Косой солнечный луч нагло и уверенно ворвался в низкие своды детской, заскользил сначала по полу, устланному мхом (вернее, его обрывками - детки перед сном баловались), а после и по носам да векам слишком заспавшихся на его взгляд особей. Перед глазами таковых вместо ярких картин сновидений мгновенно обрисовывались размытыми контурами чёрные и красные пятна, портящие всю малину и как-то наталкивающие на мысль о неминуемом пробуждении. Не хочется, совсем не хочется: так сладко, уютно спать, прижавшись макушкой к крепкой, могучей груди. Чувствуешь себя такой защищённой, счастливой, уверенной во всём и сразу, что больше ничего не хочется, даже бабочек гонять (сколько бы лун этой особе не было, слишком живой темперамент, похоже, так и оставит в её душе каплю котячества; ну, а что? Старейшинам тоже можно мусолить крылья какого-нибудь там возмущённого светлячка). Только вот солнце безжалостно, и в итоге приходится отступить: насупив морду, усевшись и недовольно пошевелив усами, садится, протирает лапой слезящиеся после сна глаза, проводит языком по шерсти на грудке, кокетливо пихая в упругий бок рыжего обормота... такого любимого, такого красивого...
- Вставай, уже и солнце взошло!
Реакция последовала слабая. Наклонившись, грациозная лебедица прихватила висящее ухо и пожевала его осторожно (симметрия - это, конечно, хорошо, но муж с ушами как-то получше смотрится). Отпустила, прошлась языком по векам, воссоздав после на макушке восхитительный чубчик, отстранилась, вновь лизнув грудку - мол, а я тут и не при чём.
- А если не встанешь, я тебя съем!
В гости наведывается Буран - её товарищ, так часто получающий по ни в чём неповинным ушам. Но подколы подколами, а дружба дружбой, как бы не косился на это утраивающийся в размерах от недовольства Сыч. У подстилки тут же оказывается аппетитная на вид рыбёшка, и бело-рыжая бестия хитро косится на спутника жизни. То-то, будет знать, как спать: завтрак в постель другой организовал. Ручей отметила посвящение рыжей шестерни, и Зимняя Вишня просто поплыла от умиления за кровинушек и гордости за них же.
- Тренировки такие интенсивные, но им нравится, понемногу начинают входить в колею. Птицелапке сложнее, конечно, но и она справится, я уверена... и за что ей достался Репейник? Колючий он. Зато Шиповник усмирит, наконец, нрав Ветерка.
Сморщив нос, выдохнула кошка, укладываясь на подстилку, дабы покормить проснувшихся малышей. О наставниках Подсолнуха и Мускатника она не сказала специально: у присутствующих к ним свои счёты, незачем с утра пораньше негатив лить. Что до Зари... пожалуй, высказывание о Ветерке и тут уместно будет.
- Бриз, не пихай Туманку, места всем хватит. Доброе утро, мои родные.
Ласково вылизав приёмышей и позволив им спокойно присосаться, папоротниковоглазая подтянула к себе плотву, кончиком хвоста пощекотам подбородок Сыча.
- Буран, что я слышу? Мой наставник мышей готов остепениться?

- А мне он больше гуся напоминает - такой же упрямый.
- Львинозвезд!
Сорвавшись с места - да-да, все каноны кошачьей гордости и неприступности были непозволительно переступлены - Ручей, едва не задев уже внушительно растущую кучу спящих отпрысков, перепрыгнула через это живое препятствие и, не постеснявшись ни Бурана, ни милующихся Сыча и Зимнюю Вишню, прижалась всем телом к груди златогривого лидера, сотрясая своды палатки звонким, грудным мурлыканьем.
- Это как посмотреть еще, кто тут гусь, - уткнувшись носом в золотистую шерсть и блаженно зажмурившись, промяукала вполголоса речная красавица, выгибая точёную спинку и обольщая возлюбленного.
Наконец, едва получив допустимую для выживания дозу объятий, серенькая отступила на шаг и заглянула в янтарные глаза Львинозвезда. Устал, это заметно. И мучается, от неизвестности, безысходности. Переживает.
Тут никакая эмпатия не нужна. Просто она принадлежит ему, и чувствует речного льва как никого другого. И как никто другой.
- Вот бездельники, - заметно повеселев, улыбнулся кот. Блаженно ощущая золотистый хвост, обвивающийся вокруг тела, Ручей трепетно вздрогнула и улыбнулась, прижавшись боком к боку супруга.
- Еще пару лун и так сладко уже не поспят, - шутливо заметил предводитель, вызвав очередной смешок у подруги.
- Ловят момент. Правда вот... Дымок и Пшеничка... - взгляд сапфировых глаз заметно помрачнел и болезненно потух при взгляде на два почти безжизненных тельца. Ни слова, ни взора, ни жеста. Два полумертвых - да, Ручей осмелилась сказать это про себя - котёнка.
Но нельзя. Нельзя так переживать... Ведь есть еще четверо. И есть её лев.
- Как ты? - мягко мурлыкнула кошка, устраиваясь подле речного лидера. Она представляла, сколько сейчас на него свалилось и как ему тяжело.
- Быстрик, похоже, преисполнен желания учиться. У вас уже была тренировка? Не ворчи, Буран. Тебе придется смириться с тем, что у тебя появился новый соплеменник, - добродушно проворчала иссиня-серая рыболовка, обратив взгляд на недовольного светлого кота и одновременно по-хозяйски положив голову на спину лежащего Львинозвезда. Она, соскучившись, вполне оправданно заявляла на него свои права, так что вот. Её лев.

- Ох, как вы мне дороги, То гусь, то карась, определитесь уже. - Я фыркаю, закатив глаза: "Семейные пары".
Поднимаюсь, вздернув точенный подбородок, в порыве гордости, как ледяной ветер, наложив пелену на серые глаза, приветствуя Львинозвезда сдержанным кивком и серьезным выражением морды. Вытягиваюсь во весь рост, поровнявшись взглядом с Речным львом:
- У меня замечательная тетя, - тепло отзываюсь я о Ручей, поведя усами, обернувшись в сторону иссиня-серой синеглазки, прикрыв глаза киваю.
Все таки я не ошибся, когда пошел именно к ней за советом по части слабого пола... У этой-то кошки опыт имеется, если учитывать то, как она умудрилась укротить дикого золотистого хищника, превратив клыкастого в маленького котенка. Улыбаюсь уголком губ, приподняв белоснежные эластичные усы в полуухмылке, одними губами бросая: Я еще зайду. А после легкой рысью, перенося вес с одной лапы на другую, вытянувшись как струнка, махаю на прощание хвостом, бросив:
- Приятного времяпровождения, голубки.
Делаю шаг, продвигая массивную фигуру сквозь проход, отряхнув своеобразную шкуру, и вздыбив загривок. Прохожусь языком по шраму на губе, выходя из Детской, направляясь на охоту. Все таки, ума палата дороже злата.

