Уже несколько дней подряд я совершаю один и тот же ритуал, заходя в это дупло по три раза. Мне было больно и противно, но поделать я ничего не могла, только терпеливо приносить травы, смотря за сонным телом, из которого вот-вот выйдет жизнь. Предпоследняя. Ах, как тяжело было осознавать, что я не могу понять, что за неведанная хворь одолевает Янтарозвезда. Лишь догадки, которые таяли как мелкий ручей во время знойного лета.
Сегодняшний день не стал исключением – ловко карабкаясь вверх по стволу, забираясь на самый верх, я только становилась мрачнее тучи. Страшнее всего осознавать свое бессилие. Ах, милая, милая Кора, была бы ты тут – наверняка бы узнала что происходит. Ты же умная. Так подай хоть намек, что делать мне! Но не было намеков, даже сна я не видела с момента болезни. Страшно. Будто Звёздные Предки отвернулись от нас. Последний рывок и я уже оказываюсь внутри палатки, оглядываясь и прикрывая усталые глаза. Стоит ли говорить, сколько ночей я не спала? Старательно вглядываюсь в темень дупла, когда осознаю, что что-то изменилось. Запах. Теперь тут не пахло болезнью и мучением. Тут пахло смертью. В один миг как эта мысль доходит до осознания, глаза расширяются, а сердце пускается в тревожный ритм, падая куда-то в желудок. Какая там паника – я не могла сдвинутся с места, завороженно пытаясь понять что же делать мне. Робкий шаг вперед – мне страшно, очень страшно. Он ведь жив, жив?! Прошу, о небеса, пускай он будет… Не хватает сил закончить молитву, я рывком подскакиваю, утыкаясь куда-то в шею, стараясь услышать или почувствовать дыхание…
Лапы так и подгибаются,  стоит только заслышать, как тихо, едва-едва различимо дышит Главарь Древесных. На губах расползается сладкая улыбка, а я опускаюсь рядом, все еще вдыхая носом запах молодого Янтарозвезда. За что же тебя так, родной мой? Молод и силен, ты внезапно вынужден бороться за свою жизнь, но что же будет потом.Что станет с племенем, если ты все же.  Я шмыгнула носом, откидывая печальные мысли. Ты ведь выживешь, я знаю. Я поднимаюсь, усаживаясь перед больным, проделывая ежедневный список. Потрогать нос – он не горячий, а значит, нет температуры. Послушать дыхание – ровное, без хрипов и заминок. В чем же дело то? Каким образом я могу бороться за чью-то жизнь, не зная даже что происходит. Могу усугубить ситуацию, давая травы абы какие, ну а бездействием приближать конец. А что хуже? Обычно из двух зол выбирают меньшую, именно поэтому я лишь смотрела, как он мучается, крутясь во сне, страдая вместе с ним. Я отдавала все силы, всю свою энергетику. Я не спала днями, высиживая тут непонятно что! Быть может ему легче станет от того, что я тут ною из-за того, что сама не могу разобраться? Наверное, нет, но мне просто душевно становится чуточку легче осознавать, что я  не привычно занимаюсь своими делами, а слежу, чтобы все шло хорошо. Ага, хорошо, аж не могу. Да у него жизнь его последняя едва-едва теплится, а я тут о хорошем рассуждаю.
Просто ждать, а там покажет время. Время сортирует нас, как ему вздумается, отбрасывает слабых и дарует жизнь новым. Просто потому, что не терпит промахов. А сделаешь ли ты промах – зависит лишь от обстоятельств.

Крапчатая голова показалась из-за переплетенных ветвей Мастерства и Преданности, и вскоре в палатке оказался и сам воин. С непривычки на краткое мгновение сощурил глаза, привыкая к мраку после сияющей снежной белизны, хоть в этом особо и не было необходимости: удушливый, зловонный дух все говорил за себя. Потоку уже приходилось чувствовать этот дух, медленно перетекающий из тяжелых болезней. Запах безысходности. Запах смерти. Старшина молча проскользнув, как тень, мимо распростертого тела предводителя, остановившись рядом с Хохлаткой и Камнеломом. Он пребывал сейчас в странном состоянии, которое невозможно описать словами: ошеломление наравне со спокойной уверенностью в своих логадках, страх вместе с предвкушением перемен. Бурый с грустью поглядел на вздымающиеся бока больного, осознавая, что и врагу не пожелал бы такой смерти. Не погибнуть в битве от быстрого удара вражеской лапы или смертоносных клыков лесного хищника, не от быстрой агонии змеиного яда и не от старческого забытия во сне, а именно так - борясь разрывающимися легкими за каждый глоток воздуха, раздираемый бешеной лихорадкой изнутри. А если так умереть суждено даже не один раз, а не сколько?..
Сероглазый непроизвольно поежился. А ведь Янтарозвезд был даже моложе его. Говоря по правде, Поток был даже уверен, что тот его переживет, возглавляя племя еще долгие луны. С трудом оторвав взгляд от болезненного тела, воин поднял глаза на Камнелома. Тот был еще молод, однако уже успел проявить себя с лучшей стороны. Вполне возможно, что он станет главой совсем скоро...Древесный задумчиво повел ушами: но зачем же здесь он? Он был вовсе не единственным старшим воителем племени, хоть и единственным из тех, кто в принципе некогда занимал пост глашатая. Крапчатый посмотрел на иссиня-серого с вновь разгоревшимся любопытством. Неужели тот привел его сюда, чтобы Поток помог ему с выбором нового глашатая? Занимательно, весьма. И все же, он отвлекся. Не следует делить непойманную дичь, а если речь идет о жизни предводителя - и вовсе недопустимо. Желая отвлечься, кот тихо произнес:
- Сколько...еще жизней ему осталось?

Камнелом дрогнул ушами, словно лишь сейчас вспомнив о том, что кроме них в дупле предводителя находился еще и Поток, и льдистый взгляд глашатая метнулся к крапчатому, словно кот в последний раз перед долгой, бесконечной дорогой оглядывал старшего воина. Почему в последний? "Разве не ясно? Больше ничего не будет как раньше. Этот день изменит все в корне". Вероятно, что Поток уже догадался о причине его прихода сюда, во всяком случае иссиня-серый уже точно и заранее знал, чем обернется им эта вылазка, и это яснее всего было написано на его морде, обозначившись нахмуренной и твердой решимостью.
Глашатай молча и угрюмо выслушал слова Хохлатки, тем временем уже давно для самого себя поставив точку. Лично ему все было ясно и очевидно: нет никакой надежды. Нет и не будет. И Камнелом, на самом деле будучи заядлым пессимистом, без видимого воодушевления кивнул целительнице, не собираясь убеждать ее в том, что их предводитель сильный и обязательно выдержит этот поединок за свою жизнь. Последнюю и стремительно ускользающую из лап, пусть сейчас состояние Янтарозвезда не вызывало никаких опасений. Так, Тернозвезд его подери, было восемь раз и каждый раз заканчивалось одинаковым сценарием.
- Я делаю все что могу, слышишь? - кот поднимает на целительницу неподвижный взгляд, однако в том нет и тени гнева или сомнения: он и сам прекрасно понимал ее чувства, когда ты оказываешься полностью бессильным перед лицом судьбы и тебе остается только принять ее жестокую игру как неизменный факт. Разве не хотел он помочь больному так же, как Хохлатка, однако что он мог сделать? Никто из них уже ничего не изменит, а винить травницу в бессилии против неведомой хвори он не собирался.
- Я знаю, - просто отозвался Камнелом, кивком головы обозначая свою уверенность в сказанных словах. Она уважала и любила Янтарозвезда, и в ее стараниях он не смел сомневаться. - Никто в племени не станет обвинять тебя, но неужели Звездные предки все это время молчат и не говорят о хвори Янтарозвезда ни слова?
И взгляд кота вновь скользит к Потоку, замершему чуть сбоку, и мгновенная, быстрая как вспышка молнии мысль в очередной раз пронзает его сознание. День, который станет новой точкой отсчета для всего племени, настанет совсем скоро, и совершенно не зря сероглазый стоит сейчас здесь, рядом с ними, один из немногих посвященных в истинное положение дел. Возможно, кто-то на месте Камнелома мог придерживаться точки зрения, что делить шкуру не убитого медведя, особенно когда речь заходит о должности еще живого предводителя, по меньшей мере аморально и неправильно, однако сам иссиня-серый был уверен в том, что сейчас им как никогда раньше необходима была уверенность в завтрашнем дне, а она, прежде всего, начиналась с четкого плана на будущее.
- Теперь ты знаешь, как обстоят дела, Поток. Зеленый кашель Янтарозвезда перетек в неизвестную нам страшную болезнь не так давно, но за четверть луны унес почти все его жизни, поэтому мы не могли допустить волнений в племени, пока исход не станет нам очевидным. В последний раз, когда я его видел, он потерял седьмую жизнь, и я надеялся, что его состояние стабилизируется, но, видимо, ошибался. Пусть это не корректно с моей стороны, но смерть Янтарозвезда со дня на день становится очевидной, и нам остается только ждать финала. Наверное, тебе интересно, зачем я позвал тебя сюда? Так вот, Поток, я хочу, чтобы ты знал, что в случае смерти Янтарозвезда глашатаем станешь ты, - Камнелом замолчал, внимательно и не мигая глядя на крапчатого, всем своим видом давая понять, что это решение не было спонтанным и он вполне осознает свои действия. Честно говоря, его шаг был рискованным, однако он имел все основания считать свой выбор единственным правильным. Зачем он говорил это при Хохлатке? Да потому что знал, как травница относится к бывшему глашатаю, и теперь собирался, чтобы между ними тремя раз и навсегда решились все недомолвки и внутренние распри. Над ними теперь было одно небо.

