Сперва очень долгое время было тепло и уютно. И... Ну, почти что мягко, было странно как-то описывать степень мягкости наружности материнского организма. Всё же самое главное - это та теплота. Котёнок ещё толком не знал, что такое теплота: он знал ту самую приятную температуру, которая всегда окружала его, всё то время его существования. Существования - это потому, что жизнь ещё толком не началась.
Нельзя сказать, чтобы Шмелёк как-то анализировал то, что происходит вокруг. Он просто был там, где он был, и на этом всё. Время от времени он наталкивался на разные предметы, ну, то есть на предметы двух типов: на нечто практически ровное и особенно мягкое, и нечто, что как-то отличалось по строению и имело какие-то особенные формы. Шмелёк ещё ни капельки не понимал, что то были его братья и сёстры, точно такие же маленькие и слепые котятки, как он сам.
Само собой, Шмелёк ещё не понимал, что такое зрение, что вообще значит что-то видеть. Его мир не имел какого-то материального представления, ровно как и знания о каком-то наличии в этом измерении его вообще. Зато вот разные звуки время от времени доходили до него. В основном, это были голоса, но иногда и более резкие громкие звуки, которые иногда даже пугали Шмелька, до других он даже не мог предполагать. Голоса - это было главное, что он слышал. Они были совершенно разные, котёнок даже смекнул, что некоторые из них очень радикально отличались друг от друга. По тональности, по половой принадлежности... Котик ещё не знал, что всё это такое значит: только понимал, что всё-таки как-то да отличаются. Однако среди многих прочих голосов, которые он слышал, он заметил, что один регулярно повторяется и никуда не девается: то был голос его матери. Такой вроде совершенно обычный, но уже заранее по-особенному приятный, вообще ни на что другое не похожий и очень родной. Когда Шмелёк его слышал, ему становилось очень спокойно.
В один момент и в один день мир вокруг него как-то сжался, а привычный голос матери за пределами мира оказался немного другим и волнительным. Стенки вокруг котика как бы немного сдвинулись, пространство уменьшилось, и...
Шмелёк оказался на дне пещеры. Он не сразу понял, что произошло, когда его тело коснулось ровной поверхности впервые в жизни, но это явно заставило его нервничать как минимум. Первых вздох был сделан практически незамедлительно после выпадания в этот мир, а вскоре приключилось и первое материнское прикосновение к Шмельку к пространству между ушек новорождённого.
Персиковый маленький кот достаточно требовательно замяукал, натыкаясь мордочкой то на одно маленькое тельце, то на другое, совершенно не понимая, что происходит. Хотя... Это немного ложь. Да, ничего он сейчас не понимал, зато вот кушать хотел. Чувство голода пришло к нему впервые со времён его существования, и оно ему однозначно не нравилось: было просто необходимо утолить. И от осознания этого Шмелёк замяукал ещё громче, продолжая привлекать к себе внимание и пытаясь подобраться поближе к матери по горке из котят, как подсказывал ему его первый инстинкт.

Рожаю без целителя.

Кувшинница, понятное дело, и знать не знала, что схватки – это настолько больно. Она не особо много интересовалась по поводу родов, так как заводить котят не собиралась, и даже мысли не допускала о том, что когда-нибудь ей придется вернуться в детскую в качестве матери. Да никогда, ни за что в жизни! А оно вон как получилось.

Какая ирония.

Неожиданная боль внизу живота, словно кто-то внутри с силой потянул за канат – вот с чего начался этот вечер, уже неумолимо клонящийся к своему завершению. Солнце как раз стремилось скрыться за краем земли, когда над лагерем Речного племени пронеслось удивленное «ай!», а после сдавленное и испуганное «ой-ой-ой», с которым Кувшинница, до этого решительно шагающая к куче с добычей, на полпути развернулась и доковыляла до своей подстилки в пещерке королев. Знали бы вы, чего ей это стоило – с такими-то болями, вызванными, видимо, началом родов.

- Позовите целителя, мою мать, кого угодно! ПОМОГИТЕ, УМИРАЮ! НЕИМОВЕРНО БОЛЬНО!!!

Ничто не может подготовить к такому морально – зеленоглазка распласталась в своем гнездышке, жалобно вопя о том, что она слишком молода для таких встрясок, иногда в криках проскальзывали бранные слова, которыми кошка красочно описывала отца своих котят, уже готовых явить себя миру. От слезящихся глаз толку было мало, поэтому вскоре она перестала высматривать силуэты подмоги на пороге яслей, вместо этого зажмурившись и вцепившись когтями в днище подстилки, разрывая ее к чертям собачьим.

- МНЕ ПОМОЖЕТ КТО-НИБУДЬ ИЛИ НЕТ!? – сорвавшись на яростный рык, переисполненный боли, мучений и злобы (столь для нее, к слову, несвойственной), воскликнула Кувшинница, надеясь на то, что грозный звук ее голоса подгонит хотя бы группу поддержки, которая наверняка уже спешит к ней, чтобы быть рядом в этот трудный момент.

Но никто не приходил. Вынужденная пройти через это, пожалуй, самое сложное испытание в своей жизни одна, Кувшинница билась чуть не в истерике, жалобно и пронзительно стеная при каждой очередной потуге, хотя на самом деле намного больше присутствовало в ее криках нецензурных выражений. Вот тебе и воспитанная пай-девочка. Впрочем, те, кто когда-либо рожал, поймут ее.