Летнее солнышко стремилось пробраться в каменную палату и разбудить меня. За палатой гудела буйная река, пели свои песни птицы и какие-то коты что-то делали. На самом деле это сейчас волновало меня меньше всего, больше внимания я уделила на то, что лучик света упал прямо на мои глаза. Он что, нарочно?
Хотя, думаю дело не только в шальном солнце, что стремилось разбудить меня: мой братец-непоседа, видимо, проснувшись, с силой пихнул меня лапой в бок, от чего я невольно взвизгнула. Обижено фыркнув, я после отодвинулась от светлоглазого. Заметив это, бело-рыжая кошка, что получила звание моей матери, сделала замечание Бризу, на что я довольно усмехнулась. Поделом.
Кстати, о рыже-белой кошке. Эту прекрасную зеленоглазую красавицу звать Зимней Вишней. Признаюсь, это имя невероятно подходит моей маме. Оно сочетает в себе, кажется, все особенности моего сокровища, что я люблю больше всего на свете. Мама. Как по родному и мягкому звучит это слово. Нет, оно подходит ей даже больше ее собственного имени.
Когда вся обида прошла, я вновь прижалась к братику, спрятавшись за ним от взрослых. Он был больше меня, потому что являлся первенцем, но меня это ничуть не тревожило, ведь в случае чего он всегда защитит меня, верно?
Устроившись около одного из сосков кошки, я с легким мурлыканьем начала пить молоко, которое было так приятно на вкус. А пока я ела и мяла лапками живот королевы, в палату успели прийти гости. И это был не только тот златогривый огромный кот, что так невзлюбил, и это было взаимно, и не тот белый воин, что тоже пришел проведать семейство вожака. Нет, это был тот, кто пришел проверить семейство Зимней Вишни, а точнее, посмотреть на меня с братиком.
- Кто это? - произнес рыжий кот, без доли ревности или злости. Пожалуй это был один из тех немногих, что отнесся ко мне без переплетений гнева и ярости. В его зеленых глазах читалось лишь удивление и интерес, не более. После что-то шепнув моей маме, от чего я недовольно вскинула бровь, он обратил свой взор на меня. На меня!
- Привет, меня зовут Ветерок, - приветливо сказал кот, заглядывая в мои глаза. Что такого он нашел в них? Вот я даже не знаю какого они цвета, так что же в них можно такого найти? - А тебя как зовут?
Я, по своему обыкновению, спряталась за брата. Можно было увидеть лишь часть меня и взор моих любопытных глазок, что удивленно хлопали ресничками. Я? Кто я? Странно, но это был первый, кто спросил мое имя. И было бы странно с моей стороны не ответить.
Подняв ушки торчком, что ранее крепко были прижаты к серой голове, я набралась храбрости выглянуть из-за Бриза полностью.
- Я...- словно забыв свое имя, я слегка отвожу взгляд, а потом более уверенно отвечая, - Я Туманка.
Это далось мне нелегко, скажу я вам. Мой первый знакомый, мой самый первый друг.
- Ты ведь... воитель, да? - спрашиваю я, вновь посмотрев на него. Он был больше меня, а значит и должность у него была выше моей. Правда не разбираюсь я в них еще. Совсем не разбираюсь.

Отредактировано Туманка (2014-10-09 23:50:59)

Отыгрыш за прошлую неделю

Мирно посапывал под боком у матери Зубастик, казалось, что ему снятся самые сладкие сны, возможно, это было и так. Рядом также сладко сопела Зарница, которая изредка толкала крупного Зубу, а быть может она просто опиралась на него, или грелась... Кто знает этих котят. Малыш каждый раз отталкивал надоедливую сестренку от себя, недовольно при этом что-то бурча себе под нос. В палатке были еще котята, но более старшие, не считая двух котят, которых недавно принесли под опеку другой кошки. Сам Зубастик не знал, где их мама, а быть может эта рыже-белая кошка и есть их родительница, но Зубе было на это откровенно все равно. Самое главное для него было сейчас - это материнская забота и отцовское уважение. Каждый раз, когда Раколов навещал палатку, а делал он это каждый день, Зубастик вытворял какой-либо новый номер, заставляя папаню улыбнуться, а мать ласково засмеяться. А когда рыжего кота не было в палатке, Зуба старался либо отдыхать, либо расспрашивать маму о том и о сем. Котенок еще не выходил на изучение лагеря, но зато он знал, где что расположено, только по описаниям мамы и папы, они много рассказывали Зубастику о воительской жизни. Сами они были тоже воинами, правда Мрачница всегда находилась с ними в Детской и никуда не выходила, только на грязное место и к куче с дичью, оставляя котят под присмотром для других королев. Зубастику не очень нравилось то, что мама уходит иногда, не часто, конечно, но было бы лучше, если бы она навсегда осталась со своими детками в палатке. Недовольно потянувшись, малыш гневно посмотрел на Зарницу, которая переминала свои лапы на шкуре братца, словно по подушке. "Ах она наглая морда! Надоела уже." Нахмурившись, Зубастик оперся на живот матери, требовательно толкая ее.
- Ма-ам. Мама! Ты спишь? Зарница мешает мне спать! - котенок стал дергать ухо матери. Ну почему она так крепко спит? Она должна сразу же откликнуться на его призывы! Вдруг с ним что-то случилось, - Ты меня слышишь? Накажи Зарницу! - ворчал котенок, продолжая настойчиво будить кошку.
- Привет, здоровяк,- послышался голос позади, а потом котенок почувствовал. как его гладят. Восторженно повернувшись к отцу, Зубастик заверещал, а потом радостно запрыгал, ведь он очень сильно ждал, когда Раколов навестит своих деток.
- Папаня. Папка пришел! Па-па-ня! Вставай, глупая Зарница, папка пришел! - он стал наяривать кругами вокруг своего отца, а потом стал подталкивать его ближе к подстилке, чтобы тот поговорил со своим семейством. Глаза сверкали счастьем и радостью. У Зубастика скопилось столько энергии, что он был готов, наверное, прыгать весь день и всю ночь вокруг своих мамы и папы. Раколов стал интересоваться самочувствием своих детей и супруги.
- О-о, папа. ты каждый день это спрашиваешь. Неужели нельзя, допустим, спросить, что тебе принести на ужин? Или, как на счет того, чтобы прогуляться по лагерю? Ты ведь знаешь, па, что я всегда сыт и всегда в тепле! И день у меня проходит одинаково. Жду тебя, сплю и играю. - Зубастик обидчиво пристроился между матерью и отцом, слушая их разговор. Но все это тоже было одинаково. Даже никаких нарушений! Фе. Зубастик вырвался из "объятий".
- Я пойду в палатку старейшин, послушаю сказки. Зарница, пошли со мной?- позвал с собой сестренку Зуба, а потом, не дожидаясь ответа, побежал на выход из Детской. Он знал, что Мрачница выйдет посмотреть, дойдет ли он до нужного места, ведь котенок уже бывал у старейшин пару раз. Интересно, что ему сегодня расскажут? Котенок двинулся к узкой расщелине к покрытым мхом камням. Попасть к старикам было не сложно, хорошо наверное, что палатки расположены рядом, ведь старейшины рассказывают удивительные истории. В палатке пахло не так. как пахнет в Детской, тут не было запаха молока, но зато пахло чем-то странным. От одного старшего котенка Зуба слышал, что тому рассказывали, что так пахнет мышиная желчь.
- Вечерница! - закричал котенок, оповещая о своем приходе, может кошка и не слышала его, Зубастик не знал, но наверняка почувствовала,- А расскажи историю! Интересную!- малыш уселся напротив огромной кошки, ему даже казалось, что она самая огромная в племени, но все же, кажется, папа был выше, но не настолько упитаннее.

