...Над широкими пепельными равнинами гудел тяжелый и пронзительный ветер, и море из колышущихся мертвецки-бурых трав казалось бесконечным. Растаявший снег превратился в сплошное слякотное бурое месиво, и все предгорье вплоть до сплошной стены из крепких древесных стволов казалось замершим в каком-то болезненном и безобразном анабиозном сне, до краев переполненном смиренной меланхолией. Полог из свинцовых туч висел совсем низко над землей, навалившись на ту своим косматым брюхом, и время от времени по нему бродили смутные беспокойные тени...
Ты пришел сюда не случайно. Конечно, твое появление здесь не было сумбурным решением и стечением обстоятельств, как и не было это чем-то рожденным твоим подсознанием за множество дней до. Ты все еще не настолько тронулся умом, чтобы добровольно приходить на равнины - туда, где однажды ястреб оставил на твоей морде памятные следы, туда, где тебе редко везло с охотой, туда, где ты был открыт всем чужим взглядам и чувствовал себя уязвленным и ущемленным, словно даже Звездное воинство пристально следило за тобой с небес, а разве не от него в последнее время ты все настойчивее желал скрыться? Сказать по правде, ты бы ни за что не пришел сюда добровольно, пусть это место и было частью твоих законных владений - прекрасной и живописной частью, не в это время года, правда: сейчас оно было уныло и отвратительно, и если бы у равнин было лицо, ты обязательно бы в него плюнул, словно перед тобой стоял ободранный чахоточный доходяга или, быть может, доживающий свой последний день чумной сумасшедший. Так почему ты был здесь? О, это прекрасный вопрос, и ты можешь гордиться собой, мой дорогой дружок, раз знаешь на него ответ. Тебя привел сюда запах. Обыкновенный запах, но сейчас он казался тебе самым прекрасным ароматом на свете, и ты отдал бы все, чтобы непрерывно чувствовать его до той самой финальной точки, что ждет тебя где-то впереди, у самых подножий гор. Ты шел за этой вереницей едва ли не от самого лагеря, наплевав на свои прямые обязанности и внезапно поддавшись какому-то холодному и безумному торжеству, распоровшему тебя изнутри. Тебя прямо не узнать, Звездолом. По всем племенным законам ты должен был заниматься совсем другим: ты состоял в охотничьем патруле и обязан был охотиться. Впрочем, ты как раз и охотился прямо сейчас.
На свою целительницу.
Ты ждал этого уже долго. Пожалуй, даже слишком долго, чтобы теперь со всей уверенностью назвать себя уставшим от ожидания. Треклятая зима со своим снегом и холодами загнала травников в свое уютное гнездышко, пока ты там выходил из себя от собственного бессилия. Ты был похож на нетленного стражника, замершего на своей ветви и следящего за всеми ходами и выходами. Ты словно стал тенью незримой и готовой вот-вот свершиться кары, бродя по пятам за провинившимися. Ты стервятником высматривал любую лазейку, чтобы вдохнуть жизнь в свой чертовски прекрасный и гнусный план. А когда такой момент настал, ты даже был несколько удивлен и застан врасплох. Это случилось слишком внезапно, ты не ожидал, что именно во время твоего охотничьего патруля тебе выпадет такая замечательная возможность, словно всевышний сам подталкивал тебя на свершения. И теперь ты чувствовал себя непобедимым. Ты был словно жрецом, посланником, палачом, карающим тех, кто имел неосторожность и глупость пойти наперекор тебе. Ты был всадником хладнокровной мести и знаменосцем кровавой правды. И если бы ты был божеством.... впрочем, ты и был божеством. Божеством своего собственного мира, который тщательно выстраивал день за днем. А те, кто мешались под твоими лапами, должны были быть уничтожены.