- …неужели Звездные предки все это время молчат и не говорят о хвори Янтарозвезда ни слова? - я вздрагиваю от одного только упоминания, а по спине расползается стайка мурашек. Не знаю почему, но сама по себе мысль об этом пугает меня не хуже войны. Будто бы я сделала что-то не так,  будто Предки отвернулись от меня, что является само по себе довольно страшным обстоятельством. Ведь какой Целитель без поддержки свыше. Я лишь качаю  головой из стороны в сторону, чуть потупив свой взор и не решаясь поднять голову, чтобы взглянуть на Камнелома. Стыдно, мне очень стыдно, а вместе с тем и тошно. Мне не было так плохо с тех самых пор, как погибли мои родители, оставив меня один на один с Хворостинкой. Протяжно выдыхаю, не решаясь заговорить. Один за один, точно мухи знойны днем, погибают Предводители, сменяясь один другим. Никогда прежде не слышала о такой напасти, мне было страшно именно сейчас, потому как мысли были о витиеватом проклятии. Фу, чушь какая! – скажете вы, да и я сама до недавнего времени лишь плюнула себе под лапы от подобного заявления. Но не это ли можно считать знаком? Усмехаюсь от своих наивных выводов, внимательно прислушиваясь к монологу Глашатая. С каждым произнесенным им словом я все сильнее хмурилась, сжимая плотно губы. Была ли я рада? Отнюдь нет, в моем представлении потерявший однажды должность не может вновь ее обрести. Почти что предательство, если не хуже. Он сам виноват, что проворонил ее, сам виноват в понижении. Так почему же, с какой-такой радости столь великодушное одолжение?
Пауза затягивалась, а две пары глаз были устремлены на меня, внимательно выжидая ответа. Я не поняла, так чего они ждут? Моего одобрения? Но ведь я его не испытываю, тогда чего же еще? Медленно ежусь, а затем. Наклонив голову спокойно отвечаю и на молчаливо-испытующий взгляд Потока и на вопрошающий Камнелома. Да чего уж там – все решил, я просто должна одобрить.
- Ты уверен? – только и смогла выдавить, хрипло кашлянув, пытаясь скрыть собственную горькую ухмылку. Глупые вопросы – дымчатый никогда не принимал решений спонтанных и необдуманных, всегда трижды раз взвесив все «за» и «против». – В любом случае я, наверное, не в том положении дабы что-то решать, но ты-то сам готов, а, Поток? Ты показал себя однажды не с лучшей стороны, а сейчас на тебя вновь взвесят столь ответственные полномочия. Не испортишь все вновь?
Теперь все мое внимание обращено непосредственно на Потока, к которому и были, собственно, обращены мои слова. Я ой как не доверяла полосатому Старшему Воителю, а потому вперила свой испытывающий взор в него. Он и сам мялся, но я могу понять свои переживания и переживания будущего Предводителя, но вот чего я никак не могла взять в толк, так это чего же так сильно мнется Поток? Боится? Едва ли, да и не мне судить его, только вот пускай хоть на сей раз ведет себя ответственнее. – второго провала лично я больше не потерплю.

Камнелом молча и нахмуренно выслушал Хохлатку, отмечая, с каким недоверием она воззрилась на Потока, что, впрочем, было совершенно оправданно с ее стороны: если говорить честно, то мало кто в племени был готов воспринимать своим глашатаем кота, однажды потерявшего свою должность. И иссиня-серый, как ни странно, не входил в их число, хоть обыкновенно имел привычку раз и навсегда терять доверие к тем, кто оступился хоть однажды. Но в этот раз все было совершенно иначе, словно былая ошибка Потока больше не имела ровно никакого значения и даже в некоторой степени играла ему на лапу. В любом случае Камнелом всем своим видом дал понять, что его решение не было плодом спонтанных и безысходных размышлений: сказать по правде, он уже давно и заранее в хладнокровном расчете предугадал скорую кончину Янтарозвезда и вынужденность выбора новой правящей верхушки, а потому все происходящее ныне не являлось для него неожиданностью. Сам-то он уже все решил еще четверть луны назад, обнаружив у полосатого признаки неизлечимой болезни, и именно тогда бесповоротно понял, что прежде всего им необходимо четко обозначить ближайшее будущее. "А ты, дружище, тот еще расчетливый мерзавец".
Камнелом резко взмахнул хвостом, быстрым взглядом обводя собравшихся и кратким кивком головы обозначая свою уверенность в клятве Потока. Он видел, что травница все еще борется с внутренними противоречиями, а потому поспешил внести свою лепту в сумбурное течение мыслей, метавшихся в голове Хохлатки, а ей наверняка было над чем сейчас мучительно размышлять.
- Зато я верю в твои силы, Поток. Ты умный кот, который дважды в одно болото не войдет, - может, поэтому мой выбор и остановился на тебе. - Новопосвященные не ценят занятой должности в силу своей легкомысленности, но тот, кто однажды ее потерял, будет делать все, чтобы не повторять прежних ошибок, а их больше прощать никто не намерен, - на мгновение льдистый взгляд кота вновь прошелся по целительнице, словно вторя ей: "Я знаю, о чем говорю, Хохлатка, тебе придется поверить не только Потоку, но и мне". Он не знал, сумел ли убедить ее, пусть и внешний вид его вопил о непоколебимой уверенности в собственном выборе, словно тот был единственно верным в сложившейся ситуации. Собственно, больше им выбирать и не придется: все уже решено, окончательно и бесповоротно, и это самое решение над телом еще живого предводителя могло бы выглядеть диким, если бы не вынуждавшие их обстоятельства. Смерть Янтарозвезда - вопрос времени, и Камнелому вновь в который раз при взгляде на обессиленное тело больного, а после - на уставшую и изможденную целительницу пришла в голову мысль - чудовищная, вопиющая и совершенно зверская мысль - предложить ей... Не важно.
- Я сообщу племени об истинной болезни Янтарозвезда, и с этих пор нам остается только ждать, - кот совершил очередной взмах хвостом, уже разворачиваясь к выходу и лишь на мгновение встречаясь взглядом с Хохлаткой - уловила ли она то, что блеснуло в самой его глубине, поняла ли тяжелые и болезненно мрачные мысли глашатая, отразившиеся на его нахмуренной морде? Он не был в этом уверен, равно как и в том, что здравый, незатуманенный рассудок все еще не покинул его, иначе откуда там взяться таким выводам.
Камнелом вознес лапу над порогом дупла, чувствуя, как нехотя отпускают его цепкие лапы душной и липкой заразы, и по-весеннему свежий ветер зарождающегося сезона Юного Клена дыхнул ему в морду, относя в сторону кислый смрад болезни. Неподвижное тело Янтарозвезда, скованное немощью, осталось позади, равно как и странные безрадостные заботы, будто разом свалившиеся с плеч и оставшиеся корчиться под боком несчастного. Мгновение - и пепельный силуэт полностью выскользнул наружу.

Сухость. Именно сейчас я ощущала себя какой-то старухой, которая, точно большая мудрая птица-сова исподлобья глядит на молодняк. Мне не нравилось, совсем не нравилось, происходящее, но поделать я ничего не могла. Подавляю рвущиеся наружу охи и вздохи, туго оплетая собственным хвостом лапы. Наклоняю голову и с какой-то вселенской мудростью гляжу на двух котов. Не спешу встревать в их разговор, молчанием своим, давая понять, что смирилась. Если племя примет его, Потока, то почему же я должна его осуждать? А имею ли вообще на это право?
Ну да пусть Звездные Предки помогут всем нам. Тяжелые нынче времена настали. Не припомню, чтобы такое происходило и раньше.
- Я сообщу племени об истинной болезни Янтарозвезда, и с этих пор нам остается только ждать, - я сощурилась, ловя какой-то загвоздку. Об истинной?.. недоумевающе гляжу на неподвижное тело предводителя, не понимая, при чем тут вообще истинная причина? Разве есть ложная? Тут и таить то нечего. Отрываю взгляд от больного, вновь возвращая его к Глашатаю и в кроткий миг ловлю взгляд. Тяжелый. Проникновенный. От одного этого взгляда я ежусь, ощущая что что-то не так. Но их уже и след простыл, а потому я снова остаюсь один на один с Предводителем. Тревожные чувства не покидают меня, я не могу объяснить и сказать конкретно, что не так, но вместе с тем мне тошно. Быть может, это мое извечное чутье лезет непонятно куда, а может и долгие ночи без сна сказываются. Чувствую себя подавленной, сломанной, мягкой. Будто любой, кто сейчас появится, может лепить из меня, точно из глины, то, что ему будет нужно. Повожу ушами, прикрывая глаза. Я слишком устала и вымоталась, чтобы даже думать, чего уж там бороться. За Его жизнь, за чью-то еще. Опускаюсь на деревянный пол совсем рядом с едва живым, зарываясь носом в мех на загривке. За что нам такие напасти, что сделали мы не так, что гневается кто-то наверху? Вдыхаю носом родной запах. Беда сближает, особенно  столь тесно сплетенный союз Предводителя и Целителя. Ну и Глашатая, конечно, но его ведь можно заменить. А вот нас никем не заменишь, мы вечно должны страдать. А все ради чего? Одно сезонного мира, который не факт, что будет длиться долго. Одна напасть сменяет другую, что за беда? Что вообще происходит в этом мире, я не могу понять.
Невероятно хочется спать. Интересно, будет слишком потом позорно, если я сейчас прикрою глаза и вздремну. Распахиваю пасть в зевке. Как давно я уже не спала? Это было не существенно, пока я не чувствовала сковывающей усталости, а теперь, почувствовав чужой мягкий бок, поняла как вымоталась. И внешне и внутренне, но кому, какое дело? Я всегда должна быть бодрой, должна подавать пример. Ведь если уж у меня опустились лапы, то остальным и нечего мечтать об эпичном выходе из сложившейся ситуации. Как хорошо, что никто не видит меня в столь ужаснейшем виде.

