Все пихались, толкались, стараясь устроить небольшую, но очень своеобразную кучу малу, сверху и благо, не в самой гуще которой оказалась наша кроха. Лишь это и радовало ее, болтающуюся на пуповине и покрытую склизким, мокрым "мешком". Не слишком приятное чувство, знаете ли? Отвратительное, я бы даже сказала. Но ничего не оставалось, как просто участвовать в этом "шерстяном месиве", распихивая всех кого было только возможно благодаря ее некрупным размерам. И надо же было уродиться самой мелкой? Даже сдачи дать некому и от этой...этой гадкой слизи никак не избавиться. Совсем нельзя.
Барахтаясь в жиденькой оболочке средь двух сестер, новорожденная яро пыталась, именно пыталась, отодвинуться или хотя бы остаться в стороне. Но нет же, о спокойствие она могла лишь помечтать, а на это, надо сказать, не было ни времени, ни сил, ни даже желания.
Помогите! Эй, кто-нибудь, я все еще тут! Э-э-эй!
Наконец, измученная светлая малышка получила свое - живая очередь дошла до нее, и мать поспешила окончательно освободить дочку от липкого околоплодного пузыря, стесняющего движения, и перегрызла пуповину, даруя новорожденной свободу. Задыхаясь и громко хлюпая носом, выпуская пузыри, юница старалась избавится от слизи, что преграждала дыхание и Небесная, снова обернувшись на немой зов младшей, торопливо коснулась языком ее носа. Мгновенно, подчиняясь первобытным инстинктам, распахнув пасть, она несколько раз втянула в себя режущий легкие жгучий воздух, осознавая, что открыла для себя нечто большее. Не удивительно, ведь она не нуждалась в дыхании, находясь в своем укромном "домишке", а сейчас, горло резало и кололо при каждом незримом и тихом вздохе. Издав нечто, смутно напомнившее кашель, малышка вновь почувствовала на влажной шерсти шершавый материнский язык, который, кажется, к удивлению, приятно согревал замершую шкурку не смотря на шероховатость, да и к тому же приводил ее в относительный порядок, избавляя от остатков липкого вещества. Как же противно!
Это все конечно хорошо, и вылизывание, и простор сия места, но в маленьком существе возникало и новое чувство - голод. Неприятное, и очень противное, сравнимое разве что с желанием поскорее согреться и погрузиться в блаженный сон. Но нет. Так не пойдет. Ей нужно было что-то... хоть что-то.
Тем временем, родственники, пока младшая дочка Небесной поднимала голову, все пытаясь найти нечто очень-очень важное, на перебой фыркая, буквально "побежали" к теплому материнскому животу. Видимо, их тоже мучало это, когда под ложечкой неприятно сосало и потому они бросились занимать подходящие места получше, а юница лишь озадаченно мотала головой. Эй, куда это вы? Меня, меня подождите!
Дошло, наконец-то.
Громко и противно запищав, высказывая свое недовольство к происходящему, новорожденная юница, потеребив крохотными лапками и усиленно попыхтя, ползком, мало-помалу двинулась вперед, обходя обоих (?) сестер, не в силах грубо распихать их. Приходилось действовать иными путями, переваливаясь с бока на бок, как только пухленькое тельце, стоило хозяйке совершить маленькую передышку, продолжало волочиться по земле и малышка, будучи подтолкнутая заботливой лапой Небесной к ее заметно впавшему животу, подобралась ближе. Двигаясь на чарующий, манящий запах, в единственном желании утолить все растущий голод, пока безымянная кроха обратила все свои органы чувств на поиски желанного источника пищи, мало понимая, благодаря чему знает, делает, совершает, осознает. Хотя какая теперь разница? Уткнувшись носом в мягкую шерсть матери, она, работая лапками, разгребла спрятанный под пухом сосок, с жадностью и одновременным наслаждением хватая его беззубой пастью, буквально намертво "крепясь" к желанной цели. Наполняя толстенькое брюхо теплой-теплой жидкостью, малышка и не заметила, как медленно погружается в дрему. И когда с трапезой было покончено, младшенькая юница, не отходя и не пытаясь найти место поудобнее, просто сползла ниже, прижалась к животу матери светлой щекой и, необеспокоенная больше ничем, нетронутая никем из родственников, сладко засопела.