В глубине души Кувшинница надеялась, что все племя слышит, как она страдает. И особенно уповала на то, что Медобок слышит, как она страдает. Схватки, как казалось самой зеленоглазке, длились целую вечность прежде, чем первый – это только первый, Звезды! Сколько же их там?.. – котенок, защищенный околоплодным пузырем, плюхнулся на камышовую подстилку. Молодая королева, следуя инстинктам и советам бывалых мамаш, высвободила малыша, чтобы тот смог сделать первый в своей жизни вдох, и, едва успев уложить его около своего живота, вновь сотряслась от очередной волны боли. Липкий страх расползался по телу, оплетая сознание плющевыми прутьями – мыслить связно кошка едва ли была способна, зато

Этой муке не было видно конца – к моменту появления на свет предпоследнего (она уже сбилась со счета) котенка, Кувшиннице едва удавалось оставаться в сознании, настолько она вымоталась за время родов. Уже раз восемь она успела поклясться самой себе, что низа что и никогда больше не будет рожать, ни от Медобока, ни от кого-либо еще – ну к черту, каждый раз терпеть такое? Кому это надо?

«Великое Звездное племя…» - едва наскребя в себе силы дать жизнь последнему малышу, трехцветная рассеянно блуждала взглядом двух заплаканных хризолитов по спинкам котят, с волнением их пересчитывая. Поразительно, невероятно, просто невозможно – в ее возрасте приплод из семи котят просто нереален!.. Подумала бы она, не происходи все это прямо здесь, прямо сейчас, и, что самое удивительное – именно с ней. Осознание, что это – ее с Медобоком котята, ударили в затуманенную голову неожиданной ясностью.

Она любит его до боли, до слез, до безумия. И этих малышей полюбит так же. Хотя бы просто потому, что они – его частичка тоже.

Отредактировано Кувшинница (2015-01-20 07:52:43)

Тепло. Хорошо. Уютно. И вдруг... ХЛЫСЬ. Тебя словно обдали холодной водой, началось какое-то непонятное движение и повеяло первым холодком. Ты хотела протестующе возопить, да вот незадача, что-то дико мешало это сделать. Хотелось прямо-таки рвать и метать от возмущения. Сзади кто-то подопнул тебя лапой, на что ты ответила тем же, но тут... Холод. Резко и пронзительно настал холод. Кто-то лизнул тебя против детского пушка, ты не совсем сообразила - так, это что вообще сейчас было?!

Понимание пришло и ты дала волю уже успевшим накипеть эмоциям, которые выразились в пронзительном писке и попытке подёргать хвостиком. Тело не признавало вхождения в этот мир, равно как и того факта, что ты его хозяйка. Нет, ну представьте себе, спишь ты спокойно в утробе матери, всё отлично, и тут... Какая-то мадам пытается тебя разбудить от бездвижности. Непотребство, одним словом.

Хамству со стороны окружающего мира ты отвечаешь той же монетой, продолжая безудержно вопить, лёжа на подстилке. И не двинуться! Тебя подняли за шкирку, отчего ты даже сумела заколошматить маленькими лапками. Нет, ну что за варварство?! Значится, только что родилась, мамино счастье, радость от прибытие в новый мир, все дела, а тут снова всё решили испортить сжав зубами твой загривок.

Вдруг ты затихла, сделав из своей мордочки корявое подобие мины "я обиделась". Лучшая тактика - посчитать всех в мире буками, кроме мамы, конечно. Запах тёплого и родного, а также пищи ударил в нос. Пища? О-па, вот тебе и первое открытие, нужно питаться, чтобы выжить. Ты прорвалась-таки к еде, жадно глотая приятную жидкость.

А после сытного обеда, по закону некого Архимеда, полагается поспать. Ты, с чувством полной самодостаточности и выполненного перед Родиной долга с громким хлопком завалились под мамин бок, мирно и сладко посапывая уже через мгновение. А всё новое будет после.

Зимняя Вишня - создание, сотканное из крайностей в прямом и переносном смыслах этого значения, поэтому вчера она могла проснуться от того, что кто-то во сне дёрнул ухом, и закатить целую истерику по этому поводу, ибо неприятно, когда тебе не дают полноценно отдохнуть  (не верьте этому пояснению, просто у эмоциональной личности произошёл очередной всплеск), зато сегодня умудрилась дрыхнуть как усыплённый хлороформом сурок. Она не проснулась бы, даже если рядом взорвали склад чугунных кастрюль, поэтому все роды Кувшинницы умудрилась просопеть. Пока молодая кошечка орала, материлась, рыдала и крушила подстилку, её уже окотившаяся соплеменница откровенно и нагло храпела, чему-то сладко улыбаясь. Можно было подумать, что самка вообще оглохла, но нет - просто взяла и отрубила вот так вот сознание. Так что, опасное она, вообще, создание - мало того, что тебе по макушке настучит и оглушит, так и сама ещё всю опасность прошляпает. Ну, не всем ведь дано вести ночные вахты, правда же?
Проснувшись поздним утром, белоснежно-рыжая осторожно разлепила веки, потянувшись всем телом и демонстрируя абсолютные расслабленность, удовольствие и отражение последствий сладкого, приятного отдыха. В общем, просто издевательство какое-то, но, во-первых, королева ещё не знала, что её соседка принесла потомство, во-вторых, напрочь отличалась чувством такта, поэтому ей было абсолютно всё равно, насколько обидятся окружающие, главное - чтобы не обижали её. Нотки эгоизма - это тоже неплохо, по крайней мере, иногда.
Лишь широко зевнув и перекатившись на другой бок (к слову, ради этого пришлось свалиться с подстилки, иначе кошка побеспокоила бы своих спящих котят, чего она не могла себе позволить; какой бы Зимняя Вишня ни была, мать из неё прирождённая, и интересы собственных деток она всегда ставила выше всего - разумеется, в разумных пределах), обладательница папоротниковых очей обратила, наконец, внимание на Кувшинницу. Растянувшись в мягкой улыбке, она отозвалась весело и негромко.
- Ух, какой богатый урожай! Поздравляю, роды - самое прекрасное, что только может быть в жизни.
После чего, поднявшись, покинула детскую. Ненадолго, конечно. С момента родов белоснежно-рыжей прошла ровно луна, её малыши уже чётко видели мир и постепенно начинали расхаживаться, действуя, правда, достаточно неловко, поэтому опытная мать решила позволить котятам помусолить филе какой-нибудь рыбки. Вернее, самой лучшей рыбки, так что выбор пал на свежую сёмгу. Подхватив её, кошка поспешила обратно к своей подстилке, на которой всё ещё сопели шесть комочков.
- Поднимайтесь, мои дорогие. Солнышко встало, пора знакомиться с кое-чем новеньким.
Вылизывая каждую спинку по очереди несколькими быстрыми движениями, напевала она, как можно активнее тормоша всех, чтобы добиться полного пробуждения. Затем внимание речной переключилось на сёмгу.
- Это - рыба. Ну-ка, повторили все. Р-ы-б-а. Называется она сёмгой. С-ё-м-г-а. Это взрослая пища, маленький кусочек которой вы сегодня сможете попробовать. Ну-ка, кто первый?
Несколькими движениями клыков и когтей разделав рыбу, Зимняя Вишня отделила от участка без костей несколько небольших кусочков, которые сложила перед своими лапами, приглашая потомство к "столу".