И теперь ты нес им пропитанный ядом клинок. Ты мог без зазрения совести вонзить его другому в сердце, потому что на этой тропе - тропе твоих безумных целей и свершений - ты был безоговорочно тверд, прав и решителен. Словно высечен из камня. За это тебя и прозвали твоим бывшим именем - именем того, кто не смел сомневаться в своих решениях. Но теперь-то ты был Звездоломом, и это тоже тебя кое к чему обязывало. Ломать чужие судьбы? Раз плюнуть. Ломать чужие жизни? Еще проще. Это твой профиль, и ты ас в том, что касается устранения преград на твоем пути. Без разницы, что еще вчера эти преграды бок о бок с тобой вершили племенные дела. Ты ведь лучше других знаешь о том, когда и чем нужно пожертвовать, не так ли? Разве не этим ты занимался до этого?
А сейчас ты шел сделать то, что, в общем-то, уже давно пора было сделать. Ты тянул с этим, быть может даже потому, что не хотел этого всем своим существом, но теперь тебе попросту не оставили другого выбора. И, знаешь, ты был готов. Ты родил этот замысел еще с тех самых пор, как начал замечать неладное. Что-то пошло не так, определенно, а ты безошибочно определял, когда что-то шло не по плану, тем более, кто это самое что-то наступало тебе на хвост. И тогда в твою голову вежливо постучалась идея. Это была одна из тех идей, которые ты всегда считал инквизиторами. Конечно, никто после тебя не сжигал на праведных кострах. Раньше ты делал это сам за них, а теперь вы вроде как коллеги, и тебе в очередной раз принесли факел. И ты взял его с охотой. Так котята берут отвратительный репей, потому что на долю секунды он показался им замечательной игрушкой. Но твои доли секунды будут длиться дольше, гораздо дольше - всю твою жизнь. А потому, когда до твоей заветной цели оставалось меньше трех лисьих прыжков, ты не ощущал ничего, кроме ясной и отчетливой готовности.
...Высокие стебли мертвого растения расступились, обнажая забрызганный завядший пустырь, и на бледно-белой от растаявшего снега предгорной низине показался отчетливый ярко-рыжий силуэт, согнувшийся пополам и склонившийся над кустиком чахлой цветущей травы. Хохлатка собирала мать-и-мачеху, одно из первых в этом сезоне лекарственных растений, перегрызая горькие стебли отвратительного цветка, и прямо за ее спиной расстилалась унылая пепельно-серая равнина, и в гуще бурого бурьяна сверкали щелки синих глаз...
Ты вышел так, как обыкновенно выходят законные хозяева своих земель: твоя поступь мерная, твердая, словно ты явился сюда вовсе не за тем, чтобы лишить жизни свою целительницу, и твой прищуренный льдистый взгляд глядит на Хохлатку прямо. Ты не собирался скрываться, а она - убегать. Она должна была знать о том, что рано или поздно ты придешь за ней. Должна была ожидать, прежде чем в ее голове появились мысли растрепать всем ваш небольшой общий секрет. И теперь едва ли ей стоит удивляться твоему вкрадчивому шагу и едва ли не глумливому блеску в глазах. Сегодня ты был инквизитором, а она - еретиком, внезапно решившим пойти против тебя. Конечно ты все заметил. Заметил с тех пор, как Хохлатка перестала находить себе место от странного внутреннего беспокойства, охватившего ее. И если бы с любым другим ты закрыл на это глаза, то ее ты просто не мог игнорировать. Ты следил за ней. Наверное, следил даже слишком пристально, чтобы она сама того не замечала, и не сказать, чтобы все увиденное тобой было приятным. Ты знал, что она ненавидела тебя, и ее внешнее смирение за твоей спиной вырастало в жгучую и бессильную ярость. Она боялась тебя, но не уважала так, как обязана была уважать. Она исполняла твои приказы и слушалась твоих слов, но мысленно отрицала их и перечеркивала. А этого ты не любил больше всего на свете. Для нее ты был предводителем, но цена, которой обошлось твое почти законное место, была слишком высока. Кто из вас заплатил больше, Звездолом? Ты, решившийся на это, самостоятельно принявший это решение и взваливший на себя груз сознательного и бесчестного убийцы, или она, безропотно выполнявшая твой приказ? И теперь она пыталась очистить свою совесть, как же. Словно теперь это могло что-то изменить. Ты прекрасно видел, как борется она с каждодневным желанием выложить все за милую душу любому, с кем окажется наедине. Ее грызли сомнения, вина и страхи, тем более теперь, когда все чаще она замечала в тебе то, что больше всего не хотела замечать. И тогда ты решил, что этому нужно положить конец. Бессмысленно запугивать ее и призывать к молчанию во имя Звездного племени. Звездное племя вообще было последним, что стоило сюда приплетать. Здесь были только ты, Хохлатка и ваша маленькая тайна, которая теперь останется только на твоей совести. Ты ведь выдержишь все это, наплюешь и молча выдержишь. А она только испортит своим желанием выйти сухой из воды.
