я бы сейчас не отказался, даже несмотря на кару Звездных Предков (которые, к слову не существуют), что заставляют свято чтить традиции.
- Хм... Предлагаешь мне нарушить Воинский Закон, глашатая? - поднявшись с земли, я медленно обошел ее, наигранно оценивая серьезность намерений кошки. И остался доволен осмотром.
- Позволь мне помочь, - я уверенно забрал у нее снегиря, очищая тушку от перьев и тех внутренностей, что неприятно горчат на языке. И только тогда, когда остался доволен результатом, вернул добычу Крик Журавля. Сам же к еде не притронулся, чувство голода  почему-то отступило, покорившись угнетающему ощущению тоски на душе. Я смотрел на трапезничающую спутницу, и лишь кончик моего хвоста подергивался, выдавая мою напряженность.
В лагерь мы возвращались уже хорошими знакомыми; я старался выглядеть необыкновенно доброжелательным, и, надеюсь, не ударил в грязь лицом, потому что... Потому что-то есть в этой необыкновенной кошке с необыкновенной судьбой. И имя ей - Крик Журавля.