Если и можно лекарю расслабиться возле смертельно больного, то да, я сейчас пыталась это сделать. Мне было тяжело физически, я была вымотана, подавлена. Тяжело было даже думать о чем-то, но треклятый сон все не лез в пустую башку. С радостью бы уснула прямо тут и прямо возле Янтарозвезда, охраняя его сон. Он мучился. Я видела, как сильно было ему тяжело, но помочь не могла. Каждодневно взирать на муки и страдания больного, не имея возможности помочь – не это ли страшная кара, дурной сон любого травника? Именно. Травы просто не помогали, не помогали припарки, ягоды и прочая чепуха. Я опустила лапы. Тернозвезд вас всех раздери, я опустила свои лапы! На второй или третий день, наблюдая за очередной вышедшей, точно дым из откупоренной бутылки, жизнью Предводителя, я просто больше не могла бороться. Да нет, могла, а толку? Я уже не хотела. Осознавать, что ты бьешься, точно волна о камни, было ужасно, быть может, лишь чуть проще жилось с мыслью, если ты прекращал попытки. Не потому, что плохой, а потому, что ты вроде как сам остановил все, а значит что-то, да знаешь. Но мне не становилось ничуть не проще от факта, что я сюда прихожу просто посидеть, поглядеть на него, а не впихнуть очередную траву. И как только его организм выдержал такое количество ранее выданных отрав? Да, не лекарств, а отрав, ведь при смешении в желудке эта смесь была похлеще некоторых ядовитых растений. Но я была как можно осторожней, чтобы не выпустить случайно эту хрупкую последнюю жизнь. Не очень приятно ощущать собственные лапы в чужой крови. Диву даюсь до сих пор: неужто вояки так малодушны, что убивают налево и направо? Пусть даже и пищу, пусть даже и врагов.
Я слышала странный шорох, но не подала виду. Не открыла глаза, как сделала бы прежняя Хохлатка: сильная и дерзкая. Я даже голову не повернула на источник шума, ведь, в конце концов, быть может, мне просто показалось? Да, прекрасно было спихнуть все на старость, которой фактически еще нет, и на плохой слух.
Браво, ведешь себя либо как старейшина, дожилась. Покряхтишь еще, переворачиваясь на другой бок?
Так и лежу, спрятав морду в густую шерсть Янтарозвезда, стараясь казаться незаметней. Какие-то крохотные надежды на то, что я усну, еще есть, но таят они с непоколебимой быстротой после моего оклика. Хохлатка. Как же раздражает меня это имя, но еще больше его обладатель. Что на этот раз этот труженик с каменным сердцем забыл тут? Все же уже обсудили, что ему понадобилось на этот раз? Немного лениво открываю глаза, пару раз моргая ими и отгоняя мутную пелену из виду. Дергаю ушами, немного раздраженно отклоняя голову. Ха, я была вовсе не настроена на разговор или беседу, мне хотелось спать. Понимаете, спа-а-ать. Просто лечь и закрыть глаза, растворяясь в царстве морфеевом. Я не спешу спрашивать, что этому ироду вдруг понадобилось от меня, но тут, встретившись с ним взглядом, я невольно ежусь. Стальной блеск в вечно холодных глазах так и сверлит во мне дырку. Мрачно и безустанно он, Камнелом, пялится на меня, почти что не мигая. Я не могу выдержать этой переглядки и первая отвожу взгляд, утыкаясь им в противоположную стену.
Только после того, как я во второй раз вопросительно оглядела дымчатого глашатая, мне на глаза попался сверток. Маленький, сухой, он болтался в его пасти, свисая и маня меня. Так и кричал «загляни же…». Почему-то мне показалось, что отрады от этого не будет и вовсе, но я терпеливо ждала действия, который тут же произошли. Он наклонился, опуская этот самый сверток за землю и раскрывая его, безжалостно разрывая зубами. Если до этого момента я смотрела чуть раздраженно и пусто, то теперь я вмиг оживилась, вытягивая шею в желании рассмотреть. Сердце пропускает удар, разгоняя отяжелевшую кровь, а затем еще и еще – бьется, пока не нагоняет бешеный ритм, безжалостно отстукивая незнакомую мне песнь. Алеют, поганые твари, алеют, лежа на полу. Несколько маленьких матовых ягодок раскатились в разные стороны от мешочка из листьев, теперь привлекая все мое внимание. Сглатываю вязкую слюну, несколько мгновений разглядывая ягоды. В том, что это был тис, сомневаться нельзя было, но только вот зачем он тут?
Хохлатка, не притворяйся божиим одуванчиком. Все ты прекрасно знаешь: и зачем он тут и что ты должна будешь сделать.
Я поднимаю голову, еле отрывая ее от плодов и взирая снизу вверх на Камнелома. Смотрит на меня весь такой непоколебимый, уверенный в себе. Глаза так и горят огнем, огнем праведным и явно знающим что он делает. И как давно он это продумал? Уверена, такие идеи не рождаются за пару минут или даже часов, он наверняка вынашивал этот план. С самого начала болезни? А, черти его знают.
И вот тут мне становится страшно. Какая-то странная дрожь проходит по лапам, а затем пробегается по всему телу волной, захлестывая мой опухший разум. По-настоящему страшно, будто это я сейчас должна буду глотать треклятые ягоды, а не Он. Я шмыгаю носом, точно загнанный зверек, переводя взгляд с ягод на Камнелома и назад. Пячусь, подаваясь корпусом назад – просто невольно хочется либо стать меньше раз этак в десять, либо сбежать. Позорно, чтоб он не видел моего страха, растерянности. Не хочу, нет! Пропускаю протяжный вздох и подрываюсь с пола, разгибая затекшие лапы. Покачиваясь, едва не соприкасаясь с землей и чудом устояв на ногах, затем поднимаю взгляд. Затравленный, полный боли и непонимания; уголки губ скользят вниз, а весь изгиб рта дрожит. Я хочу что-то сказать, хочу высказать ему все прямо в его наглую морду, высказать, а желательно еще и плюнуть. Но мне тяжело стоять спокойно, лапы то и дело подгибались, а тяжелая голова вот-вот норовила упасть на грудь. Мне было тяжело. Тяжело, говорю вам всем, я просто таяла. Сломалась, точно игрушка какая, случайно закатившаяся под шкаф.
- Ты целительница, ты должна видеть, что у Янтарозвезда нет шансов. Видит Звездное племя - он умирает, и свою последнюю жизнь он потеряет в страшных и мучительных конвульсиях, ты-то знаешь, о чем я говорю, я и сам видел, как это происходит, а перед этим Янтарозвезд замучит себя кашлем и жаром. Ты целительница, и ты должна не допустить такой ужасной смерти для того, кого любит все племя, - я прикрыла глаза, опуская голову. Стыдно было смотреть в его ледяные очи, стыдно было слушать всю эту чепуху. Я знала, что так нельзя и это неверно, знала и чувствовала. Плохо, ужасно плохо, даже не уверена, кому сейчас было паршивей: Предводителю, который просто спал, даже не догадываясь о решении нас, либо же мне. Не ему, Янтарозвезду, приходилось принимать решения. Но самое страшное было в том, что мое воспаленное сознание, до этого упорно отталкивающее даже крохотную мыслишку об убийстве, сейчас же встрепенулось, слушая бархатистый и даже мягкий тон серого вояки. Навострило ушки, внимательно замерев. Мне стало противно от самой себя, от вот этой вот самой подкупной переменчивости, от продажности.
И я сломалась. Внутреннее противоборство добра и зла внезапно прекратилось, прекратились мучения и терзанья. Я молчала, молчала как рыба, не решаясь сказать. Все мое существо восставало против этой дрянной идеи, против замысла, который может все нарушить. А что, если могучий Главарь все же проснется, сохранив последнюю жизнь? Что он скажет, увидев, как двое его ближайших котов стоят и размышляют: а убить ли нам его? Точнее, не Мы рассуждали, а Камнелом подбивал мои крылья, лома привычные устои. Я боялась потерять любого из пациентов, я всегда переживала втройне, если кто-то очень сильно заболевал. Я страдала от одной мысли, что могу не спасти маленького котенка или престарелого воина, а он просто ворвался со своей идеей и все. Как говорится, в чужой монастырь со своим законом не лезь, но сейчас, то ли из-за моей ослабленности внешней и внутренней, то ли от очень далекого, но все еж осознания правоты этого гадкого кота, но я поддавалась. Миллиметр за миллиметром удавалось сдвинуть мой дюжинный самоуверенный нрав, оттесняя на дальний план здравый смысл. Будь я сейчас в своем уме и в бодром духе, то непременно бы развела скандал, тщательно оттаскав кота за уши, но сейчас… Хм, а он оказывается очень умен. Даже быть может слишком для того, чтобы начинать его бояться.
Не в силах что-либо предпринять я разворачиваю полную отчаянья морду, вкрадчиво вглядываясь в неподвижное тело. Слабо опадающие и вновь вздымляющиеся бока, неподвижный и безжизненный профиль, будто сломанную временем фигуру. Величественный князь валяется тут, словно выброшенная вещь, никому не нужная и просто использованная. Так непривычно было видеть этот обычно гордый стан, прямой хребет, теперь же вот так дико и вероломно поломанный пополам. Сгорбленный. Он излучал ауру черной болезни, а вся его фигура говорила об обреченности. Нет, не такого вот Предводителя хочет видеть все племя, не такая фигурка поведет их на совет, посвятит кого-либо в воины. Нет. Он изношен и больше не пригодится. Но что он получил взамен за, хоть и короткий, но все же добросовестный труд?  А получил он как вознаграждение сон: долгий и мучительный, отбирающий его силы. Высасывающий жизнь. Получил болезнь, которую нельзя излечить. Что ж, а по заслугам ли? Нет, он достоин большего. Просто как Предводитель.
Склоняю молчаливо голову, прикрывая глаза. Последняя дань чести. Забавно, что при твоей жизни я никогда не позволяла себя проявлять подобные знаки внимания и уважения. На «ты» с тобой говорила. А тут вдруг чуть ли не челом бьюсь о землю у лап твоих. Неуважительно и глупо, но иначе я не могу. Просто потому, что нужно оставить о себе в твоем сердце хороший отпечаток. Конечно, глупо говорить о чем-то воистину морально возвышенном, если при этом вот сейчас я готовлюсь отравить тебя. Глупо и немного бестактно, но вера и надежда на то, что ты простишь меня, остается. Как я погляжу в глаза всем? Как буду смотреть я в глаза соплеменников, зная, что это я виновна в твоей гибели? Пусть бы рано или поздно ты умер бы сам, но я насильно приближаю твою смерть. И я, и он, что хладнокровно смотрит в мою сгорбленную спину, немного нетерпеливо и властно. А я прогибаюсь под кого-то, пожалуй, впервые в жизни, впервые выполняю чьи-то указы. И уж точно не стоит говорить о том, что я впервые перешагиваю через себя, кидая собственную жалкую душонку на столь мерзкий поступок.
- Просто закончи его мучения, Хохлатка. Освободи его от этой страшной участи, которую даже врагу стыдно пожелать. Ты ведь любишь своего предводителя, так сделай это ради него, - как змей-искуситель он шептал мне это, склоняя к ужасному поступку. Я не могла сопротивляться, не было сил и особой охоты, я просто поддавалась. Медленно, словно тряпичная кукла прогибалась в лапах этого типа. Я буду жалеть: чувствую, как уже этой ночью буду грызть себя, упрекая в содеянном. Страшно ли мне? Не то слово страшно, но постепенно и он, это липкий страх, уходит на второй план. А впереди пустота и чернь, ничего. Эхо. Называйте, как хотите, мне уже плевать. Плевать, ясно? Я просто устала и хочу зажмуриться, зажмуриться и испариться, чтобы не видеть всего происходящего. Просто растаять. Сгореть в этом сумасшедшем круговороте событий и развеяться пеплом над серостью будней, проклиная себя. Ты вроде понимаешь, что не так все плохо, а поделать с собой ничего не можешь. Это так же мерзко, как и наблюдать за ломающейся личностью. Наблюдать как зритель, от третьего лица. Видеть чернеющие глаза, сомкнутые губы и покорно опущенное лицо, дрожащие лапы. Больно и горько, а еще больше тебя бьет презрение. Как можно прогнуться под чью-то чужую личность,  как можно поддаться чужой воле? Но ты лишь думаешь, поставить себя на его место тошно. Ты кичишься, мол, да я бы смог! Я бы послал его куда подальше, а ты, слабак, только и смог, что предать себя во имя кого-то там. Можно еще плюнуть под лапы и гордо удалиться, вильнув на прощанье хвостом. Мы не ставим себя на место израненных, но если на миг, на этот гадкий миг все же соизволить переместить себя то тут же найдется куча оправданий. Мы будем кричать, что так вышло, а мы не всесильны, будем бить себя по груди, утверждая, что не правы они. Так было и будет всегда, с этим ничего не поделать. Обычная кошачья малодушность, чего уж тут. Но сейчас я не кричала всем подряд, не била себя лапами в грудь и не отнекивалась. Проклинала, бранила всеми известными мне словами, ненавидела и готова была растерзать. Ненавидела себя и Его. Но поделать ничего не могла.
Усталый вздох вырывается из груди, прерываемый лишь звуком, отдаленно похожим на стон. Я устала бороться, устала копаться в себе и размышлять на тему «почему я?!» Как же хочется послать все это прямиком к Тернозвезду и больше не возвращаться к этому вопросу. Но проблема реальна. Передо мною на самом деле стоит Камнелом, буквально взглядом заставляя сделать это. А позади меня лежит умирающий Янтарозвезд, травить которого должна я. Собственно, а почему не сам Глашатай, если ему так хочется, чтобы всеми любимый Предводитель канул в лету так же, как и все до него? Я уже хотела было задать этот вопрос, но не решилась, одернув себя. Не хватало еще, чтобы он разозлился. Просто покончить скорее с этим мерзким делом и свалить, забившись в угол. Что происходит? Почему я сейчас так недалеко рассуждаю? Самой от себя противно, противно, что не хочется сбежать. Никогда раньше такого не случалось, чтобы я просто убежала. Чтобы не хотелось растаять. Грустная ухмылка на моих губах – я задираю голову к потолку, пытаясь разглядеть там невесть что. Губы дрожат, и я поджимаю их. Что делаю я в такой странной позе? Взываю к милости и пониманию Звёздных предков, объясняюсь, как нашкодивший котенок.
Мам, пап, вы простите. Никогда не думала, что буду смотреть на чужую смерть, наступающую от моих же лап. Вы не сердитесь, пожалуйста. Просто так нужно.
Сжимаю челюсть, порывисто разворачиваясь к Камнелому. В твоих глазах недоумение, я вижу это. Боишься? Нет, такие как он никогда и ничего не бояться. Только повелевают кем то, но уж точно не выполняют их работу. Мотаю головой, точно отгоняя от себя слова, которые сейчас произнесу. Но поздно что-то решать, о чем-то думать. Для себя все расставлено и уже давно, мне незачем стоить невесть что и кого из себя. Просто сказать.
- Ты или я, оба мы вскоре пожалеем об этом, - холодно и отчужденно. Немного устало. Просто мне уже в самом деле плевать. – Не смей даже думать, что я прогнулась под тебя, что и впредь будет так. Я скорее откушу свой собственный хвост, чем допущу такое вновь. Запомни: я делаю это ради него, а не ради тебя.
Я оскаливаюсь и только. Холодная речь приветствуется на ура, я уже почти слышу аплодисменты! Даже Камнелом сменил холодный взгляд на холодно-презрительный. Почти оттепель, чтоб его. Я фыркаю, отворачиваясь. Просто я не хочу видеть его поганую морду, пусть он уйдет отсюда. Но это так, мечты. Ведь Глашатай должен убедиться, что Целитель все же убьет Своего предводителя? Верно, а то ведь я и струсить могу. Носом подкатываю пару алых ягод ближе к подстилке, укладываю их возле собственных лап. Сама усаживаюсь возле головы почти покойного. Он сейчас спокойный, умиротворенный, даже сказала бы. Будто и не готовиться к погрузке на катафалк, а просто спит, видя цветные сны. Просто устал после очередного дня, устал и прилег отдохнуть, задремав. И, кажется, что если я сейчас проведу кончиком хвоста по его ухо, он отдёрнет его, потом раскроет свои прекрасные янтарные глаза, пару раз моргнет, отгоняя мутную пелену сна с глаз, и улыбнется мне. Потянется, вставая и моментально вырастая в два раза. Улыбаюсь немного нервно, провожу кончиком хвоста по его уху, спускаюсь дальше, вырисовывая узоры. Но ты не просыпаешься, продолжая тревожно спать, видя жуткие сны. Тебе будто плевать. А мне очень страшно, мне хочется кричать и выть в голос, рыдать на твоем плече. Ты сильный, так помоги же мне, прошу. Нет, умоляю. Просто очнись и тогда я не совершу самую страшную ошибку за всю свою жизнь.
Открываю рот, порываясь что-то сказать. Не могу я вот так, просто в тишине да безмолвии. Как-то пакостно выходит, исподтишка. А это не входило в мои принципы, хоть крошку собственных устоев я должна была сохранить.
- Ты прости меня, милый, - улыбаюсь, очень тихо выдыхая. На душе становится сразу как-то гадко, от чего я презрительно отдергиваю морду. – Так ведь лучше, верно? Тебе же больно, больно ведь? Я спасу тебя родной, спасу. Ты не сердись на меня хорошо, милый мой Янтарозвезд? Тебе больше не будет больно, ты не будешь страдать. Уснешь. Смерть это не больно, не больно, обещаю, все будет хорошо...
Я шептала как сумасшедшая, повторяя одну и ту же фразу как заведенная, прижимаясь к будто бы замершему телу. Он точно услышал меня, остановился и расправился, внимательно слушая. Клянусь, если бы я, как и любая другая кошка, физически могла бы плакать, то прямо вот так вот и разрыдалась бы, роняя обжигающие слезы. Но, увы, я не могла этого сделать, а потому лишь жала уши к голове, прижимая праву лапу к телу. Проститься. Не хотела я отпускать его, не хотела давать эти чёртовы ягоды, убивая его, точно бродягу какую в подворотне! Просто хотела отдать их Камнелому, гордо развернувшись и выйти. Второй уже такой порыв за сегодня, а что я могу поделать с собственной совестью? Не научилась еще встречать смерть с безразличным видом на глазах. Я просто не так устроена.
- Я делаю что-то не так, чувствую. Ты же поймешь меня, простишь? Не серчай, я желаю тебе только лучшего, - на секунду замолкаю, отклоняясь назад, а затем провожу языком по сухому носу Предводителя, утыкаясь собственным в его щеку. – Пусть осветят твой путь Звёзды, и да пусть прибудет с тобою сила, а охота в Звездных Угодьях будет легка.
Шмыгаю носом, ощущая, как в груди дрожит собственное сердце. Маленьким мышонком в лапах хищника оно бьется, пытаясь выпутаться из оков, прочно опутывающих ее. Не могу делать этого, не закрыв его глаза. Нет, не подумайте, он спал, как и нужно – с закрытыми очами, просто есть риск, что он внезапно откроет их. Как же тогда я загляну в них, будут ли силы и совесть? Конечно же, нет, а потому я опускаю пушистый хвост свой на его глаза, прикрывая половину мордашки.
Приходит сравнение с загнанным кроликом, перед которым даже не поставили выбора. Есть лишь один выход – молча, стерпев боль, пройти через это ужасное чувство. Только я, в отличие это этого самого зверька, не умру, не потеряю память, а буду вынуждена жить долгую, местами даже счастливую, жизнь. Страдая. Каждый миг возвращаясь к этому моменту и отыгрывая его заново. Просто мне тошно.
Наклоняюсь и раскрываю пасть Предводителя, та поддается легко, распахиваясь и оголяя ряд острых белых клыков. Делов-то вроде совсем чуть-чуть – кинул ягодку, а затем вторую и все, больше от тебя ничего и не требуется. Но сам факт этого переступания через порог собственных идеалов и приоритетов пугающий. Не стоит больше медлить, а потому я аккуратно подцепляю собственной пастью ягодку, дрожа переношу ее. Лишь бы только слишком сильно не сжать челюсти и не отравить саму себя. Лишь бы только… Да, все проходит удачно и вот уже я тянусь за второй. Меня бьет дрожь, мне страшно. Невероятно страшно и тяжело брать на душу такое преступление. Так зачем же я делаю это? Мы вечно возвращаемся к одному и тому же вопросу, ответа на который, увы, у меня нет. Ради кого и для чего все это происходит? А, леший его разберет. Не мои заботы. Мое дело лишь накормить чертовыми ягодами, наблюдая за эффектом. Кто-то бы получил кайф, глядя на это действо, мне же было противно.
Последняя, третья ягода – я закрываю пасть Предводителя, убирая хвост с его глаз. Хм, ты так и не очнулся во время этого, ну и хорошо. Значит, больше никогда и не очнёшься. Лапы мои дрожат неимоверно, чувствую холод на кончиках пальцев. Я озябла. Интересно, почему мне так холодно? Устало потираю глаза. Все, мои действа выполнены, я могу быть свободна, наконец, от всего этого кошмара. Втягиваю носом воздух. В ближайшее время сердце любимого всеми Предводителя окончательно остановиться, отбив последний ритм. Заглохнет в неисправности, а позже все тело остынет. Как и любой труп без внешних раздражителей в виде ран или прочих увечий. Недостойная смерть для вождя, но иначе никак. Нет, другого выхода просто не было. Только нужно спросить себя: а что все же хуже умереть от неизвестной болезни или от тисовых ягодок, которые уже начали свое действо в молодом теле. Уверена, яд будет действовать чуточку дольше, ведь побороть молодой и еще пышущий жизнью организм не так-то просто. Пускай даже сраженный неизведанной хворью, все же полосатый был сильным физически. Его редко донимали какие-либо гриппы и простуды, да и вообще редким гостем в моем жилище был вот этот вот кот. Последний печальный взгляд, я отворачиваюсь, не в силах больше смотреть на результат собственного отчаянья. Поднимаю пустой, уже ничего толком не значащий взгляд на Камнелома, хлестко ударяя себя по бокам хвостом. Так многое хочется высказать ему, высказать сейчас и в лицо. Я бы с радостью плюнула все гадкие слова, какие только знала, но не хотелось. Отчего-то мне казалось, что виновата в этом я. Что он не заставлял меня, не принуждал, а лишь попросил. Убедил. Будто бы я сама даже вообразила себе эту мысль.
Подхожу к нему медленно, еле переставляя ноги. Глаза сужены, вся моя фигура полна негодования, гнева. НО это только внешне, внутренне же пустота. Она настала давно уже, пустота это. Правда не спокойная и умиротворенная как обычно, а какая-то гнусная, с остатком в сердце. Я еле дотягиваюсь ему макушкой до носа, не выдалась я уж ростом, чего сказать. Стараюсь заглянуть в глубину глаз, стараюсь найти там побуждение к этим действиям. Зачем? Но лишь пустота и отчужденность встречаются мне. Стою вплотную к нему, вызывающе вздернув подбородок. Растоптал меня, молодец! Молодец, у тебя получилось, можешь ликовать. Моими лапами ты совершил убийство. Не я совершила, а ты, ты сам. Я хочу сказать, может даже крикнуть это тебе в лицо, но останавливаюсь. Нет, не место и не время читать лекции, тем более я устала. Выдохлась.
- Ненавижу тебя, - привстав на носочки, выплевываю ему в лицо, смотря с такой враждой, что хватило бы на все племя Речных выскочек. А тут один ты удостоен такой чести, но это все. Этого хватит. Обессиленно разворачиваюсь, скользя взглядом по убитому. Мною убитому, хочу заметить!
Его дыхание сбилось, он стал хрипеть. Это только начало, ведь еще один два часа и его сердце просто остановиться, он не сможет дышать. Летальный исход, как бы не было печально.
Я чувствую себя паршиво, хуже даже, чем с самого начала. Наступила какая-то прострация, чувство пустоты. Вот я и есть, вот и жива сама, хожу, дышу и чувствую. Но от этого не легче. Ей-богу я бы лучше сама проглотила плоды ядовитого растения, нежели сейчас вот так шла, осознавая, что только что сотворила. Необратимое, непоправимое и просто очень печальное. Страшное. Представить даже не могу, как буду спокойно смотреть в глаза соплеменников, как буду оплакивать его, бок о бок с ними? Достойна ли я этого? Гнать, гнать себя дальше от этих чертовых переживаний, от недопонимания. Я никогда и никому не смогу раскрыть свою душу, не смогу довериться и рассказать. Наверное, я просто боюсь стать одним из изгоев, каковых у нашем племени полно. Пополню их ряды тут же, а  потому буду молчать. До последнего. Даже если меня будут пытать. Быть может, когда-нибудь я все же раскроюсь, но это будет не скоро. Быть может даже перед самой смертью, чтобы хоть как-то облегчить страдания. Но тогда войду в историю как целитель, убивший своего предводителя. Не очень радужно, на самом деле. Но к черту эти глупые домыслы, да и мысли в целом. К черту. Я выполнила свой долг и миссию, его не спасти. Как могла, облегчила страдания, взвесив все это бремя на собственные хрупкие плечики.
Зачем и для чего все это сделано? Мне все больше начинает казаться, что я просто облегчила свои страданья, свои муки. Чтобы не показывать, что я на деле то ничего не знаю, что не могу справиться со смертью. Не могу остановить летального исхода, ведь я не Звездный предок. Но кому это интересно? Уже подходя к выходу из дупла робко оборачиваясь назад. На меня никто не смотрит, а оно и ладно. Не хватало еще уйти от прожигающего взгляда этого выдумщика. Или, что было бы в десятки раз страшней, под янтарный взгляд смертника. То-то было бы жутко. Но это накрутки от собственной немощности, я отворачиваюсь. Не остается никаких эмоций, даже жалость и отвращение к самой себе постепенно уходит, сменяясь пустотой. Звенящей, расползающейся внутри пустотой, какой давненько не было в моем теле. Слабость сковывает тело, дойти бы хоть до собственного дупла, чтобы там завалиться мертвым почти сном.
Останавливаюсь у выхода, задирая голову вверх. Сквозь черные и сухие ветки Великого Клена пробивается клочок тусклого пасмурного неба. Природа, словно предвидя драму, разыгравшуюся на земле, послала тяжелый непогожий день: свинцовое небо, давящее на землю, холодный пронзительный ветер.  И снег, отрываемый от земли и уносящийся куда-то далеко. Тяжело отрываю взгляд от неба в трещинах облаков, поведя ушами. На главное поляне еще не смолк галдеж, все еще обсуждали новость, переглядываясь. Не замечая меня. Ах, милые, милые мои, а знали ли вы, что только что совершила? Какой ужасный поступок был сотворён моими лапами? И главное, сидели бы вы спокойно, зная все это? Не уверена.
Вдыхаю полной грудью. Эта зима, этот лютый сезон навсегда отпечатается в моей памяти. Отпечатается эпидемией Зеленого кашля, лютыми холодами и северными ветрами. Он, этот сезон Снежного Клена, запомниться снежными вечерами и завывающей метелью за порогом. Холодами и длинными тёмными вечерами. И болью,  что въелась в сердце тяжкими клешнями, не желая больше отпускать. Такое случалось раньше, уверена, если не каждый, то через одного целителя уж точно приходилось совершать подобное. Только мне от этого не легче, нет. Разве может элементарно стать проще от того, что не я одна такая гадкая, что многие так поступают. Я всегда боялась быть индивидуальностью, я  боялась быть личностью. Как бы сильно не кричала, что осуждаю стадное чувство, все даже жила им. Всегда было важно общественное мнение, я всегда старалась угодить большинству. Проклинала себя за это, ненавидела, но поделать ничего не могла. Так бывает – побесишься, побесишься и утихаешь, становясь почти что шелковым.
А я все глядела вниз, всматриваясь в разношерстную толпу. Они галдели, переговариваясь и роптали, изредка кидая сюда, наверх, косые взгляды. Взгляды полные сочувствия и любви, другого я видеть просто не хотела. А знали ли, догадывались, что жив он был, ад и сейчас, испуская последние вздохи еще живет. Но они, глупые котята уже примеряли величественный силуэт Камнелома на этой ветке. Идиоты, вырыли могилу живому, просто нечего сказать. Самоотверженные глупцы, кричащие о преданности, за спиной же отступая от своего короля. Как и любая свита. Все мы тут лишь крысы, позорно бегущие с тонущего корабля Янатрозвзеда и перебирающиеся на новый, бодрый и живой. Будет ли он лучше, будет ли, что самое важное, нам лучше от этого: вопрос лишь времени. Только время может показать: отправимся ли мы в лучшее будущее или же напротив потонем на первом мелководье. Кто знает? Гадать даже я не в силах, можно лишь ждать. Либо подсказок свыше, либо просто жить своим чередом, ловя каждый миг. Выбор каждого.
Было бы чудесно забыть этот день. Просто стереть, выбросить из головы и больше никогда не переживать это муторного, долго тянущегося дня. Перестать вспоминать этот кошмар, никогда мысленно не возвращаясь сюда. Долго же я еще не посещу это проклятое, лично для меня, место.
Ты подвела Кору!
Мысль прошибло сознание совершенно внезапно, а от одного упоминание о наставнице, которая так неожиданное шла в ряды Звездного Воинства, стало стыдно и противно от самой себя. Зажмурившись, я, на мгновенье поддавшаяся слабости, дернула головой, отгоняя мрачные, точно тучи на горизонте, мысли. Просто пришло время, я ничего не могла сделать. Так отчего же я до сих пор виню себя в ее смерти, такой спешной и скомканной. Ничего не помню, только страх, боль и ненависть. К себе в первую очередь. Это страшно, в самом деле: терять близких. Когда ты понимаешь, что больше никогда не увидеть сияющих глаз, легкой походки и насмешливых слова. Гадко и скользко, ты точно оглянешься, выставляя наружу душу. Вот он, мол, я какой! Глядите же, да только близко не подходите. Потянуло меня на откровения, если честно, немного не вовремя, но я все же не могу не откомментрировать сложившуюся ситуацию в собственной голове.
Я всегда думала, что я сильная. Черта с два – настоящие, сильные коты, дерутся во благо племени, охотятся, набивают шишки да синяки. А мы же на деле только и можем, что сетовать на то, как тяжела наша ноша. Враки это все, как бы сильно мы не отгораживались, мы слабые, пытающиеся убежать от боли котята. Да я, лично я думала, что если тебе не больно физически – например, во время боя с рыбомордыми – то жизнь удалась. Да когда ты видишь эту боль и ничего не можешь сделать – вот оно настоящее горе. Взвыть хочется от бессилия и сердце рвется под час на мелкие кусочки. Пытаешься сбежать от обязательств, а выходит только хуже! Я попыталась сбежать от чувства, что не могу вылечить, а получилось только хуже. Получилось, что я убила. Как же жить со столь непосильной ношей в сердце, как?!
Из груди вырываются тяжелые стоны – тихие крики, осколки от стенаний, бушующий внутри. Мне тяжело и легко одновременно, хочется выпорхнуть пташкой из дупла и, махнув крыльями, умчаться куда-то далеко-далеко. Забыться, оставить все эти переживания. Оставить дом и семью, обязательства и долги, просто растаять. Будто бы и не было меня, будто я лишь призрак или отголосок прошлого. Старейшины говорили, что где-то там, далеко, где небо и земля сливаются у горизонта, есть вода. Вроде озера, только большущее, необъятное. И волны там бьются о песчаный брег, и чайки кричат, паря над гладью. И не видать и клочка земли, на тысячи верст в разные стороны. И вода там не просто вода, а соленая такая, что жжется в лотке. Вот бы хоть раз увидеть такую небылицу, а может и поселиться там. Ладно, бредни это все. Нужно вернуться в суровую реальность, которая цепляется острым гарпуном за сердце, не желая отпускать меня к себе в платочку, чтобы заснуть. Хоть на миг забыть этот проклятый день, забыть весь этот кошмар. Пусти же, пусти!
Последний раз оборачиваюсь, скользя по фигуре Камнелома. Все же, как бы сильно мне не хотелось, я никогда не смогу обратиться к нему как-то меньше, нежели на «вы». Сегодня это последний раз, когда я допускаю подобные своеволия в адрес будущего Предводителя. Последний раз мы общаемся почти на равных. Уверена, потом он будет вести себя как воистину фигура возвышенная, будет взирать свысока. Мы будем лишь подчиненная и главарь, вожак. Так же, как с Янтарозвзедом уже не будет, я буду склонять голову перед появлением его фигуры так же, как и ученики, как котята. Не потому, что я буду его уважать – нет, я  будут люто ненавидеть его и призирать, но просто не смогу. Он ведь может рассказать всем, как я вероломно убила любимого предводителя. И плевать, что не собственной воле… Да ну, это бред. Быть такого не может, уверена, он не такой. Что бы не скрывалось за этой маской он благородный.
Мы скреплены одной тайной, Камнелом. Нас теперь связует один момент, один день из целого календаря вечности.  Теперь мы вроде как банда. Ха-ха, вероломные и подлые убийцы, нам осталось только скрепить клятву верности друг-другу кровью.
Улыбаюсь. Первая, пусть и немного вымученная, улыбка за этот кошмарный день. Да и не только за сегодняшний день, за вчерашний и позавчерашний. За долгое время. Вы знаете, а мне стало легко в этот самый момент. Этот ужас прошел, мы прожили очередной закат Древесного Племени. Короткий и безмолвный. Теперь же нужно ждать рассвета – новой эры. И в наших лапах сделать его ярким, пылающим. Чтобы все Свелолесье запомнило его. Ладно, к черту эти размышления о вечном. Сейчас же мне может помочь только бодрый сон. Нужно выгнать Солинку с моей подстилки. Снежный Клен уже прошел, а она все еще нежится на чужом добре. Не гоже. Видать, забыла свое место? Так я ей напомню. Только не сейчас, а через десять дней, когда я, наконец, отосплюсь. Облизываюсь, устремляя взгляд вниз. Один короткий усталый прыжок и я, перемахнув через порог, с громким кряхтением скрываюсь из вида, сбегая подальше от этого дня.
Мы пережили этот день.