Так получилось – может, случайно, а может, нарочно – что всё то время, пока Кувшинница страдала в родах и мечтала умереть, Медобок весело плавал в Ивовой заводи, распевая песенки и наслаждаясь жизнью. Он провел за пределами лагеря не менее двух часов – рыбалка, видите ли, ответственное дело – и, вернувшись, пошёл спать. Ничего удивительного, что его мама поинтересовалась столь равнодушным поведением – конечно, Мёд есть Мёд, но просто пойти храпеть, даже не навестив любимую… это как-то странно, да?
На известие о том, что Кувшинница окотилась, Медобок отреагировал воплем (скорее испуганным, нежели радостным) и подпрыгнул, распушившись:
- Да ладно? Когда она успела? Во дает! Кролик мой ненаглядный!
На самом деле – но пусть это останется между нами – Медобок на это и рассчитывал. Возможно, нежелание присутствовать в лагере при родах подруги и сподвигло Медобока на столь нейсвойственную ему трудовую активность. “Что значит я безответственный супруг? Ишь ты! Да я охотился!”
- Ну, у нее все хорошо, да, мам? Она, э-э, жива? И котята все живы? – со страхом в голосе спросил Медобок и, услышав положительный ответ на три заданных вопроса, воскликнул с облегчением:
- Ну, спасибо Звездным предкам! Всё зашибись! Ха-ха, наверное, Буран искусал себе пятки от зависти…
На просьбу не увиливать от темы Медобок ответил:
- А что? Разве я ей там нужен?
Еще один утвердительный ответ.
Тут Медобок скукожился, стал в два-три раза меньше и даже (ого!) заговорил тихим голосом:
- А может, не стоит? Я лучше… завтра к ней зайду… она, наверное, устала и всё такое… а уж котятам я точно не нужен, я же не молоко…
Ручей стала подталкивать его ко входу в пещеру, и тут Медобок завизжал на весь лагерь:
- Нет! Не делай этого со мной! Не надо! Я боюсь! А-а-а! Она меня съест! Мам, мне страшно! – и почти разрыдался.
У Медобока случилась настоящая паническая атака – такого ужаса он не испытывал даже при виде призрака. Мёд не боялся котят – уже – но он жутко опасался Кувшинницы, с которой, к своему стыду, так и не поговорил. С тех пор, как он узнал о ее интересном положении, Мёд очень изящно избегал подругу вплоть до эпизодов в стиле: “Слушай, дорогой… - В Земноморье пожар!!! Пока!”
Теперь же ему надо было столкнуться со своим страхом.
- Нет! Нет! Я не хочу! Не хочу!!!
Мед бы, наверное, так и не зашел в ясли, если бы не воинское мастерство Ручей. Воительница, которую он всегда считал нежной, мягкой и беззащитной, вмиг обернулась Карой Небес и какими-то своими способами типа ударов лапой по лбу затолкала Рыжа в детскую. Оказавшись внутри пещеры, Медобок вмиг заглох и замер, настороженно поблескивая янтарными глазами.
С таким видом, будто он идет по коридору, в конце которого засела целая компания из гигантского паука, древнего вампира, стаи летучих мышей и своры собак, Медобок прошел глубже.
- Ой, привет, Зимняя Вишня. Гроза, как твои дела? Все здорово? Ну тогда я… э-э-э… ой, а я тебя и не заметил! – изумленно (ага-ага) крикнул он, встретившись взглядом с Кувшинницей, в глазах которой торжествовало непонятное выражение – то ли адская ненависть, то ли безграничная любовь.
- Ты как? – тут он увидел котят. – Ой, какие милые! – взвизгнул Мёд (дети всегда рады видеть новую игрушку, пускай через пять минут она им и наскучит). Он мигом рванул к углу, где отдыхала Кувшинница, и так засуетился, что чуть не перетоптал потомство.
- Так, Крик, подвинь свой огромный зад!.. Вот это да, сколько их здесь? Восемь? Или у меня в глазах двоится? Ну надо же! Блин, какие все красивые! – возбужденно тараторил Медобок. Сложно назвать новорожденного котенка красивым – у него и цвет шерсти-то еле различим – но Мёд верил, что все живые существа, похожие на него, обязаны быть прекрасными.
Всё напряжение Медобока словно лапой сняло. Он вдруг понял, что эти котята – самые милые, очаровательные, многообещающие во всем лесу. Он влюбился в них с первого взгляда.
Жаль, что это не значило, что он будет чрезмерно о них заботиться и ставить их интересы превыше своих; ведь больше всего на свете он любил всё-таки себя. Даже второе, третье и  четвертое места были заняты Кувшинницей, Крик Журавля и Ручей (в произвольном порядке), так что, к сожалению, он вряд ли мог быть хорошим отцом. Но сносным – вполне!