Отредактировано Зубастик (2014-10-12 21:33:40)

- - Я... Я - Туманка.
- Туманка, значит? - расплылся в улыбке молодой оруженосец, едва показывая белоснежные клыки, - Туман... красивое природное явление. А я - Ветерок. Приятно познакомиться. Если честно, то у меня это имя было ещё с детства. Как видишь, менять не стали. Но, надеюсь, что когда подрасту, то поменяют. А то представь, высокий грозный воитель и тут... Ветерок. Нет, я тогда просто умру от стыда, - стыдливо прижал длинные уши к голове кот, но после минуты молчания, обратил свой изумрудный глаз на кошку, так как та в свою очередь решила задать вопрос.
- Ты ведь... воитель, да?
Оруженосец наклонил голову. Он впился глазами в Туманку, позабыв о том, что может напугать её столь пристальным взором, но на миг задумался. Неужели, лишь только две луны с момента того, как полосатый покинул детскую сильно изменили его во внешности и характере. Что же, с кем не бывает. Наконец, очнувшись, рыжий помотал головой.
- Если бы. Я пока ещё оруженосец. Оруженосец, который вынужден вечно метаться между двумя братьями. Потому что если бы их посадить в одну клетку, то тогда бы и мокрого места от них не осталось. Мускатник и Подсолнух. Я, да, я тебя с ними обязательно познакомлю. И с Птицелапкой, и с Лазурницей... - принялся перечислять своих братьев и сестёр младший. Не смотря на то, что он был младший в семье, ко всем относился вполне миролюбиво, а в стороне никогда не оставался, как и без внимания. Вечная активистка Лазурница успела перетаскать его по всем уголкам территории Речного племени, с Птицелапкой Ветерок изредка перекидывался парой слов в палатке перед сном, а с братьями - уже другое дело. Мускатник попросту предпочитал игнорировать первенца в семье, но к младшему относился спокойно, понимая, что тот воспринимал его самоуверенность как должное. Даже совсем, может, капельку беломордый ему завидовал. Очень важно иметь упрямую веру в себя, чего нельзя было сказать о Птицелапке. Зеленоглазая сестра очень часто суетилась, волновалась, даже если перед ней была задача поймать одну калечную мышь.
- Сколько тебе уже лун? Мы были в твоём возрасте, когда нас решили, наконец, вывести наружу. Помню, что все разбежались в разные стороны. Кому что было интересно, хех.

Тишина. Глубокое, бескрайнее поле, опрысканное робким позолотом зрелых колосьев. Высоких, красивых, заманчивых. Ветер едва казался их пушных голов, раскачивая аккуратно обструганные природой стебли, он действовал настолько аккуратно, что даже малейшего шелеста нельзя было различить среди этой волшебным образом натянувшейся нити. Яркое солнце пригревало приятно, в столь ранний час оно ещё не успело распылиться и не жалило, лишь слегка подразнивая подставленную спину. То там, то тут обозначались одетые в коричнево-палевые оттенки птицы, но и голоса, ни хлопанье крыльев не тревожили сознание - их словно тоже не было, высосали. Все привыкли считать, что тишина бывает только тяжёлой, неприятной, давящей. Но есть в ней и лёгкость: долгожданные моменты, когда палитра красок по-настоящему богата, когда она переливается и льётся настолько насыщенно и тонко, что пояснений не требуется - всё и так чувствуется. То понятие, что незримой марлей раскинулось над бескрайним простором, как раз относилось ко второй категории. Тишина не напрягала, не мешала. Она была вожделенной, долгожданной, драгоценной.
Кошка не шла, она плыла среди колосьев, вытягивая спину и впитывая в себя каждое выгроверованное мгновение. Блаженство, истинное и неподкупное, возможность насладиться природным спокойствием. Но... просуществовать вечно ему было не суждено. Ветер усилился, обрёл щёлкающий свистом звук, и заползшая на солнце струйка тумана несла в себе какое-то подозрительно знакомое послевкусие. Уши заложило, порыв подхватил и начал толкать вперёд, по открывшейся неожиданно тропинке, заканчивающейся чёрной дверью, ведущей...
В реальность. Зимняя Вишня встрепенулась и прижала к макушке аккуратные уши. Она уже давно слышала сквозь сон два навязчивых, подозрительно знакомых голоса, но сон был настолько приятен, что терять его не хотелось, и кошка всячески игнорировала внешний раздражитель. До поры, до времени, разумеется. А вас удивляет маниокальное стремление к тишине, настолько сильно развитое, что является даже во сне? Что ж, когда вы подряд воспитаете четырнадцать котят в шумной детской, сия особа будет готова обсудить с вами свою "проблему", а пока она её вовсе не пугает и не тяготит. Вполне естественная вещь, не находите?
- Я хоть иногда могу поспать?
Садясь и зевая, осведомилась обладательница прекрасного папоротника, распахивая очи и окидывая разбудившие её субъекты хмурым взором. Несколько окрепший силуэт Ветерка вызвал мысленное одобрение: приятно знать, что твой отпрысок достойно проводит ученические луны. Не удивительно, впрочем, Шиповник слыл достойным и умелым воителем, так что его кандидатура в наставниках мальчишки вполне устраивала и грела внимательную мать.
- Неужели ты решил навестить мать? Я рада. Или причиной стала наша подрастающая красавица?
Пройдясь хвостом по макушке дочери и вытянув шею, дабы коснуться носом щеки сына, бело-рыжая продолжила строже (ещё бы, шутка ли, целое обсуждение диверсионной вылазки!).
- Которой давно не устраивал трёпку отец.
Хотя, по-правде говоря, особой строгостью к детям пара не отличалась, котята росли во весьма мягкой атмосфере и получали только когда, когда окончательно допечённые родители не успевали остыть по дороге к виновнику торжества; зато, в такие моменты могло достаться достаточно крепко.
Резанув предостерегающим взглядом серебристую малышку, кошка задумалась о том, что неплохо было бы перекусить, в конце концов, раз уж проснулась, пришло время завтракать. Потянув едва слышно хрустнувшие плечи, молодая королева продолжила.
- Как проходит твоё обучение? Я надеюсь, Шиповник доволен твоими успехами.