Карабкаясь по широкому стволу Великого Клена, Волкодав временами оборачивался назад, туда, где с явным трудом за ним следовал травмированный Колколап. Но убедившись в том, что ослабший от потери крови и боли кот все еще лезет по дереву, скрипя зубами, воитель продолжал свой путь. Порой ему хотелось схватить спутника за загривок и помочь ему взобраться наверх, чтобы облегчить страдания бедняги, но живой интерес к нему быстро вышибал из головы полосатого дурные помыслы. Ему жуть как хотелось увидеть, что из себя представлял этот странник, на что он был способен. Ловко вскарабкавшись на широкую ветвь перед входом в палатку предводителя, белогрудый здоровяк остановился, с любопытством глядя вниз на своего подопечного, которому явно приходилось несладко. Однако он все же проявил чудеса упорства и целеустремленности, заслужив уважения и особого внимания со стороны своего провожатого. Удивленно выгнув бровь, чернополосый воин был поражен желанием Колколапа побыстрее закончить все формальности и встретиться с сестрой, которое, вероятно, и заставило молодого путника проделать столь длинный и нелегкий путь к землям родного племени, а затем и преодолеть множество сложностей во время дороги к вершине Могучего Клена, где и расположилась заветная обитель предводителя. Пристально посмотрев на изможденного и уставшего, но все еще решительного и неотступного Колколапа, Волкодав уважительно кивнул ему, словно одобряя его действия. Помогая серобокому соплеменнику (да-да, соплеменнику, ведь теперь широкоплечий был больше чем уверен в том, что этот малый заслуживает зваться Древесным котом больше, чем некоторые) влезть на ветвь, голубоглазый дал ему около минуты на то, чтобы перевести дыхание. Взмахом пушистого хвоста он пригласил раненого спутника следовать за ним, после чего немного неловко и грузно скрылся в темноте дупла.
Оказавшись внутри, Волкодав сморщил нос от затхлого воздуха, словно кислород неделями не просачивался внутрь помещения. Дав глазам несколько секунд на то, чтобы привыкнуть к полумраку палатки предводителя, белогрудый воитель быстро заморгал глазами, а когда те стали различать стены обители Звездолома, он заметил темную фигуру предводителя Древесного племени, почтительно кивнув иссиня-серому коту. Теперь его глаза уже отлично видели в потемках. Пред ним предстал всклокоченный глава племени, лежавшей в дальнем углу своей палатки. Его глаза светились бледным светом, напоминающим свечение луны в пору Советов. С уважением поприветствовав Звездолома коротким кивком, словно отдавая честь, воин, не желая затягивать с поручением Февраля, начал говорить.
- Звездолом, у на гость, - негромко, но довольно твердо начал он, отступая в сторону, чтобы пепельный предводитель мог видеть дымчатого соплеменника. - Если ты помнишь, это Колколап - некогда оруженосец Древесного племени, пропавший без вести еще во времена Янтарозвезда. Охотничий патруль в лице Лаванды, Февраля и меня обнаружил его в Лесу. Как выяснилось, Колколап был похищен и ранен Двуногими, но смог вырваться и вернуться обратно на территории родного племени, - почти бесстрастно и безэмоционально промяукал Волкодав, время от времени поглядывая на стоящего рядом странника. На редкость смелый малый. Выдержав паузу, чтобы дать предводителю осмысли все сказанное выше, он продолжил свой монолог.
- Колколап просит о возвращении в племя, чтобы верой и правдой служить тебе и всем нам, чтя Воинский Закон, - внимательно смотрит на спокойную морду Звездолома, пытаясь угадать его мысли. Ничего. Равнодушный и не читаемый взгляд, направленный на стоящего рядом. Запах крови вновь прибывшего стал постепенно наполнять спертый воздух дупла, от чего у Волкодава заболел голова. Нахмурившись, полосатый отступил назад, словно давая слово виновнику торжества. Теперь все только в его лапах.