- Так, ну-ка ну-ка… какой приплод, обалдеть! А ты вечно ворчишь! – не удержался Мёд от того, чтобы беззлобно пошутить (он считал, что это шутки, а не жестокие оскорбления) над бабушкой. Он принялся ловко копировать ее наставнический тон:
- Ой, Буран не должен был чпокать Стрекозу! Ой, Зерновка тоже дурак, у Грозы-бедняжки пол-припода умерло! Ан нет! Видишь! И молодые нормально рожают! Да я уверен, она даже не мучалась!
Вполне возможно, что за такие слова Крик Журавля должна была вытащить его из яслей, привязать к хвосту коня и пустить животину галопом (разом избавилась бы от многих бед), но сейчас ничто не могло отвлечь новоиспеченного отца от детей.
- Ты моя умница, - он лизнул Кувшинницу в макушку, - а я боялся… так… дай-ка я их запомню. А то еще подменят.
Первым делом Медобок стал приподнимать присосавшихся к Кувшиннице котят за хвостики, дабы определить их пол. Просто спросить он, разумеется, не мог.
- Девочка… девочка… - тон Медобока становился каким-то обеспокоенным. – опять девочка… еще девочка… твою ж мать, девочка… мальчик! И еще мальчик! – задние лапки последнего котенка с тихим шлепком опустились на подстилку. Медобок тяжело вдохнул, как бы набирая воздух для длинной речи в стиле “Ты самое вредное существо, которое я знаю, Кувши, вреднее скунса, вреднее какающей сверху птички и вреднее упавшей на голову шишки” – но, поглядев в усталые глаза подруги, он промолчал, совершив первый в своей жизни милосердный поступок. Два сына - так два сына... из Кувшинницы ведь теперь уже ничего не вытащишь, верно? Может, в следующий раз больше повезет.
Далее Мёд стал сортировать котят по окрасу.
- Темно-рыженькая… Рыже-полосатенькая…  Пестро-рыженькая… Серенький… Черненький... Серо-рыжая… Беленькая… Трехцветная…
Окрасы котят смешались перед глазами. Одно Медобок знал точно – всё его дочурки в будущем станут шикарными красотками, а сынишка – изысканным парнем.
- Ладно… как ты их назвала, значит?
Кувшинница перечислила избранные ею имена – она успела назвать сына Василёчком, а девочек Овечкой и Ванилькой.
- П-погоди… ладно там… Ванилька… но Ов… Овечка?.. да это ж… да ты же…
И вновь он сдержал реплику “САМА ОВЦА!”. Поистине, Медобок становился лучше. 
- Слава Звёздам и Ручей, я вовремя пришел, - покачал головой Мед и положил мягкую лапку на мордочку Кувшинницы, - тише, дорогая, не трать энергию на слова. Ты лучше усни. Я сам их назову.
Отложив названных котят ближе к попе Кувшинницы (Медобок вообще возился с котятами, как с камнями, но умудрялся не делать им слишком больно), горе-папаша завис над оставшейся пятеркой.
- Кувши, краса ненаглядная, жена всей моей жизни, светоч моих очей, щучка моя любимая, заткнись, пожалуйста. Итак, вот эта, – тычок в покрытую яркими пятнышками спинку темно-серого котенка, - будет Кровавая Рябина.
Непонятно, кто первый – Кувшинница или Крик Журавля – пообещал убить Медобока за такой выбор.
- Кровавая Рябина, я сказал!!! Ладно, просто Рябинка. Но потом Львинозвезд назовет ее Кровавой Рябиной… дальше… хм-м… О! Смотри, у нее ушки, как уголёчки. Тлеющая плоть… нет, неинтересно. Пусть будет Огнём-Пожирающим-Души.
Под напором ближайшего окружения Медобок вздохнул:
- Хорошо, Огнюшкка. Ну хватит меня отвлекать, дамы!.. Вот эта беленькая будет Пена-Во-Рту-Озлобленной-Псины.
Само собой, имя сократилось просто до “Пена”.
- Слушай, Крик, это не твои дети вообще!.. Правнуки!.. Пф-фт! Так, вот этот котенок будет Кислик. Я прослежу, что б от него натерпелись!..
Только Мёд мог назвать так котенка. Ключом к его имени была утренняя изжога...
К счастью, на этом у него закончились идеи, и на оставшуюся дочку он благосклонно махнул лапой:
- У меня сегодня был хороший улов, так что пусть будет Зубастая Пасть Карпа. Просто Рыбёшка? Ну, я не против… хорошее имечко, да? Такое Речное. И вообще, я люблю рыбешек. М-м.
Тут Медобок вспомнил о нуждах любимой.
- А ты, часом, не голодна, моя прелесть? А то я сгонял бы за рыбой. Там ее навалом. Как ты на это смотришь?