Сон яркими ниточками плелся в голове у маленького Зубастика. Он то и дело вертелся во сне, стараясь принять самую удобную позу, наверное, удивительно было, что этот котенок еще не попробовал лежать на голове, это выглядело бы смешным. Бурому малышу снилось, будто бы он уже стал воителем, и его поставили на место глашатая, а он так гордится, радуются за его успех все, и целительница сестру, и другие воители, и мать с отцом. Внезапная мысль о папе прервала сон. Раколов уже давненько не навещал своих детей, неужели он забыл про них? Раскрыв свои уже позеленевшие глаза, Зубастик перевел взгляд на уставшую мать, которая тихо вздыхала, пытаясь скрыть свою горечь. О чем же она печалилась? Зубе было вовсе не понять. Может быть папа ее обидел чем-нибудь? Ух, вот он задаст ему, когда вырастет. Теперь он будет оберегать свою мать, будет любить ее больше отца, который так нагло бросил родную семью. Зубастик прижался к материнскому боку, стараясь своим детским урчанием успокоить страдание Мрачницы. Хотелось что-то сказать, поддержать, но у малыша не подбирались слова, Зуба не знал, как успокоить свою мать. Котенок оглянулся, все еще спали, и только двое взрослых разговаривали, перешептывались. Малыш попытался напрячь свой слух, но увы, уловить нить разговора не удалось, поэтому он переключил свое внимание на кошечку, которая умывалась. Ага, это дочь Львинозвезда - предводителя, может было бы неплохо сдружиться с ней? У нее были еще братья, но они еще спали. Так бы Зубастик наверное решил бы познакомиться с ребятами, но тут есть только один выбор. Кто знает, может девчонки не все такие, как его надоедливая сестра? Вот рыжий кот что-то сказал своей дочери, а поэтому Зуба решил не вмешиваться, пока, возможно, кошечка что-то ответит своему папе. Где же Раколов? Бурый выбрался из объятий своей матери и, сладко зевнув и при этом потянувшись, котенок невесомыми прыжками подбежал к кошечке, правда ее отец все еще сидел рядом, поэтому Зуба совсем малость не добежал до самой цели, а остановился в нескольких хвостах от разговаривающих.
- Пс, - котенок постарался отвлечь кошку, - Эй, меня зовут Зубастик, а тебя? - она была уже взрослая, скорее всего кошечка скоро станет оруженосцем. Зуба ей завидовал. Может она покажет ему лагерь? Или быть может научит чему-нибудь?

- Привет, Туманка, - задорно в детскую зашёл Ветерок. Он в последнее время и впрямь зачастил заходить в гости, но не только чтобы проверить маму, которая осталась выкармливать ещё двух потерянных котят. Изумродноглазый подошёл к приёмной сестричке и задорно улыбнулся приветственной улыбкой, и немного подождал, пока кошечка отгонит последние остатки сна. Пока она просыпалась, сын кинул свой взгляд на точно также мирно отдыхающую Зимнюю Вишню и подойдя к ней, опустил перед мамой свежую белку. Детскую наполнили сытные и сладкие запахи свежатинки.
- Привет, мам. Как твоё самочувствие? - обеспокоенно улыбнулся рыжебрюхий, впрочем, улыбка никогда не покидала его, волновался тот, или был испуган. - Белку принёс для тебя. Я думал, что ты уже устала от рыбы, или я не угадал? - улыбка резко сменилась печальной растерянностью. Это выглядело до такой степени умильно, что просто не могло не заставить улыбнуться. Когда же со стороны Туманки появились признаки движения, Ветерок перевёл взгляд на малышку и вновь вернул к себе прежнюю физиономию. - Выспалась, красавица?- окинул младшую изумрудным взглядом полосатый и прилёг напротив неё, - У меня для тебя есть пара весёлых моментов. Наверное, ты и Зимняя Вишня уже догадались, да? - он задорно рассмеялся, - Ну же мам, тебе даже думать не придётся. Вновь маленькая стычка между Подсолнухом и Мускатником. Неплохо было бы Солну перестать наступать лапами на гордость Мускатника, зная, что его это вечно тормошит, - это не было стукачеством. Просто Ветерку было почти не с кем поделиться переживаниями о своих братьях. Не дай Звёздное племя однажды они перегрызут друг-другу глотки. - Самое печальное, что их почти нельзя остановить. Только если поселить в разные палатки. Я уж старался Шиповника уговаривать меня иногда парно тренироваться с кем-то из них, но предпочтение отдаётся, соответственно, только одиночным тренировкам... - рыжебрюхий был нейтралитетом в этой позиции. Он мог заниматься и в компании, и в одиночестве, однако не любил ссоры между родственниками. - Наверное, мне не стоит трогать эту тему. Всё же это их личные дела, однако братья есть братья, - умильно улыбнулся он и не зная, угадал ли мысли Зимней Вишни или нет, сказал: - С Птицелапкой я редко вижусь, как и с Зарёй. Лазурница таскает меня всюду, куда не лень, - умиротворённо вздохнул младший. Полосатый любил проводить время со своей сестрой. Она была всегда буйной активисткой, а Ветерок был не против следовать за ней, сопровождать в приключениях. Что могло бы случиться с рыжебрюхим, если бы пропала такая важная деталь в жизни. Наверное, сестра и впрямь была самой близкой ему из всех членов семьи, и он искренне надеялся, что так будет всегда.