И теперь ты был убийцей. Ты чувствовал себя убийцей и не отрицал этого как в тот день, когда чужими лапами впервые лишил кого-то жизни. Долой бессмысленное непринятие, и страхи за собственную честь и честность тоже прочь. Ты уже давно не был благочестивым, чтобы так бездумно трястись над незапятнанностью собственного имени. Звезды знали, на что ты способен, и ты тоже знал собственную силу, а сила всегда порождает последствия. Но разве это дает тебе право так хладнокровно и сознательно идти на преступление?
Да. Потому что ты не чувствовал себя преступником. Ты был тем, кто охранял покой и порядок Древесного племени. Им незачем знать правду, тем более теперь, когда все в их жизни идет на удивление гладко. Каждый из них имел дичь, теплое место для сна и уверенность в завтрашнем дне, и именно это определяло твое надежное положение на твоей вершине. И ты никому не позволишь разрушить возведенную тобой правду.
- Ты была плохой целительницей в последнее время, Хохлатка, - твой голос вкрадчив, как и в тот раз. Ты подходишь к ней неспешно, описывая плавный полукруг и прямо глядя ей в глазах, и твоя поступь пружинит, словно у тигра, изготовившегося к прыжку. Ты ловишь в ее разноцветных глазах взволнованный блеск, и тот отдался в твоем нутре приятным теплом. Тебе нравился ее страх. Тебе нравилось видеть в ее выражении морды отчетливое понимание того, что ее ожидает. Но ты одернул себя, не позволяя вмешиваться твоим истинным чувствам. Сейчас ты исполнял свою работу, как и в тот раз, когда на пол предводительского дупла выкатились матовые алые ягодки тиса. Сейчас ты действовал в интересах всего племени, как и в тот раз, когда немощный главарь испустил свой последний болезненный вздох. Но теперь ты не чувствовал даже толики былого раскаяния и сомнения. Да, ты был убийцей. Ты, Тернозвезд тебя дери, был подлым, гнусным убийцей, и тебе было решительно все равно. Не все равно могло быть Камнишке, Каменному, Камнелому, но Звездолому-то уже давным-давно плевать, и ты ощущал внутри странный огонь разгорающейся и твердой уверенности. Сейчас ты был хозяином ситуации, и факт того, что ты контролировал все происходящее, наполнял тебя невиданным ранее наслаждением. Ты больше не был просто бездумной машиной. С этих пор и началась твоя первая, по-настоящему живая часть. И она вопила, что ты делаешь все это ради собственной шкуры.
- Я ошибался в тебе с самого начала, когда доверил тебе такую важную часть нашей с тобой работы. Я думал, ты будешь сильнее, но ты слишком долго колебалась, отдавая Янтарозвезду те ягоды. Теперь, конечно, ты видишь, кто из нас был прав, - ты отрезаешь каждое слово четко и хладнокровно, безжалостно швыряешь в морду рыжей травнице, и с каждым шагом ты оказываешься ближе к ней, чеканя свою поступь. Ты знал, что она осознала свою ошибку. Знал, что она давным-давно поняла, что их предыдущий лидер не мог дать Древесному племени ничего того, чего от него ожидали. Но пострадала она именно из-за него - того, кого в свое время искренне любила и не хотела терять. Какая ирония.