Отредактировано Медобок (2015-01-21 07:51:12)

А тебе ничего не оставалось, кроме как лежать в гнездышке, свесив передние лапки через край и угрюмо покачивать кончиком хвоста. Ты еще настолько мал, что и не понимаешь, что же в этих родах такого страшного, что все орут, аки резанные караси и тяжело дышат. Ха, тебе и не придется познать это, так как... судя по твои наблюдениям рожают только девочки. В Детской с каждым днем становится прохладней, все таки наступающие заморозки дают о себе знать. Кошечка, что корчилась на соседней подстилке испустила последний вздох, начиная дышать более спокойно... а тихий писк заставил тебя склонить голову и приподнять крепкие лапки, дабы прижать ими ушки.
- Зачем рожать столько котят? ХВАТИТ ДУМАТЬ ТОЛЬКО О СЕБЕ! Другим спать не дают, - горячо выпалил ты, недовольно поморщившись, сузив синюшные глаза и прижав ушки к затылку. Да, ты славился своими истериками, которые, кстати, умел закатывать.
Сейчас ты был недоволен так, что сильно, смачно пихнул свою сестрицу в бок, когда та очередной раз навалилась на тебя всем своим весом.
А потом возмущенно вздыбив загривок и выпятив нижнюю губу... но ты вынужден был посадить свой худощавый зад, наблюдая довольно таки интересную картину. Один большой кот был подвергнут пиханиям со стороны... черт... ну, блин... как ее... Ах, да... Ручей. Моей бабули. Ты приподнял усы и правую бровь, округлив синие глаза. А после... решил присоединиться к подбадриваниям, выпалив:
- Нет, ну вы на него посмотрите! Дрожит, как осиновый лист на ветру! Еще воитель называется! Да из меня больший воитель, чем из тебя, - я подпрыгивал на месте, просто не мог стоять на лапах, переминался с одной на другую.
А еще больше ты был удивлен именами, которые он решал давать своим детям, поэтому решился потиху подползти к своей бабушке,аккуратно тронуть ее за лапу, а когда та наклонила к  тебе свою голову, тихо прошептать:
- Вы... этого малого в детстве головой вниз не роняли?

Маленькая кудряшка только что появилась но свет. Не известно, как это назвать. Ну, те самые чувства первого вдоха. Вместе с ним ты вдыхаешь жизнь. Очень сложно описать. Ей двигало лишь два чувства: инстинкт и голод. Голод - это странное ощущение пустоты в животике, а инстинкт - это когда ты делаешь то, что не хочешь. Хотя наверно сложно назвать желание покушать под маминым боком и ползти к маме что бы покушать, разными вещами.

Вот она уже толкалась с Ванилькой за место под маминым боком. Ее имя то она услышала, но похоже маленькие уши уменьшили остроту звука и не приняли свое имя. Но после громкого вскрика Медобока, наша безымянная героиня получила то, что хотела - имя. Ну то есть как, получила? Услышала от папы.
- Мря-я-я! - обиженно вскрикнула малышка, когда кто-то пихнул ее прямо в лапы маме. Овечка потеряла ориентацию и поползла прямо на Ручей. Врезавшись в ее серые лапы Овечка тихо, скромно захныкала ударившись лбом и поползла на свою маму, обидевшись на Ручей. Ее же так зовут, верно?

Постепенно малышка начинала понимать, что происходит. И этот новый мир был явно не маленьким.
Наевшись, она довольная, отвалилась от сладкого молока, и некоторое время полежала. Но полностью отдохнуть не получилось, ее начали трогать чьи-то мокрые носы. Решив расследовать мир, Огнюшка поднялась и неуклюже поползла в сторону нового запаха: такого родного, но не маминого.
Дойдя до конца (проползла она с лисий хвост, не больше), она уткнулась в шерсть этого существа, и поняла, что это такая же кошка, как и мама. Хотя, пожалуй, это был кот.
Кто-то назвал его Мускатом, а некоторые даже папой. Второй вариант слова был легче.
Па-па? - с удивленной интонацией голоса произнесла она. Нет, то, что у нее была мама, это она знала. Но папа, это совершенно новое слово, новый человек!
Дальше она вдруг ощутила около себя кого-то, такого же размера как она сама (даже меньше!), и повалила этого наглеца, который посмел оказаться рядом с ней. Правда, пришлось привести много усилий, чтобы суметь сбить его с лап. Затем она победно села на него, и стала лизать его. Ну а что, почему бы и нет?
- Ва! - обрадованно произнесла она, оторвавшись от своего занятия. Она хотела сказать Ванилька, но так тоже сойдет!

Отредактировано Огнюшка (2015-01-21 22:20:04)

Тяжело дастся ли ему это решение, никто пока сказать не может. С самого утра Шквал готовился и выбирал подходящий момент для того, чтобы прийти в детскую. Речной не знал, как будет смотреть в глаза Зимней Вишне после всего того, что случилось на реке.
Прошла пара минут, прежде чем полосатый понял, что стоит около детской. Сердце бешено стучало, а лапы стали ватными, появилось желание броситься в реку и утопиться, а легче всего казалось забраться на дерево, но не просить прощения у своей матери. Рыжебрюхий не знал, сколько ещё времени пройдёт, если он повернётся назад и уйдёт подальше от детской, осмелится ли он вообще вновь оказаться рядом с детской?
Пора бы тебе уже вырасти, Шквал, - и с этими мыслями воитель зашёл в детскую.

Приятный аромат молока и материнского тепла пробудил в Шквале давно забытые воспоминания, когда он ещё теснился рядом со своими братьями и сёстрами под боком у Зимней Вишни, кто-то спал, кто-то пихался. Подумать только, сколько уже прошло времени с тех пор, как он стал воителем. Лун восемь? Девять? Уже и не помнишь.
В детской было очень тесно. Ютились сразу две королевы с большим количеством котят. Зимняя Вишня и в этот раз отличилась. Ни двое, ни трое, в два раза больше.