Путанная нить размышлений ускользала от тебя так же стремительно и легко, как каждый новый виток непринужденно окутывал твой воспаленный бессонницей разум, врезаясь в бесплотную темень твоего подсознания и отравляя его ядом навязчивых и смутных размышлений, чья природа мельтешащими серебристыми рыбками не желала даваться тебе в лапы. Твоя жизнь в последние луны походила на бесконечные и бесплодные поиски: ты не находил покоя ночью, терзаемый неясными очертаниями собственных мыслей, и стремился отыскать его днем - в полдень, после патруля, в перерывах между племенными делами, однако каждый раз неизменно наталкивался на высокую, в дюжину кошачьих ростов стену, неизменно вырастающую перед тобой каждый раз, как ты закрывал глаза и придавался забвению. Теперь царство Морфея казалось тебе далекой и давно забытой, но до безобразного прекрасной землей...
...Высокая изумрудная трава достает до самой твоей макушки и щекочет кончики навостренных ушей, смутным шепотом донося до твоего сознания отголоски роптания ушедшей на покой реальности, душистый вереск бескрайним лиловым морем колышется где-то там, внизу, у самых твоих лап, где раскинулся, казалось, весь необъятный, убегающий к лазурной полосе покатого неба мир, напоенный сотнями рек и укрытый сенью ветвистых деревьев, и воздух натянутой струной звенит от отчаянной трели укрывшегося в траве соловья; ты помнил этот мир с тех самых пор, когда еще был способен переступать границу смутной дремы и почти материального сна...
...Перед тобой высилась огромная песчаная стена, и ты, запрокинув голову, щурил глаза от слепящего полуденного солнца. Ты не знал, как выглядит пустыня, но где-то в глубине твоего подсознания твердо был уверен, что это была именно она. Подушечки твоих лап невыносимо обжигало, словно ты стоял посреди огромного беснующегося костра, ты едва мог дышать, с трудом давясь спертым и потрескивающим от жары воздухом, и твой чуткий слух беспрестанно ловил убаюкивающий шепот песка. Ты огляделся вокруг лишь однажды - однажды, и с тех пор ты твердо был уверен, что с каждым твоим новым приходом здесь ровным счетом ничего не изменится. Твоему взгляду не за что было зацепиться: один лишь песок лениво колышется золотистыми волнами, а дальше первозданная пустота, пустота до самого подрагивающего и плывущего в знойных солнечных лучах дымящегося горизонта.
Ты не задавал себе никаких вопросов. Никогда. Ты воспринимал это как нечто естественное - результат твоего утомления и, возможно, желания хоть на мгновение уйти от внешней суеты и рутинных обязанностей, пропитавших тебя до самого мозга костей. Ты не чувствовал раздражения. Как ни странно. Раскаленное добела солнце, застывшее в вышине, опаляло пепельную шерсть на затылке, и с каждым новым вдохом было все труднее с жадностью заглатывать пыльный воздух; ты проводил языком по сухим губам и чувствовал, как невыносимо хочется пить, но ты чувствовал удивительную и холодную ясность мысли.
Знаешь, здесь было... неплохо.
Да.
Определенно.
Тебе нравилось видеть аналогию с твоим собственным внутренним миром. Тебе нравилось в неведении стоять перед сплошной песчаной стеной и не знать, что находится по ту сторону. Тебе нравилось ощущать вокруг бескрайнюю девственную пустоту и знать, что ты был единственным живым существом среди безбрежного песчаного моря. Тебе нравилось пытаться уловить смутное шептание его сыпучих волн, прикрыв воспаленные от сухого ветра и яркого света глаза. Да, ты просто стоял здесь, навострив уши и вслушиваясь в его неразборчивый шелест, но больше всего на свете ты боялся, что в один прекрасный день сумеешь его разобрать.
И тогда ты переступишь ту самую запретную черту, которую не должен был переступать по крайней мере сейчас.
И ты с внутренним напряжением, словно загипнотизированная дичь, ловишь каждый шорох раскинувшейся вокруг тебя безобразной и одновременно с тем манящей земли.
Порою тебе казалось, что она звала тебя.
Ты мог поклясться, что слышал в ее змеином шипении отчетливый голос.
Звездолом.
Звездолом.
- Звездолом, - ты распахиваешь глаза, в первое мгновение удивленно ловя себя на мысли, как тяжело далось тебе это пробуждение. Ты щурил льдистые глаза, силясь привыкнуть к смольному полумраку собственного дупла, и образ бледно-желтой пустыни стремительно таял перед твоим внутренним взором. Здесь было холодно, и ты невидимо для чужих взглядов напрягся, чувствуя ледяное прикосновение студеного сезона Снежного Клена. Впрочем, в этом не было никакой нужды: ты был скрытым от чужих взглядов смольным силуэтом, высившимся в углу своей опочивальни, и единственным, что выдавало в тебе живого кота, были два льдисто-синих глаза, как и прежде буравящих двух неожиданных гостей. Один из них только что назвал тебя по имени, а от второго отчетливо пахло одиночкой, и ты непроизвольно вздернул уголки пересохших губ, тускло блеснув двумя рядами клыков. Кто он и что ему надо, да еще и здесь? Ты не переносил даже один вид внеплеменных, и их смрад вызывал в тебе неподдельное отвращение, подкатывающее к горлу низким и густым рычанием, но сейчас ты одернул себя, невозмутимо и холодно оглядывая пришельца.
- У нас гость.
Ты и сам видишь это.
"Я и сам вижу это".
Твой взгляд, уже привыкший к полутьме дупла, цепко и придирчиво спускается от самой макушки и до кончика хвоста незнакомца, подмечая каждую любопытную деталь. Ранен? Интересно. Если он пришел сюда только из-за этого, то у тебя явно были для него плохие новости. Древесное племя никогда не помогало одиночкам и случайным страждущим, и ты уже заранее приготовился отдать приказ расправиться с нарушителем границ у всех на глазах, чтобы окончательно пресечь чье-либо желание привести к ним очередного гостя. Однако Волкодав не был мышеголовым глупцом, чтобы тащить в лагерь всех подряд, и это было единственным поводом дождаться его объяснений. Ты неспешно поднялся на лапы, разминая затекшие конечности и вновь присаживаясь на свою подстилку, синхронным движением широких плеч расправляя и осаня спину.
- Если ты помнишь, это Колколап, некогда оруженосец Древесного племени, - если ты помнишь? Это входило в твои обязанности с пятнадцати лун, и ты на долю секунды почувствовал укол болезненного раздражения, тут же прикрытый еще более пристальным изучающим прищуром. Колколап, значит. Помним, было дело. Брат Медовой, один из оруженосцев, так и не ставший воителем и ушедший из племени или, как считали многие, пропавший по трагическим обстоятельствам. Ты не склонен был в это верить, но заставлял себя делать это, потому что у тебя едва ли были причины сомневаться в его преданности, и твое личное отношение и мнение по долгу службы отходило на второй план.
Но луны шли, со временем все забылось, и теперь видеть Колколапа почти целым и невредимым казалось странным, тем более если вспомнить, сколько событий потерпело Древесное племя за этот период. Да, бывший ученик, очевидно, удивлен. Это заметно по его немигающему и изучающему взгляду, словно он впервые увидел тебя. Конечно, кто же ожидал вместо Янтарозвезда увидеть на некогда его подстилке некогда его глашатая. Вы разительно отличались с твоим предшественником, это чувствовалось даже по общему духу, витавшему внутри племени, но разительнее всего было заметно в различиях между вашими повадками и внешним видом. Добродушный, миролюбивый, чистенький Янтарозвезд был противопоставлен жесткому, категоричному и запятнанному (конечно же морально - физически ты как и всегда был безукоризнен) тебе. Неравноценный обмен, но пока никто не жаловался. По крайней мере вслух.
Ты быстро утратил свой интерес, как только дослушал Волкодава до конца, сохраняя неподвижное, нахмуренное выражение обезображенной глубокими бороздами морды. Вы сильно изменились. Оба. Друг напротив друга стояло два совершенно не знакомых кота, и все же ты мысленно подметил вашу некоторую схожесть, так же легко и непринужденно отпустив эту мимолетную мысль. Сейчас вы были предводителем и неожиданно вернувшимся... учеником, и все, что должно было тебя интересовать - фактическое положение дел.
- Расскажи подробнее о своем похищении и возвращении, - наконец, подаешь ты низкий и охрипший от долгой утомительной дремы голос, едва Волкодав отступает на шаг, давая Колколапу возможность лично выговориться. Ты уже давно не смотришь на его глубокую и, несомненно, болезненную рану, и сейчас, пока этот кот все еще не является полноправным членом племени, ты чувствуешь решительное равнодушие к его физическим страданиям. Напротив - тянешь, словно проверяя, как долго он продержится, испытываешь его на выдержку и прочность, не мигая глядя прямо в светлые голубые глаза. Холодность и самообладание. Ты ищешь идеальных воинов, и в этот раз тоже не смеешь ошибаться.