Рыжий оболтус, значительно подросший с того момента, как выпустился из детской, спешил в свое "гнездышко", где сейчас отдыхала Зимняя Вишня. В последнее время Мускатник заглядывал туда неприлично редко, в отличии, например, от Ветерка, регулярно навещающего мать. А сегодня... Нет, он туда не переселялся. Нет, он, черт возьми, не беременный. Он просто решил навестить бело-рыжую маму, которая сейчас заботилась о его сводных брате и сестре. Хоть он был и довольно-таки скуп на проявление любви и заботы, рыжий непередаваемо любил Зимнюю Вишню, и, возможно, это была единственная кошка, которую он по-настоящему уважал. Так уж вышло, что "прекрасный пол" наш оруженосец считал слабее, но мама - это другое. Мама - это совсе-ем другое дело.
Мускатник еще с леса тащил в зубах красивую ветку, покрытую восковым налетом и имеющую бело-рыжий цвет, как и королева. Как водится, спустя какое-то время он абсолютно забыл о своей находке, и вместо аккуратного бега трусцой помчался своими обычными скачками,мотая головой и нещадно тряся веточку. Так что теперь, подойдя ко входу в детскую и  положив перед лапами подарок, чтобы рассмотреть еще разок, он только досадливо крякнул. Некогда вполне симпатичный презент превратился в обычную палку, растерявшуюся рыже-розовые листья. Еще раз осознав, что с женщинами он никогда ладить не сможет, рыжий отодвинул лапой палку и, пригнувшись, вполз в детскую.
Увидеть тут Ветерка было не так уж и удивительно. Он, возможно, был самым благодарным сыном из всех, что были у Зимней Вишни.
- Привеет, мам, - Мускатник непроизвольно улыбнулся. Зимняя Вишня стала казаться уже не такой большой и сильной, скорее наоборот - уставшей, измотанной, но довольной и по-прежнему красивой, - Чес-слово, я тебе кое-что нес, но как-то не срослось...
Мускатник виновато улыбнулся, прижав одно ухо. Вон, Ветерок еды принес. А он, как всегда, самый галантный парень на деревне. Мда. Кстати, он не поздоровался. Приветливо кивнув брату, рыжий продолжил:
- Как тебе тут, скучно без нас? И вообще, не нас ли вы тут обсуждаете? - он театрально-подозрительно окинул взглядом родственников, смешно поджав губы, - Или тебя есть кому веселить?
С этими словами Мускатник немного опустил голову, выхватив зелеными глазами Туманку. Откровенно говоря они не были знакомы. Рыжий знал, что эти двое есть, но как-то не встречался с ними.
- Привет, соня! - не слишком громко поздоровался он. До этого он ни разу не общался с котятами младше него,так что теперь чувствовал некую неловкость и умиление. А еще пугающее чувство, что он сейчас опять где-нибудь накосячит и отхватит по полной программе.
Мукскатник сел рядом с братом, наверное, впервые в жизни нуждаясь в его поддержке. Дети - это страшнее, чем взрослые. Они слишком маленькие и готовы вот-вот сломаться.  А еще непонятно, как с ними говорить. По крайней мере, Мускатнику. Ветерок всегда хорошо ладил с окружающими.
- Я вам тут не помешаю? - он немного сконфуженно почесал ухо лапой, разом осознавая свою неблагодарность маме, и неловкость - он ведь даже ни разу не общался со сводными  братом и сестрой!

Мрачница занималась своими делами, оставшись в одиночестве. Рахгол, исполняющий обязанности целителя, полетел за новым запасом трав, поручив ей присмотр за пещерой и посетителями, которые могли придти в любой момент. Кошка, чтобы не терять времени даром, заучивала травы, их названия и запахи. Она уже многое успела запомнить, ведь знала, что от итогов этого обучения зависит её будущее в племени. Либо ей удастся освоить ремесло целителя, либо придётся заточить себя в пещере старейшин, что для Мрачницы было самым страшным исходом. Нет, эта кошка будет до последнего сражаться, преодолевая все напасти, сваливающиеся на её голову.
Вдруг бурая услышала чей-то крик со стороны Детской. Кошка тут же поняла, что это королева, у которой, должно быть, начались схватки. Подбежав к кучкам трав, Мрачница прихватила бурачник и лаванду, необходимые каждой новоиспечённой королеве, и побежала к жилищу котят и их матерей. Преодолев небольшой холмик, который раньше она не замечала, помощница целителя буквально ввалилась в Детскую. Осмотрев её, чтобы найти роженицу, кошка сразу же заметила Стрекозу.
- Она же совсем молодая для родов, - подумала бурая, подбежав к роженице, минув остальных королев. Положив травы рядом с молодой кошкой, Мрачница решила осмотреть её, чтобы понять на какой стадии протекают роды и нет ли каких отклонений. Сразу её внимание привлекла шерсть кошки, с которой ручьями стекала вода, - Стрекоза была за пределами Детской? У неё же большой срок, какие там прогу... - не успев окончить свою мысль, Мрачница обратила внимание на то, что вся шерсть молодой роженицы была покрыта кровью, - С ней что-то произошло. Это явно не кровь, идущая во время родов. На теле многочисленные царапины и порезы. Где же она их заработала? Если бы я знала, взяла бы с собой ещё и хвощ. Тут, наверно, и конский щавель не помешал бы, - эти раздумья заняли у Мрачницы не более двух секунд, поэтому она тут же принялась за принятие родов.
Сложив лапы крестом, она начала надавливать на живот Стрекозы, чтобы вызвать родовую деятельность. Сначала кошка боялась сделать хуже, но, видя, что ничего не получается, надавила сильнее, отчего юная роженица вскрикнула. На какую-то секунду лапы помощницы целителя дрогнули, ведь это её первые роды, где она - целитель. Быстро собрав мысли в кучу, Мрачница надавила сильнее, пытаясь не обращать внимания на крики белошёрстной.
- Так нужно, иначе котята задохнутся. Необходимо, чтобы прямо сейчас появился первый котёнок, - да, по размерам живота кошка определила, что у Стрекозы родится ни один малыш.
То, что сама бурая когда-то рожала и помогало ей, и мешало. Рахгол, конечно, рассказыв ей о родах, но не так подробно, а сама кошка помнила действия целителей, когда рожала она. Мешал ей этот опыт тем, что Мрачница знала, насколько это больно. Тем временем показался первый котёнок.
- Слава Звёздному племени, - подумала бурая и хотела было прокусить окоплодный пузырь, но новоявленная мать опередила её. А сама кошка продолжала надавливать на живот, беспокоясь о том, что прогулка, совершённая Стрекозой, могла забрать у неё много сил. В этот момент в Детскую вбежал Буран - отец рождающихся котят. Но Мрачница сконцентрировалась лишь на родах, поэтому не заметила его. Вскоре появился на свет ещё один котёнок. Теперь уже помощница целителя сама провела процедуру, необходимую после появления на свет малыша. Кошка видела, что силы роженицы на исходе и мучилась от того, что не могла ей ничем помочь. Ни одна трава не может вернуть силы во время родов, когда нужно бороться за жизнь маленьких котят и их матери. Тут уж не до трав. Остановить кровотечение, становившееся всё серьёзнее, было тоже невозможно. В какой-то момент по телу Мрачницы прошёлся холодок. В это время на свет появился третий котёнок, на этот раз последний. Стрекоза уже не могла говорить, ей всё труднее давалось дыхание.
- Нет, ты должна жить, у тебя прекрасные дети, а главное, здоровые, - еле слышно проговорила Мрачница. В этой ситуации она не могла ничего сделать. Звёздное племя уже забрало душу бедной кошки. Она сделала последний вздох и ушла к предкам, - Но как же так? Она такая молодая. Это я виновата. Никогда не принимающая родов, полезла в это дело. Но и оставить её на произвол я тоже не могла. Прости, Стрекоза, если сможешь. Простите, котята...
- Прости, Буран, - уже вслух, на выдохе произнесла она.