- Мама? - белогрудый прошёл вглубь детской, стараясь не наступить кому-нибудь на хвост. Вот она. Полосатый не мог толком разглядеть её с той самой ссоры. Даже при столкновениях в лагере он лишь мимолётно видел её папоротниковый взгляд и двухцветную шерсть. Обычно Шквал толком не обращал внимание на свою внешность, но в этот раз ему стало жалко, что он не унаследовал никаких причудливых узоров на шерсти, пусть это были бы даже самые обычные пятна.
Как только он привлёк внимание матери, воитель опустил свой смущённый взгляд на лапы, открыв пасть и, словно рыба старался вымолвить хоть фразу, старательно прокручивая в голове все самые подходящие фразы. Полосатый наконец оторвал свой взгляд и устремил изумрудные очи на Зимнюю Вишню и эта фраза вылетела мгновенно, словно воробей из пасти ловкого охотника, сопровождаемая горючими слезами.
- Прости меня, - взахлёб сказал Речной. Лапы подкосились, но Шквал устоял и не повалился на землю. Он лишь только зажмурил глаза, опустив голову и продолжая пускать слёзы до последней. Когда же наконец полосатый смог успокоиться и глубоко вздохнул, старался сделать свой обычный, слегка детский низкий голос.
- Я не люблю слишком страдальческие отношения, плач и драму. Извини, - улыбнулся он своей привычной улыбкой. Его улыбка - странная вещь. Редко можно угадать, что же именно она означает. То ли наслаждение истинного садиста или что и похуже. Но в данный момент легко было догадаться, что она означает. Наверное, всю свою любовь и ласку, которую можно было бы отпечатать на собственной физиономии, Речной вложил в эту улыбку.

- Как их зовут? - старший перевёл свой взгляд на младших братьев и сестёр, которые занимались собственной вознёй около Зимней Вишни. - Только скажи мне честно, мы же были гораздо крупнее этих, да?
Братья и сёстры, но только не от блудного отца Шквала, а от любящего и заботливого Дубравника.
После возвращения Сыча, сын не относился к отцу с холодом или с отвращением. Он продолжал видеть в нём своего главного родственника и свою родную кровь, чего не мог разглядеть в Дубравнике. Однако, почему же так тяжело на душе? Наверное, такое едкое чувство называется "зависть". Зависть, что отец этих крох будет видеть все важные события в их жизни, поздравит с первой успешно пойманной дичью, будет переживать все их беды и радоваться над их успехами, громко выкрикивать их мена на посвящении и любить.
Но что мог сделать сам Шквал, так это только вздохнуть.

Отредактировано Шквал (2015-01-21 18:01:44)

В утробе матери было тепло, уютно. В голове будущей Речной кошечки была пустота, она ни о чем не думала. Лишь изредка проскальзывали какие-то мысли насчет голоса мамы, папы. Знала бы крошка, что вскоре ей придется выйти на свет. Что она будущая Речная воительница, что у нее целая жизнь впереди.. Нет, такие сложные мысли никогда не посещали котенка. Ей было все равно, лишь бы ее не трогал и не выгонял из безопасного места.

Сначала кошечка не обращала внимания на легкие толчки. Но затем они стали сильнее, и крошка забеспокоилась. Нет, ну вы представляете, придется покинуть теплое убежище! Котенок попробовал оказать сопротивление, но тщетно. Неведомые силы грубо выталкивали кошечку из матери...

Мокрый комочек шлепнулся на мягкую подстилку. Повсюду витали незнакомые запахи, рядом копошились какие-то создания примерно размером с только что родившееся кошечкой. Чей-то пушистый хвост подвинул беспомощное существо к себе и плотно прижал к телу. Удивленно пискнув, кошечка глубоко вдохнула запах мамы и дернула ушками. А вот и еда! С трудом подобравшись к соскам, новорожденная принялась с аппетитом сосать теплое молочко. Лишь появление какого-то незнакомца нарушило спокойную трапезу малышки. Он что-то бормотал, но малютка не вслушивалась в его слова и, не обращая внимания, продолжала кушать. Лишь когда мама сердито стала отвечать, серенькая возмущенно пихнула мать в бок маленькой лапкой. Через некоторое время шершавый язык нежно пробежал по спинке Рябинки. Навострив ушки, мелкая тихо пискнула:
- Ма...
Решив, что она сказала все, что нужно, Рябинка прижалась к матери еще плотнее и провалилась в глубокий сон.