Как чувствует себя котенок, который еще даже не открыл глазки? На самом деле - чувство это не передаваемое. Его нельзя объяснить и нельзя рассказать.. это надо только почувствовать. Сначала, ты не понимаешь, что здесь происходит, ты вообще даже понятия не имеешь - что тебя окружает и как называется то на чем ты лежишь, что находится слева от тебя, справа, сверху! Ты даже не знаешь, как это выглядит. А странные звуки? Голоса? Даже ветерок, что дул в дупло и принося различные запахи и то немного заставлял малютку врасплох, ведь она даже понятия не имела, что это значит, от чего ей было чертовски не по себе, а иногда становилось немного страшно. В такие моменты, хотелось пискнуть от безысходности, так же, как и сейчас, но комочек сдержался, подавив в себе "крик души". Мама, надо идти к маме.. внезапно пронеслось у малышки в голове и она, так же ориентируясь по запаху, поползла к ней, полностью доверяя своему чувству обоняния. Еще маленькие и хрупкие лапки, тащили маленькое тельце по чему-то мягкому и приятному, то, что Ночка обычно чувствовала под собой с того самого момента, как кошечку и ее братьев и сестру принесли сюда. Темно-серый комочек приблизился к своей матери и уткнулась носом в ее шерсть, она была такой мягкой, такой теплой, такой.. такой родной! После чего, она приподняла головку вверх и тихо пискнула. Ее переполняло странное чувство.. кажется, ей захотелось поиграть. Действительно... почему бы немного не порезвиться хотя бы с любимой мамочкой? Произнеся еще один подобный писк, малютка вновь уткнулась носом в шерстку матери.