- Но теперь я не могу допустить осечку, Хохлатка. Ты должна быть готовой жертвовать собой ради становления чего-то великого, но ты слишком тряслась над своим именем и честностью. Боялась, что тебя замучает совесть? Это плохое качество, не профессиональное, - ты слышишь свой голос и не узнаешь его. Ты не узнаешь себя и то странное безразличие, которое испытываешь теперь. Сейчас ты больше похож на наставника, отчитывающего своего ученика за несерьезное отношение к делу, хоть Хохлатка, конечно, меньше всего походит на твоего воспитанника: дерзка, самовольна и остра на язык, да и ты раньше не позволял себе такого подчеркнуто вальяжного отношения к своим соплеменникам. Но сейчас, когда до последнего вздоха травницы оставались считанные минуты, ты чувствовал, что тебе решительно на то плевать. Ты даже не пытался вглядываться в лицо разноглазой и ловить на том отражение ее мыслей. Ты был безразличен к ее участи, как можно быть глухим и слепым к своей дичи в мгновение, когда твои челюсти вгрызаются в ее трепещущую плоть. И все происходящее здесь, грязное и дикое для стороннего наблюдателя, казалось тебе непременной частью твоих будней.
- Я полагал, что мы с тобой договорились хранить в тайне наше убийство Янтарозвезда. Тогда почему ты все чаще заставляешь меня сомневаться в тебе? - ты подходишь совсем близко к ней, ровно настолько, что еще одного шага хватило бы, чтобы оказаться к ней вплотную, нависнуть над ней грозовой тучей, как обыкновенно ты любил это делать в минуты наибольшего гнева. Но сейчас ты был спокоен. Невозмутим, словно гладь пруда, и твой мягкий вкрадчивый голос пугал даже больше тусклого льдистого блеска, застывшего в твоем взгляде. Это был взгляд безумца, всецело отдающего отчет своим действиям, и Хохлатка как целительница должна была это знать, равно как и то, что уже давно была разоблачена. Хватило всего одного неосторожного взгляда, всего одного неосторожного слова, выуженного тобой, чтобы ты взял ее под прицел. Сейчас ты не мог сомневаться, тем более когда на кону стояло не только твое предводительское место, но и... Медносвет. Да, конечно, ты все еще помнил о ней. Ты хотел оставить ее своей, принадлежащей только тебе одному, но все чаще замечал, что образ покойного Янтарозвезда встает между вами непроходимой стеной, и от чего-то чувствовал, что смерть Хохлатки многое изменит в твоей жизни. Быть может потому, что изменит тебя самого?
"Твои лапы в крови, мальчик мой", - шепчет голос-внутри-твоей-головы, и он больше не за и не против тебя. Он твоя неотъемлемая часть, которая аналогично хочет, чтобы все законное принадлежало только тебе. Как часто тебе казалось, что ты ловишь в ее янтарном взгляде осуждение? Порой ты сходил с ума от осознания, что ей все известно, просто она боится спросить тебя прямо, и ты со своим блестящим и шикарным планом уже давным-давно опоздал. Ты был подозрителен, Тернозвездов параноик, чертовски подозрителен еще с того самого первого дня, когда впервые ощутил на себе требовательные взгляды множества котов, и в них плескалось отражение твоих собственных слов: "Предводитель мертв". Ты мог бы сдать сам себя с потрохами, мог расколоться из-за собственной честности, но теперь... теперь собственная ложь казалась тебе абсолютно нормальной, и ты знал, что мог творить все, что тебе вздумается. Бедная Медносвет, даже если ее мысли все еще заняты бывшим главарем, ты найдешь способ вытрясти их прочь. Ты ведь здесь, живой и невредимый, полный сил и показательной мощи, плевать, что запятнан чужой смертью. Ей совсем не обязательно это знать, ты убережешь ее от этого факта, закроешь ее глаза и сумеешь дать ей то, что не сумел бы ей дать Янтарозвезд. Но Хохлатка... Хохлатка была твоей угрозой номер один.