В детской творилось чёрт знает что, и обстоятельство это изрядно действовало на нервы. Нет, настроение по-прежнему сохранилось на весьма высоком уровне, но это не мешало кошке желать поубивать всех, лишь бы хладные трупы вытащили на поляну, снизив градус перенаселенности: сейчас в палатке было настолько тесно, что даже воздуха не хватало, по крайней мере, ушастой так казалось. Утрировать она, конечно, любила, но в данной ситуации была не слишком далека от действительности: развернуться непросто, от шума закладывает уши, ибо на соседней подстилке активно спорят по поводу имён и, кажется, даже дерутся время от времени. Маленькие котята пищат на все лады и пихают друг друга, подросший сын Грозы и вовсе вопит во всё горло, пока его мать и сестру с братом, кажется, затаптывают. В общем, весело - не то слово. Будь её собственные малыши чуть постарше, она бы вырвала их из этого хаоса, отправившись показывать лагерь, но выводить детей, которым нет ещё и двух лун, на пропитанную холодом и сыростью улицу как-то слишком рискованно. Поскольку вариантов не было, приходилось мириться, время от времени раздражённо шипя и пихая гостей куда лапа попадёт, чтобы они хотя бы сделали вид, что имеют совесть - не одни же, в конце концов.
При всём этом, среди безумной атмосферы и настоящего апокалипсиса, Зимняя Вишня должна была оставаться приветливой и прикидываться дико заинтересованной рыбой, чтобы, во-первых, не демонстрировать детям недоброе отношение к соплеменникам, во-вторых, дать им понять, что сёмга - это круто. К слову, пока что получалось немного средненько, ибо детвора предпочитала греть бока на подстилке. Поэтому все, кроме слегка встряхнувшегося Камышонка, подверглись беспощадной, жестокой пытке путём щекотания розовых пузек ржаво-рыжей кисточкой хвоста. Добившись какой-никакой встряски, кошка не удержалась и сама откусила от ароматной сёмги приличный кусочек, с удовольствием его употребив - как никак, с прошлого вечера ничего не ела.
- Сёмга, дорогой. С-ё-м-г-а. А Кувшинница есть форель. Ф-о-р-е-л-ь. Это тоже рыба. Вспомни, где можно выловить её - я вам рассказывала.
Требовательно промурлыкала молодая королева, облизнув пышные белоснежные усы и усевшись поудобнее на клочке свободного пространства, которого стало ещё меньше: увлечённая, она не сразу заметила Шквала, который стоял и рассматривал своих братьев и сестёр от другого кота. Но мать-то одна, разве не это главное? Опасаясь новой порции упрёков, Зимняя Вишня даже подалась назад, опасливо прижав уши к макушке и настороженно вздыбив загривок, чтобы в случае чего защитить крох от нападок. Конечно, полосатого она любила не меньше, но он вон каким уже вымахал, сядет - раздавит. К счастью, всё оказалось куда лучше, чем накрутила себе обладательница папоротниковых очей. Сын понял, принял. Как только она могла сомневаться в своём прекрасном мальчике? Хвостатая расплылась в улыбке, ласково подавшись вперёд и с мурчанием потеревшись щекой о его щёку, стряхивая ушами несколько осевших на рыжей шерсти слезинок.
- Как же я тебе рада! Как там Зверобой, Мускат, сёстры? Старшие (прим.: Плакучая Ива и её браться/сестра)? Их зовут Камышочек, Ягодка, Чижонок, Шмелёк, Крапивничек и Белочка. Больше? Ну, пожалуй, немного да.
Отстраняясь, улыбнулась кошка.
- Детвора, а ну-ка, оставили все сёмгу. Это - Шквал, ваш старший брат. Есть его нельзя, но можно попросить покатать.

Отредактировано Зимняя Вишня (2015-01-22 19:11:16)

Юный воин зашел в сравнительно небольшую по площади пещер, но удобно обитую со всех сторон для уюта старейшин и королев, и, естественно, для будущего поколения и гордости племени - котят. Кот мысленно усмехнулся, отмечая, что в детской сейчас было как-никогда тесно. Видимо, Звездное племя решило отметить Речных котов на продвижение нового блага, ведь котята - это счастье для всего племени. Песчаный тащил во рту довольно крупную рыбу, стерлядь, которую, относительно недавно поймал. Воин с любовью во взгляде голубых глаз отметил, что его половинка, Гроза, лежит на своей подстилке, отдыхая, а вокруг нее копошатся и их с кошкой котята. Кот, пока нес свою ношу к семье, чуть сам не подавился на ходу рыбой. Так как рыба семейства осетровых была очень больной, Зерновка подумал, что ее хватит на многих, находящихся в детской, но, увы, кажется, не прогадался. Придется идти еще за чем-нибудь вкусным. В детской было очень много котят, а особенно его удивило, что у Медобока их было аж восемь. В принципе, он не удивлен, что Медобок был против отцовства, и вообще к этому отнесся с паникой. Его брат всегда был чересчур тупоголов легкомыслен, посему и обзавелся котятами против его же воли. Весело. В прочем, Звездное племя решило таким образом наказать... (или обрадовать?) кота, посему и предпочло ему приподнести такой чудный дар. « Вот и поделом, » - со злобной усмешкой про себя подумал кот, снаружи же он был невозмутим, лишь бесенята в глазах выдавали кота с головой.

Зерновка склонился над Грозой, но вовремя вспомнил, что нес рыбу, и, пока не задел ею кошку, опустил стерлядь на пол пещеры, а после уже обернулся к котятам и подруге, мурлыкнув и остальным в знак приветствия:

- Ну, как поживают дорогие мамаши и их котята? Вижу, плодитесь не по дням, а по часам, - усмехнулся кот, особенно в сторону молодой Кувшинницы: - Поздравляю со столь огромным количеством детворой. О, думаю, мой брат как-никогда был рад? - лучезарно улыбнулся воин. В принципе, ничего удивительного, да только задорные искорки полыхали в его голубых глазах. Настроение воина было сегодня превысило отметку: «опупенное», хотя, кот и посему, сам по себе был достаточно жизнерадостным котиком.

Нет! Я все-таки не отчаиваюсь. Возьми Гэндальфа. Он упал в бездну, но вернулся, и теперь он с нами! Мы выстоим — пусть на одной ноге, пусть упав на колено, но выстоим!
Перегрин Тук