Он брел в лагерь сквозь пелену собственных мыслей, что неподъемным грузом давили к земле, мешали расправить плечи и вдохнуть свежий, летний воздух полной грудью. Ему было тяжело, отчасти муторно, а лапы то и дело подкашивались. Что смогло так сбить старшего воителя? Конечно, это должно быть что-то поистине важное, иначе бы не стал он расстраиваться. Хотя все больше не расстраиваться, а скорее погружаться так глубоко в думы.
Дымчатый и не заметил, как вышел на поляну. Высокое древо, что служило всем им лагерем произрастало прямо перед его носом. Откуда-то сверху доносилась возня и смешки. В дупле предводителя сейчас детская, а там где малыши не может быть тихо.
Мотнув лобастой головой и фыркнув в усы, он одним махом сиганул на самую близкую к земле ветку, а потом дальше, взбираясь все выше и выше. Наконец, достиг свой цели и в нерешительности остановился. Он чувствовал необходимость рассказать о том, что произошло своей дочери.
- Ей уже четыре луны... Совсем взрослая девочка. Она точно меня поймет и не осудит. Тем более, детям обычно нравятся новости о том, что у них будут братики и сестрички. А что, если...- этого если кот боялся больше всего. Ему не хотелось потерять дочь. Ту частичку себя, что последнее время была ему так близка. Пусть он не показывал ей никогда особой нежности. Но в глубине души он её всегда испытывал. И конечно же, проявлял, принося рано утром, пока она спит, пташек и грызунов на обед. Нежно оглаживая её ушки и касаясь носом лобика, видя, как Лисичка смешно посапывает. А затем, с рассветом удаляться по своим, воительским делам, держа в сердце свое маленькое сокровище.
Выдохнув и переступив лапами, он вступил внутрь дупла и огляделся. Приметив темную шерстку, тихонько окликнул.
- Лисичка. Иди сюда,- кивнул, призывая дочь выбраться из дупла и сесть на ветку, рядом с ним. Уже смеркалось, прохладный ветер теребил листья крон, первые звезды начали мерцать на небе, однако полумесяц еще не поднялся.
Как только кошечка выбралась, Дымчатый заговорил.
- Я так посмотрю, что ты не скучаешь тут? Февраль хороший кот, держись к нему поближе. Неясыть же хороший воитель, тебе будет чему у него поучиться. Ты только не заигрывайся слишком,- серый подмигнул ей и вдруг как то нервно выдохнул, подергивая кончиком хвоста, что обвивал его лапы.
- Знаешь, мне нужно с тобой поговорить. Это не легкая тема, а потому, я прошу тебя проявить всю холодность разума, на которую ты способна. Ты, наверняка, и не помнишь матери. Но вы с ней очень похожи. Тот же изгиб улыбки и искрящиеся глаза. Даже оттенки в шерсти, все точь-в-точь. Ты перед моими глазами, всегда будешь её отражением,- кот зажмурился, старые раны от потери любимой саднили. Он поднял голову и уперся взглядом в звезды.
- Знаешь, когда мне тяжело и больно, я обращаюсь к Звездному племени. Ко всем тем, кто когда-то покинул нас,- смотрит на Лисичку и затем кивает наверх,- Твоя мать среди них. И первое время после её смерти, я частенько уходил из лагеря. Туда, где звезды хорошо видны. И я общался с ней. Я очень злился, что она покинула меня. Что она оставила тебя совсем одну, уйдя раньше времени к предкам. Но боль уходит, затягиваются раны шрамами. Так случилось и со мной. Я нашел в себе силы жить дальше.
Дымчатый ненадолго замолчал, сглотнул и вновь опустил хмурый взгляд на кошечку. Опустился к самой её мордочке, почти касаясь носом её носика.
- Жить ради тебя. Жить для тебя и дать тебе все то, что не смогла дать она. Однако ж, посвятить всего себя тебе я не могу. Это не правильно. Ведь вскоре ты подрастешь. У тебя появится наставник, потом ты станешь воительницей, появится кот, который будет за тобой ухаживать. И я не должен буду мешать вашему счастью. Я должен буду отойти в сторону, а не нависать над вами тенью прошлого. Нужно двигаться дальше. И чтобы не быть обузой для тебя в дальнейшем, я решил разделить свою жизнь с тем, кого так давно знаю. С той, которой провел лучшие годы своего детства, с которой стоял плечом к плечу в беде. Горлица, кошка, которую я выбрал. Кошка, которая в скором будущем подарит мне котят. Они станут тебе братьями и сестрами. Я не знаю сколько их будет, но они будут частью тебя, ведь в них течет та же кровь, что и в тебе. Вы мои дети. Я надеюсь, что ты сможешь понять меня и не осудишь за такой выбор. Я надеюсь, что ты сможешь заглянуть в необозримое будущее и поймешь, что это лучший вариант,- он едва коснулся носом щечки дочери и замер, смотря ей в глаза.