- Помнишь, Хохлатка, как ты обещала мне, что кто-то из нас пожалеет об этом? - ты остановился. Теперь ты замер и стоял на месте, непринужденно выпрямив спину и расправив плечи. Ты мог поклясться, что в это мгновение чувствовал только скуку: тебе внезапно сделалось скучно от того, как долго и нудно ты ходил вокруг да около вместо того, чтобы сразу сделать свое дело. Так порой бывает, когда слишком долго выслеживаешь мышь или птицу, и собственное стремление сделать все правильно и красиво за хвост держит тебя на месте. Именно тогда приходит жадное нетерпение и какая-то первобытная страсть к будущему смертоносному прыжку. И в этот момент тебе начинает казаться, что вся твоя жизнь была лишь прелюдией перед этим самым прыжком.
- Так вот, Хохлатка. Пожалеть придется тебе.
И тогда ты прыгнул. Прыгнул, выкинув передние лапы и выпустив изогнутые когти, готовый вонзить их в бок своей целительницы и опрокинуть ее навзничь. Это был прекрасный, чистый прыжок настоящего Древесного кота, завершившийся обоюдным взмахом обеих конечностей. Твой разум был чист, а мысли - спокойны и безмятежны, и ты отчетливо понимал каждую секунду содеянного тобой. Даже если Хохлатка сопротивлялась, это едва ли что-то изменило бы: ты был хорошим бойцом, слишком хорошим, чтобы даже такое грязное дело не сделать бесшумно и красиво. Ты навалился сверху несчастной кошки, ниже тебя на целую голову, прижав ее к земле своим массивным телом, и челюсти твои беспрепятственно сжались на податливом горлышке, а хрупкое тело в твоих лапах трепетало последними отголосками увядающей жизни. Ты чувствовал, как струйки соленой крови ласкают твоё небо, и от отвратительного ржавого привкуса мутило и кружило голову, но ты быстро привык, почти сразу, не разжимая хватки ровно до тех пор, пока Хохлатка, издав последний сдавленный хрип, не обмякла под тобой, и ты позволил ее телу свободно рухнуть на размякшую землю. Это был идеально выполненный прием. Твои соплеменники могли бы гордиться своим предводителем, знай они, как легко и профессионально ты оставил на чужой шее два ряда аккуратных кровоточащих дырочек, но где-то там, в глубине своего подсознания, знал, что никто и никогда не будет гордиться таким. А потому, когда ты поднял свой льдистый и невозмутимый взгляд, ты встретился с широко распахнутыми глазами Хохлатки, и в их мертвецком и неподвижном выражении ты больше не словил тени былого осуждения, гнева и жизни. Два неподвижных и широко распахнутых зеленых глаза вопили: "Убийца!", и в их тусклом отблеске ты ловил собственное неподвижное отражение. Ты больше не был собой (или, быть может, только сейчас самим собой и стал?). Ты стоял, выпрямив спину и непринужденно высоко держа голову, как делал это раньше, тогда, когда ничьи жизни не висели на тебе невидимым грузом, когда собственная жизнь была дороже этих девяти, и вся твоя поза выражала спокойную уверенность и осознание свершившегося. Ты знал, что не отыщешь в своем холодном взгляде и тени былого сомнения или раскаяния. Ты не мог и не собирался чувствовать свою вину. Ты всецело принял то, кем ты стал теперь. Алчный преступник? Хранитель своего порядка? Стражник покоя Древесного племени? Ты был всеми сразу и в то же время никем из них. Каменное сердце в твоей груди уже давно забыло сомнение или резкие уколы вины, и порой тебе казалось, что оно не билось вовсе. Твоя нахмуренная морда, обезображенная уродливыми бороздами, выражала абсолютную и суровую готовность, и, как ты не старался, ты не мог угадать ни одной своей мысли. Горячая жидкость закипала на твоих губах и стекала по подбородку тяжелыми каплями; ты видел, как на грязном пятаке земли под тобой расцветают багровые маки, а там, под Хохлаткой, алели...