Утро ясное, настроение прекрасное и вообще всё хорошо, не солнечно, конечно, но тем даже лучше, ведь выпал снег, что главное. Не успев толком проснуться, полосатая выбралась на свежий воздух и сразу же покинула главную поляну. Хотелось прогуляться, поохотиться, побыть наедине с мыслями - исключительно положительными, что немаловажно. Ни патрулей, никаких других неотложных дел в помине не было; такое тоже случается, жаль только, что редко. И, пользуясь заслуженным выходным, кошка прогуливалась по окраинам Ельника близ Низин, прыгала в сугробы, каталась в пушистом, липком снегу, позволяя себе немного этого ребячества. И чувствовала себя так же легко, как падающие с неба хлопья. Впервые за долгие луны ни одна чёрная, серая или даже сероватая мысль не закралась в голову, наполненную отголосками скрипящего снега, собственного смеха, воя ветра, птичьего голоса и трескота населяющей местность фауны. Удачная охота поспособствовала поддержанию планки настроения на уровне "лучистое", посему после полудня кошка заспешила в лагерь.
За счастье нужно платить. Об этом ведь все знают, правда? Даже если оно совсем крошечное, незначительное, приходится отдавать в казну судьбе увесистый мешочек. Не всегда с деньгами, и подчас от этого грустно. Золото, деньги нынче принято считать неотъемлемой, едва ли не самой важной вещью в мире, но разве правда это, если они не выкупят жизнь? Это или просто невозможно, или требует запредельных размеров. Глупо, жалкое подобие. Если бы действительно имели цену, хватило бы копейки. Но не об этом сейчас речь, хотя суть близка. Возносится то, что никогда не отблагодарит, а светлые моменты скорее наводят страх за последствия, нежели позволяют полностью собой насладиться. Разве это правильно?
За счастье нужно платить. Крик Журавля знала об этом, как и любое живое существо в этом мире. Практически любое. Но она подумать не могла, что простая прогулка по окраине зимнего леса может вытечь в такую цену. Тот, кто в украшенных звёздами долинах составляет прайс-листы, наверное, окончательно помешался или просто хочет поиздеваться, как ещё объяснить это жестокое, необоснованное безумие? Кошка не верила в судьбу, в предназначение, в заданные кем-то функции. Всё складывается слишком быстро, фундамент - обстоятельства настоящего и, наверное, всё же чьё-то желание. Кроме самих фигурантов, воздействие предков или чего-то выше, если оно есть (ведь не спроста же кто-то устанавливает даже для них законы и карает за несоблюдение).
О том, что случилось неладное, охровоглазая догадалась, едва успев переступить порог лагеря. Эти взгляды - осторожные, неровные, встревоженные и неуютные - были хорошо ей знакомы, причём не в лучших сценариях. Широкий шаг мгновенно что-то сковало, и сердце забилось вкрадчиво, словно готовилось застыть вовсе. Новости ведь тоже убивают. Нетерпеливо выгибая хвост и желая поскорее добраться до сути (желая, но страшно боясь содержания), махина добралась до общей кучи, сложила туда улов и поймала первого проходящего мимо соплеменника с требованием разъяснить, наконец, что всё это значит.
Она сразу поняла, что кто-то умер, просто подумать не могла, что это Она. Полосатой казалось, что ей расскажут о Прудик, Лани или ком-то ещё, приходящемся близким родственником (о том, что это член семьи, ушастая догадалась по какой-то избегающе-сострадательной манере, обращённой не с тоской друг к другу, а в основном к ней), но с детства ничем себя не зарекомендовавший и, по-сути, не имеющий каких-либо других перспектив. Да, просто серая масса, её, конечно, жаль, но ведь условия равны, и неразвивийся может винить лишь себя, коль проросло семя рядом. Крик Журавля, конечно, огорчилась бы, если можно таким словом выразить ситуацию, но явно не стала бы убиваться. Кошка не превратилась в чёрствую, но, пережив немало событий, связанных в том исле и с похоронами близких, научилась понимать, что даже "свои" делятся на категории, где есть главные и второстепенные по возможности вклада в мир. И действительно горевать стоит лишь по первым; вторые сами загоняют себя в эту рамку, из которой нет выхода.
Не ожидала, не была готова. Сказать, что земля из-под лап ушла или воздух в лёгких застрял - слишком просто. Растворилась душа, словно действительно собираясь уйти. Но даже она привыкла к мысли, что нужно держаться, нужно быть сильной. Вернулась, осталась. Страдать, переживать, оправляться и жить дальше. С новой раной, с новой болью, но всё также радуясь снегу. Это не парадокс - реалии.
Мэйн-кунша кивнула, молча выдохнула и, развернувшись, пошла в детскую. Удостовериться. Абсолютно спокойная, словно и не слышала ничего. Неосознала? Нет, она уже привыкла принимать подобные вести сразу. Сказались, во-первых, выдержка; во-вторых, защитная реакция организма, отправляющая перегруженный от удара мозг на некоторое время в вольное плавание, чтобы действительно можно было выдохнуть. Фигура Стрекозы виднелась на дальней подстилке, загороженная ещё способными дышать телами, но даже со "стартовой" позиции было видно, как переливается от светлого к тёмному кровь. Взгляд падает на бурую, высветленную пятнами фигуру Мрачницы и отдаёт соответствующим Замёрзшему камышу холодом.
- Выйди.
Махина попыталась попросить как можно сдержаннее (не мягче, разумеется, сейчас не до этого), но вышло плохо, если не сказать больше. Из глотки вырвался грубый, нарастающий рык. Кошка не хотела видеть эту фигуру. В данный момент - вообще нигде, но в особенности не рядом с телом внучки. Она возненавидела эту кошку, возненавидела за одну секунду. Некогда воительница, переметнувшаяся вдруг в ученицы целителя, погубившая её девочку. Её юный, только начавший распускаться бутон, которому так не шло спокойствие, не шла эта застывшая навечно поза. Банально? Конечно, но ведь и сама смерть такова. Она никогда не приносит ничего нового, и реагируют всегда по нескольким уже известным шаблонам. Просто, зато жизненно. Мрачница... кошка, не имеющая опыта, решившая в одиночку принять априори сложные роды, не справившая, всё сломавшая и ещё осмелившаяся продолжать оставаться в детской, смотреть на котят, которых сделала сиротами. Впрочем, Рахгол не лучше. Птица, издавна считающаяся добычей, возомнила себя лекарем, учителем. И что он смог дать подопечной, где был сам, когда требовался здесь? Пустые создания. Все, все они. А Буран? Отец котят, который сейчас будет так страдать, убиваться от жалости к себе, несчастному... да зачем нужна эта жалость, если сам жив? Забил своей любовью наивной, талантливой кошечке голову. Неужели он, будучи старше, не осознавал, насколько опасны эти ранние роды? Лишь бы потешить самолюбие.
Да, полосатая была зла. Страшно зла; нарастающая в груди боль доводила до бешенства, до желания крушить всё вокруг, до отторжения мира в целом и каждого в отдельности, до желания срывать шкуры с ещё живых, извивающихся и орущих созданий. До ненависти ко всему вокруг, одушевлённому и нет. А к себе? Тоже. Охровоглазая презирала, терпеть себя не могла за то, что вообще допустила подобное. Отношения, беременность. В луны её молодости юные воительницы не забивали себе голову подобной дребеденью, они учились и работали на благо племени, зрели, а уже потом ползли рожать с животами наперевес. Конечно, в глубине души самка понимала, что не виноват никто. Роды - сам по себе неоднозначный процесс, и если что-то в нём идёт не так, помочь не в силах никто, даже Звёздное племя. Уровень их целительства просто не вышел на подобные высоты и вряд ли когда-то совершит это. Есть неизлечимые болезни, смертельные раны и патологии при родах. Просто существуют, как данность. Но в последнее время и за весь период в целом произошло слишком много таких случаев, чтобы прощать, отпускать, не ища виноватых. Ей осточертело просто мириться, соглашаться и успокаиваться. Это слишком безысходно, слишком безнадёжно и слишком больно. Несправедливо.
Мэйн-кунша прошла мимо Бурана, не желая смотреть в его сторону, и подошла к телу. Мокрое, окровавленное, оно невольно наталкивало на мысль о том, что же произошло до этого. А узнавать всё равно не хотелось; какая-то предательская слабость накрыла от кончика носа до кончика хвоста, и на краях упавших век блеснули слёзы, которым не суждено было скатиться. Глаза намокли, но даже сейчас Крик Журавля запрещала себе плакать: она понимала, расклеиваться совсем нельзя. Некому чинить.
Стрекоза с рождения была активной, болтливой, любопытной и трудолюбивой, такой стремительной, талантливой, доброй - перед ней были открыты все дороги, у неё могло было быть такое будущее, кошка возлагала на девчушку столько надежд. Но что уж теперь говорить, какой смысл? Сокрушаться... нет, от этого не легче. Просто смерть казалась полной противоположностью белобокой, она настолько ей не шла, что всё казалось глупой, циничной шуткой. Небеса, почему же это не она?
- Девочка моя... за что?
Махина села, осторожно коснувшись носом холодной от влаги, отдающей медью от крови шерсти, а после прошлась языком по векам, словно желая убаюкать естественным образом закрывшиеся на последнем вздохе глаза. Тело ещё не остыло до конца, но уже приобрело ужасную, застывшую форму, словно это коряга какая-то, а не кошка. Кошка, которой больше не суждено двигаться. Никогда.
Крик Журавля хотелось сорваться с места и дотянуться до самого неба, сорвать и раскрошить все эти треклятые звёзды, чтобы добиться правды, объяснения, чтобы изменить. Она не могла примириться, не могла забыть или отпустить, пойти дальше. Не могла простить. В первую очередь, разумеется, себе. И помешать оказалась не в силах, что в разы хуже.
- Ты не должна была оказаться там раньше меня, милая. Ты ещё столько всего не сделала, не собрала, не почувствовала и не попробовала. Зачем, зачем всё так? Стрекоза... прости меня, девочка. Я должна была быть тут. Прости, прошу тебя, прости. Не уберегла.
Не смогла. И это не предел, потом будет больнее. С каждым шагом. Отчаяннее, чернее, кровавее. Её крест, она даже смирилась. Но ведь должен быть предел! В конце концов, где-нибудь... почему не её саму, зачем Стрекозу? Невыносимо.
А рядом пищали три комочка. Беспомощные, ещё ничего не понимающие и уже избитые судьбой. Освещенные на жизнь, но проклятые для жизни. В лучший традициях этого проклятого мира. И как относиться к ним? Унёсшим родную кровь, но явившимся её продолжением. Непонятно, в основном от того, что внутри пусто. В мире пусто - вообще везде; так, как не было ещё ни после одной потери. Даже матери в детстве, даже Пёрышко, сына, много лет назад. Даже Течение недавно, что скончалась таким же образом. Потеря зеленоглазой оказалась слишком сильным ударом.
Крик Журавля встрепенулась, выдохнула, рассматривая котят. Так похожи, просто до безумия. Совсем маленькие. И сердце вроде как сжимается, кажется, даже не совсем от боли. Везде есть свои отдушины, лучики света. Первые поселенцы этой новой, выжженной до последней капли воздуха планеты. Нового мира более высокого уровня, с башни который подчас так хочется сорваться. Чтобы разбиться и отпустить наконец. Нельзя. Странно, что держит. Такое простое слово, адресованное самой себе.
- Как Стрекоза назвала их?
Имя не дрогнуло, как и интонация. Тихая, но выверено ровная. Привычка. Почему-то мэйн-кунша была уверена, что внучка успела наречь их. Возможно, просто чувствовала.
Действительно, совсем крошки. Клубочки. Правнуки; она их ждала, но всю радость выела потеря. И всё же, их нельзя винить. Кого угодно, но не их. А любить? Наверное, можно. Это ведь их общее продолжение.
Наследники, приходящие в этот мир любой ценой.
Порой самой высокой.
Чтобы оставить нечто более ценное.
Так бывает?
Да.
Честный ответ самой себе на все вопросы. Желающие жить дальше и развивать, исправляя недочёты и ошибки прошлого, должны существовать дальше, должны быть готовы мириться и отпускать, прощать и идти дальше. Оставляя за спиной всё, что угодно, зачастую покрытое крупицами себя. Но если вера в свет жива, есть шанс принести его каплю на землю.
Крик Журавля хотела осветить покрытые пеплом почвы этой лучинкой. Хотела справиться, а значит, сможет.
Свой выбор каждый делает сам, и она его сделала. Уже давно, осталось только следовать за ним, не изменяя в первую очередь себе. Значит, надо.
Живы не хлебом - долгом. И каплями любви, обрамляющими кровавые лужи.
Что поделать? Они сами создали этот мир, им же его и расчищать.
Чтобы эти комочки, став старше, были счастливее.
Я сохраню тебя. А ты сохранишь меня?