С огромной охапкой мха, которая еле поместилась в его прожорливую пасть, Крушигор, посмеиваясь и поглядывая на Щитомордника, скакал по ветвям. Вот мимо проскользнула палатка оруженосцев - оттуда высунулась чья-то сонная морда и зевнула, потом целительская палатка - вот уж куда не стоило бы посылать здоровяка Крушигора. Он себя неплохо знал, один взмах пушистого хвоста - и половина трав уже в хаосе летает или сыплется на пол палатки. Оступишься, сделаешь пару неверных шагов - обязательно что-нибудь завалишь. Нет уж, такие маленькие пространства не для таких больших котов, как Крушигор.
Воинская палатка - бурый кот посмотрел на неё с некоторым сожалением. Он так и не завёл друзей среди ровесников, предпочитая находиться рядом со взрослыми, авторитетными воинами. Наверное, пытался оправдать выражение "с кем поведешься...", но всё равно чувствовал некую степень... одиночества. Никаких дружеских потасовок, никаких совместных обедов, ничего, кроме серьезных взглядов умных бойцов. Хорошо, что Щитомордник не такой, не смотря на свои годы. Крушигор постарался устроить свою подстилку поближе к его, ему нравилась та легкость и непосредственность, с какой Щитомордник говорил и решал дела. Самому Крушигору этого порою не хватало в своих словах и действиях.
Тем не менее, их с собратом цель была близка. Молодой воин чувствовал приятное напряжение в лапах. Так бывает, когда хорошо потрудишься, прыгая с ветки на ветку. Ещё не усталость, но уже результат твоей работы.
Наконец, они добрались до самого дупла. Крушигор заглянул туда и засмеялся.
- Ну и фто тут убифать-то? - спросил он, опуская на пол палатки мох и разминая челюсть. - Здесь всего один Звездолом живёт. Простая задачка, а?   
Он подмигнул товарищу и указал на ветвь ниже.
- Видишь, Щитомордник? Когда-нибудь я тоже буду там стоять. Это моя мечта.
Больше не произнося ни слова, он вошел в палатку. Подстилка лежала практически целая, не разворошенная, разве что немного примятая и с подсохшим мхом.
- Как вообще можно так аккуратно спать? - недоуменно спросил Крушигор. Сам он мог и ворочаться всю ночь на подстилке, и залезть лапой-хвостом-боком на чужую. И всегда насмешливо щурился, когда соседи по палатке его в этом упрекали. "Вот наступит сезон Голых Деревьев - кто будет об мою шкуру греться? Не надо, я ещё помню, как в прошлом сезоне я засыпал в привычном углу, а наутро обнаруживал себя среди кучки тощих Древесных оруженосцев. Может, ноги у меня и не такие ловкие, а шкура всё равно теплая. В сезон Голых Деревьев не пропаду".
Дежурство есть дежурство. Крушигор вытащил подстилку из палатки и принес на её место свежий мох. У него почти никогда не получалось сложить ровную, красивую подстилку, как это делала мать, но он выдумал хитрость - обводил подстилку своим длинным хвостом и равнял таким образом.
- Хе-хе-хе, - с хитрым коварство усмехался он, очищая хвост от кусочков мха.
Закончив с этой мелкой уборкой, Крушигор сел у стены палатки, привалившись к ней спиной.
- Мне здесь нравится, - заявил он. - Я почти чувствую запах неба. Внизу так не пахнет, как здесь. Наверное, в этом месте и птиц по утрам лучше слышно. Ха! Представляю, как сюда забирается наевшийся кошачьей мяты Звездолом!
Крушигор засмеялся. Неужели этот предводитель может хоть когда-нибудь выглядеть несерьезно? Нет, ну правда. Он, конечно, большая шишка и всё такое... но Крушигор подумал, что на его месте вёл бы себя несколько... раскованнее? Может быть, если бы предводитель приходил смотреть на их тренировки с Неясытью, не вышло бы такого, что Крушигор остался без надежного наставника.
- Эй, Щитомордник, а каким бы ты стал предводителем? Просто представь.
"А если бы ты был ещё и моим наставником, Щит, я был бы в два раза толще, ага?"
Он облизнулся, вспоминая вкус земноморской рыбки. "Вот бы ещё разок туда попасть".

Поежившись неясно от чего, ворчащий себе под нос глашатай скользнул под сень дупла предводителя, краем уха прислушиваясь к звуку цепляющихся за кору Великого Клена когтей Янтаря, которому он поручил втащить наверх заранее подготовленную новую подстилку (его не интересовало, как он это сделает, и помогать он, естественно, тоже не собирался). Лучи необычайно яркого весеннего солнца освещали лишь порог, в то время как в глубине царил полумрак, который, в отличии от полумрака воинской палатки, напрягал Февраля вместо того, чтобы успокаивать. Он слегка нахмурился, ожидая, что сейчас блеснут холодом синие глаза, и тут же украдкой вдохнул - похоже, дупло пустовало.

Серый повернул голову к Янтарю, чтобы отдать указание, и как-то запоздало вспомнил, что белобокий больше не его ученик. Даже растерявшись от этой мысли, он захлопнул приоткрытый рот и огляделся, принимая во внимание обстановку. Где-то в затылке шевельнулась мысль, что когда-нибудь это будет его обитель (если доживет, конечно), однако Февраль только повел плечами, ощущая себя здесь чужим. Отвратительно чувство.

- Давай поторопимся. Закончим здесь - и, если хочешь, сходим на охоту. А то ты все жалуешься, что я тебя в лес не зову, - беззлобно фыркнул он под конец, не оборачиваясь к молодому воителю и принялся скатывать старую подстилку, чтобы позже вынести ее за пределы лагеря. Особо-то и не за чем было убираться, все содержалось в относительной чистоте, если не брать во внимание старый мох, которым был устлан пол. Окинув взглядом темно-зеленую поляну под лапами, Февраль пошевелил ушами и, откатив к выходу шар, раньше бывший подстилкой, поманил Янтаря хвостом, - Ну-ка, соскреби пока все это, - все-таки, как глашатай, он все еще имел право отдавать приказы.

Уложив новую подстилку на ее законное место, серый оценил проделанную работу на пятерочку и довольно хмыкнул. Теперь можно и в лес - подальше от этого места, где все пропахло Звездоломом.