...матовые и неестественно маленькие ягоды тиса, брызнувшие из небрежно разорванного зубами свертка трав, тускло и тревожно блестели на полу дупла. Янтарозвезд, лежа на своей подстилке, хрипел и задыхался от кашля, и лапа его тянулась к сжавшемуся глашатаю, а пасть разодрало в немом и ужасающем крике. Предводитель сипло взывал к сгорбившейся перед ним пепельной фигуре, его тело поминутно сотрясала могучая судорога, и в застывшем пристальном взгляде плескался немой и осуждающий вопрос, гнев и боль от совершенного предательства. Он не был мертвецом, его глаза глядели ясно и с очевидным осознанием происходящего. Оживший мертвец хрипел и, вздрагивая всем телом, изгибаясь в нестерпимых конвульсиях, тянул трясущуюся лапу, и Камнелома опалило расплавленным янтарем...
Перед тобой лежала зеленоглазая Хохлатка. Ты убил Хохлатку, но все равно отчетливо чувствовал, что сегодня во второй и окончательный раз прикончил Янтарозвезда. Что ты чувствуешь теперь, мой мальчик?
Ничего.
Тебе было легко.
Словно порыв ветра разом унес все твои былые тревоги и сомнения.
Ты был птицей, парящей над землей, свободной и всемогущей птицей, и мир отсюда казался тебе совсем маленьким, смехотворно ничтожным, и твои широкие крылья трепали жадные лапы ветра.
Ты был рад. Счастлив. До безобразия и неуместно счастлив над телом окровавленной жертвы. Никогда прежде ты не чувствовал такой свободы и внутренней силы, что открылась перед тобой сейчас. И теперь ты знал, что больше никто и никогда не встанет за твоей спиной черной и склоняющей к внутреннему безумия тенью.
У твоей тени были янтарные глаза. Ты чувствовал на себе их осуждающий взгляд, но еще сильнее было ощущение того, что они все еще живы, и из вас двоих мертвецом был только ты - ты, который ходил по земле, но не чувствовал лапами ее прикосновений. Это было сродни беспробудному и утомляющему кошмару.
Твоя тень часто приходила к тебе. Она нашла лазейку и мучила тебя в твоих снах. Ты был неуязвим и всемогущ наяву, но в мрачном и понуром царстве черного бреда тебе негде было скрыться.
Твоя тень никогда не говорила с тобой. Вы оба молчали, и даже когда твое отчаяние доходило до апогея, ты соблюдал вашу священную тишину, хоть внутренне готов был послать своего мучителя к самому Тернозвезду.
Твоя тень занимала твое место. Она стояла за твоей спиной, когда ты обращался к своему племени с ветви Воинской Славы, и лежала бок о бок с тобой, когда ты мучился бессонницей на своей подстилке.
Ты мог простить ей все это. Это было твое законное бремя.
Но твоя тень любила твою кошку. Ты видел ее смутное отражение в янтарных глазах и слышал ее свистящий шепот в скорбных речах той, кого ты никогда и ни за что не сумеешь отпустить. Твоя тень стояла между вами двумя подобно стражнику.
Но теперь ее не было.
И ты стоял совсем один, чувствуя, как пятерня ветра ерошила всклокоченную шерсть на твоей спине, а в шаге от тебя вытянулась неподвижная Хохлатка. Это было даже легче, чем ты сам мог предположить. Быть может потому, что с самого начала ты был внутренне предрасположен к таким вещам? Убийство - не так и сложно, когда ты твердо уверен в своей правоте. А потому ты без лишних церемоний подхватил Хохлатку за загривок и оттянул в сторону, туда, где бурлила, беря свое начало высоко в горах, река. Она была хорошей целительницей. Бесспорно, тебе будет не хватать ее мастерства и знания своего дела. Но пока она была лишь досадной помехой. Она вздумала, что ее правда будет кому-то интересна, когда есть твоя прекрасная, всем необходимая и такая желанная ложь. Ты был инквизитором, сжигающим тех, кто нес свое слово в твое собственное царство, а она - еретиком, осмелившимся осквернить твою персону в чужих глазах.
Ты замер у кромки реки и опустил обмякшее тело в воду.