Ха, знаете... это так больно, когда судьба играет с тобой злую шутку. Вот так вот она посмеялась в морду Бурану, заливаясь пронзительным визгом и ускакала в сторону каруселей. Он нервно стучал кончиком хвоста, сидя на промерзшей земле. Сказать, что он нервничает - ничего не сказать.
Когда края ухо его касается крик, он тут же срывается с места, врывается в Детскую. Запыхался, скорее от нервов, не от продолжительного бега. И тут же взор серых глаз заволокло туманом. Нет, нет, нет. Не может быть...
Она жива, дышит. Правда, дышит не только она...
Дышит и дочка, белая, покуда, как снег. Шелковинка... На миг пронзает его губы тень улыбки, но ее как не бывало, когда очередной агоний приступ, сжимает все внутри прекрасной девы.
Он шепчет ей:
- Держись... Держись, родная, скоро, скоро... - кошка лежала с прикрытыми глазами. Бредила. Она билась в судорогах. Прекрасную бросало то в холод, то в жар.
А ведь смотреть на ее страдания было еще больнее. Смотреть и знать, что ничего сделать ты не можешь. Ничего. А тем временем кошка опять разразилась тонким криком, давая жизнь еще одному плоду. Кошке. Девочке. Метельке...
Он не смог бы радоваться, если бы знал, что понесут за собой эти роды. Тяжелые роды. Болезненные роды.
Мальчик погубил ее. Она умирала в лужице крови. Своей собственной. Захлебываясь кровью и слезами. А он... Буран... некогда воитель, а нынче отец, стоял и ничем не мог помочь.
И в миг... в миг все стихло, давая понять, что все закончилось. Закончилось сыном.
- Стрекоза... - а до него дошло лишь сейчас, глаза округлились от ужаса и боли. Нет, нет. Не могут самые худшие кошмары воплощаться в реальность. Это априори невозможно...
Да, невозможно где угодно. Но только не в нашем грешном имени. Сероглазый смотрел на своих детей. Смотрел на свое счастье. Которое должен был делить со Стрекозой.
Это будет эгоизмом - растить их детей... без матери.
В его голове все еще мелькали такие светлые зеленые глаза, тяжелое дыхание и полный боли голос. Голос, который он так всем сердцем любил. Голос, который у него так внаглую отобрало Звездное племя.
В его жизнь происходило многое: куча потерь, отсутствие матери и отца, гибель Раколова... Ничто не могло погубить его. Но... но эта потеря. Она...она его сломала. Она проломила лед в его душе, и сотни, нет, тысячи, капель печали небесной вырывались наружу, создавая настоящий смерч. Смерч, в который входили такие чувства... которые всегда скрывал. Гнев, ярость, любовь, тоска, печаль. На глазах его начали закипать слезы. Он не мог поверить. Морда искажалась с каждой секундой все больше, кожа на шрамах натягивалась. Ему было больно. Он осознавал, что нынче один в этом мире. И тут, его уха коснулось дыхание, колыхание ветра. Голос, который он так любил. Голос, который навечно заперт в его сердце. Как голубь в клетке.
Он слушал, а глаза намокали. Она бросилась в объятия, такие невесомые, но жаркие и пылкие. Холодный как лед, он начал таять, как ледник под опаляющими лучами солнца. Он дал волю чувствам и... заплакал.
- Сильное имя... - Дай заглянуть в твои глаза, родная... и он выворачивается, видя лишь отражения звезд, но без того живого блеска.
Она вновь бросается к нему, прижимается к нему так, как в последний раз. Наверное, в последний раз...
- Я люблю тебя. Слышишь? Всегда буду любить. - Ее уже нет, а этот кот уверен, что она его слышала. и тоже будет любить. Всегда.
В пещеру врывается Крик Журавля, тут же изобразив на морде гримасу ужаса. Она подходит к внучке. Она потеряла еще одно дитя. Да, он уверен, что она считает его виноватым. Но это не дает ей право на ее детей.
Прогоняет Мрачницу, а он проводит ее ненавистным взглядом. Он ненавидит ее. Не зная толком даже азов целительства, она бросается на помощь и губит. Губит все.
При первой же возможности я перегрызу ей глотку. Только дай повод. Жизнь за жизнь.
По щекам его все еще текут слезы, чистейшая вода. Они сверкают драгоценными камнями.
Раздался голос бабушки его любви. Об именах спросила.
Дай ему сильное имя... - ее голос все еще звучит в ушам, а теплое дыханье опаляет шкуру. Он будет помнить вечность. Всегда? Всегда.
- Наши две девочки. Шелковинка и Метелька... и... и сын. Стрекоза, - в отличие от Крик Журавля он запнулся, роняя на каменный пол слезинку, прижимая уши к затылку, - она хотела, чтобы я дал ему сильное имя, - я решаюсь подойти к ней, чувствуя, что по щекам вновь течет вода, - Клычок, да. Его зовут, Клычок.
Эта смерть сломала его. Он болей не станет тем Бураном, который был.
Он будет любить ее. Даже через столько лет? - спросите вы... Всегда. До тех пор, пока небо не воссоединит их.