*   *   *

Ты низко припал к земле, прокладывая свой путь через равнины и насторожив чуткие уши. Земля под твоими лапами скользила и чавкала, как то обыкновенно бывает в самом начале сезона Цветущего Клена. Ты не любил эту пору за ее грязь, болезни и неблагоприятную охоту, тем более здесь, на равнинах. Тогда какого Тернозвезда тебя понесло именно сюда? Да такого, что по сценарию именно ты отыскал тело Хохлатки, прибитое к берегу, значит и причины находиться на равнинах у тебя должны быть веские. А что, если не охотничий патруль, было для тебя прекрасным прикрытием? Хитрый ублюдок, ты все просчитал, чтобы даже тени подозрения не пало на твою честную персону. Ты оставил ее тело лежать на берегу реки меж двух камней, почти полностью скрытое водой, чтобы та окончательно стерла все запахи. Ты дважды проверил когти Хохлатки, чтобы Жаворонок при последнем осмотре тела не обнаружил пепельные клочья шерсти, да еще и оставил ей напоследок несколько кровавых ссадин, чтобы создать иллюзию утомительной борьбы. Ты бы мог гордиться собой, если бы не считал все эти мелочи обыкновенной частью своей работы, и впервые твой стратегический ум действительно сыграл тебе на лапу.
И теперь ты был обыкновенным охотником, выполняющим свою прямую обязанность и трудящимся на благо племени. Ты взял след зайца и шел строго по нему, уже заранее предчувствуя, что все пойдет не так гладко. Ты терпеть не мог эту вертлявую быстролапую дичь, но у тебя едва ли было много вариантов, и ты решил расправиться со всем этим как можно быстрее.
Ты заметил подрагивание длинных ушей уже спустя несколько лисьих прыжков; заяц сидел к тебе спиной, щипля первую в этом сезоне траву, но ты прекрасно знал, что он ловит каждый подозрительный шорох. У них прекрасный слух, у этих куцехвостых тварей, и тактику прыжка из засады тебе сразу пришлось пресечь на корню. Здесь придется едва ли не сразу срываться с места, но ты терпеть не мог утомительные забеги, а потому подкрадывался ровно до тех пор, пока уши зайца не дрогнули. И тогда ты первым обнаружил себя, ринувшись в погоню и взметнув в воздух брызги бурой грязи. Марш-броски по запруженным и растаявшим равнинам - сомнительное удовольствие, тем более для таких, как ты. Нужно быть быстрым и ловким, чтобы искусно лавировать между кроличьими норами и одновременно с тем не упускать из необходимой зоны твою потенциальную дичь. Ты не был ни тем, ни другим, а потому довольно скоро начал понимать, что запутываешься в собственных лапах, и тебе пришлось вложить все силы в свой завершающий прыжок.
Не зря ты предвидел свою неудачу. Размокшая и перемешанная со снегом земля заскользила под твоими лапами, и ты почувствовал, что твои задние лапы отнесло куда-то в сторону. в то время как сам ты устремился вперед, и тебе пришлось сгруппироваться прямо в воздухе, чтобы успеть выбросить передние конечности и кое-как подбить улепетывающую добычу. Ты почувствовал, как что-то пошло не так, когда в очередной раз почувствовал острую пронзительную боль в передней лапе, но по обыкновению своему тебе пришлось сцепить зубы и совершить последний рывок, прочно укрепившись на туше поверженного зайца. Это был хороший улов, ты понял это по упитанным бокам своей жертвы, пока навалился сверху и впился зубами в податливую шею. Это было твое второе убийство за день, и тебе сделалось настолько все равно, что ты даже не удосужился поблагодарить звездных предков за отданную тебе жизнь. Ты просто встал, отряхиваясь от приставшей к низу живота грязи, припадая на переднюю лапу и не смея даже морщиться от боли. Тебе это не к лицу, право же, больше совсем не к лицу, и ты, присыпав тушу остатками снега, хромая, направился к двум камням, между которыми лежала неподвижная Хохлатка.
И ледяная вода реки глухо пенилась и трепала ее рыжую потускневшую шерсть.
И равнина казалась залитой пасмурным свинцом догорающего дня.
Близились сумерки.