Отредактировано Буран (2014-11-12 21:48:13)

Было страшно, голодно и холодно.

Жизнь - невероятно хрупкая штука. И не дай Звезды кому-либо испытать это на себе. Плакучая Ива чувствовала себя абсолютно беспомощной в пещере, где под потолком витал мрачный и леденящий дух смерти, и поближе притиснула к себе котят, обвивая их хвостом и пытаясь не дать увидеть бездыханное тело Стрекозы. А ведь она знала ее достаточно хорошо... Они были подругами, молочно-рыжая помнила ее еще совсем малышкой, и, казалось, будто бы это было вчера, а сегодня вот как злобно и по-черному пошутила судьба.

- Не смотрите, милые, не смотрите... - почти взмолилась она отчаянным шепотом, прижимаясь щекой к макушке старшего сына Светлячка,

Ясли наполнялись скорбящими котами, запах крови першил где-то в горле, а изумруды вспыхнули горькими слезами. Существо пронзила такая боль и сожаление, что Плакучая Ива просто не смогла сдержаться, а потому, сморгнув первую слезинку, даже не попыталась скрыть свою печаль от детей. И как же она объяснит им, что здесь происходит? Как она должна сказать им, что только что погибла их соплеменница?

- Мне так жаль, Буран, Шиповник... - жалко пропищала кошка, скорее самой себе, нежели супругу или отцу Стрекозы, и с дрожащим вздохом отвернулась.

Она не нашла в себе сил на это смотреть.