Не прячь свое сердце, друг, за стеной. Никто не ангел, ты сам знаешь. Ты молчишь почти всю жизнь. Но ведь это так больно… молчать? За ледяной стеной ты жить изволишь? Порви оковы смерти, порви! Борись… борись… сквозь боль потери, аль утраты… рвись!
Ей плохо, ты чувствуешь. Ты плачешь ночью, скрываясь ото всех. Нет, не закрывай глаза… Миром правят чудеса, которые не придут в твою жизнь никогда.
Ты шуршишь травой, красивый, молодой зверь. Предмет зависти и внимания.
Ты не сдашься без боя, правда? Ты будешь бороться до последнего. Капли крови? Может быть, обещаешь подумать.
Вытягиваешься в полный рост. На поляне тихо, а летнее небо хмурится. Наверное, твою кислую мину увидело. Хотя, мина у тебя отнюдь не кислая. Ты просто… не умеешь показывать свои эмоции. Да-да, все в курсе, что тебя можно выбесить. Но слезы твои видели лишь однажды, при этом сильно удивляясь.
Ты все еще сломан? Сломлен той потерей, утратой?
Она нужна тебе как воздух, верно?
Вечер зажигает свои огни. А на горизонте тлеют небеса, так же как уголек. Алый цвет мягко распростерся над лесом, грозя опалить верхушки елей.
Тебе хочется закричать, заплакать. Но… ты не можешь. От этого становится просто смешно, ей богу!
Ты был болен Ею Вчера, луну назад, и завтра будешь болен. Пока не умрешь. Пока тебя кто-нибудь не придушит.
По твоей виня гибнут коты. Погиб Раколов. Погибла и она.
А ты решаешь сбежать. Сбежать отсюда, подальше. По крайней мере, на эту ночь.
- Давай сбежим? Как в старые времена? Люблю… - шепчешь это так, будто великую тайну.
Историю о том, как вы жили, борясь за каждый день, ты должен был рассказывать детям. Так расскажи…
В темные дни мы путались в этом мире одни… Вместо слов мы лишь переглядывались. Такая счастливая, красивая… светлая по своей натуре… И ты. Холодный, вечноугрюмый. 
Ты хотел показать ей, как рисовать солнце, луну, да и весь небосвод. Под сказочный вальс, что вам играли бы сверчки.
Тебе больно вспоминать о прошлом… но его не вернуть. Не вернуть и все! Нет пути назад. Кирпичная стена переградила путь извилистой тропы. Снегом заметает следы, стоит шаг лишь пройти.
И ты бросаешься с поляны. Вытягиваешься во всю длину. Красивый, молодой... В тростниковом тоннеле темно, а свет, когда из него выходишь, слепит глаза.
Ты видишь свет… Ты увидел, как померк в небе свет. Тучи заполонили голубые небеса… Это страшно. Грянул гром, молния осветила серость. Пока небо плачет о твоих погибших братьях, сестрах, соплеменниках… Ты скажешь им последнее: «прощай». Где-то там дождь плачет и по Стрекозе.
Наступает ночь. Так кончается день. Сумерки. Вечер… Ночь. Луна. Дорога зовет тебя, манит приключениями. Ты помнишь, ведь с детства имел ярую тягу ко всему этому? Так бросайся в путь, мой друг! Беги! Пускай моря расступятся пред тобой! Красивый… молодой… дикий зверь! Беги по холмам, сквозь леса… Просто… просто беги.
Серебряный ручей бежит к морю. Прыгает с камня на камень… Как красиво здесь ночью.
- Стрек-стрек, сквир-сквир, - говорят сверчки, играют на скрипках. Ишь, музыканты нашлись!
Под облаками, под звездами беги вперед! Ведь ты, как жеребец, никому не сломать тебя! В тебе ручьями бьется жизнь, надежда… А лед, сковавший сердца юного бег, пусть треснет! Пусть треснет и распадется осклоками…
Повернись лицом к прошлому. Скажи, нет… крикни! Крикни им в лицо:
- Вам меня не сломать!
Потому что ты, как дикий жеребец, что ведет за собой лошадей. Ты рвешься в бой, а сердце… юного бег не остановить! Жарок и пылок, страстен… Опытный любовник.
И пускай ты не можешь сказать, куда тебя приведет дорога… Но ты живешь такими приключениями. Живешь и будешь жить. Но ты пройдешь этот путь, быть может, даже не сегодня. Наступит день, когда придется со всем этим попрощаться.
Ты побывал во многих местах, да и за свою столь недолгую жизнь повидал много горя. Но ты не сожалеешь, ну ладно… может быть, чуть-чуть, внутри, в душе… и всегда ты будешь помнить тех, кого потерял. Кого уважал, кого любил. Пускай их звезды в небесах горят так же ярко, как последний их костер. Так же ярко, как глаза оруженосцев на посвящении. Так же ярко, как горят глаза матери, когда сын невредимый возвращается с бойни. Так же ярко… как блестят слезы тех матерей, чьи сыновья и дочери не вернулись с бойни…
И ты будешь хранить воспоминания о тех, кого больше не увидишь. Не смотря на эту стену позади! Ты будешь смотреть прошлому в глаза. Потому что прошлое – твой единственный страх. А страхи нужно преодолевать!
И ты бросаешься вперед.
Красивый… молодой… дикий зверь…
Тебе нужны лишь те, ради кого не жалко умереть! Ради кого не жалко ронять слезы. Слезы твои дорогого стоят.
И ты достанешь друга из огня, выплывешь с ним из океана. Главное, чтобы он был.
А тебе так хорошо на душе. Дышать легче стало, правда, дружище? Главное – научиться смотреть страхам в глаза. Тогда и жизнь сладка, как мед, будет!
И сейчас… да, да, сейчас! Сейчас нет в тебе ненависти и гнева, что переполнял тебя, как чашу с вином. Ты простой кот, который никому ничего не должен. Ты вольная птица. Орел в небесах.
Ты бросаешься, огибаешься деревья. Быстрее, быстрее! С рыси на галоп, чуть ли не подпрыгивая от радости. Так хорошо на душе еще не было.
Сам ты не замечаешься, как минуешь лес. Густой и беспросветный обычно, сейчас он сочится светом и добротой. Зеленый…
И пусть свет звезд, новых, да и старых – всех! Освещает твой путь. Этот мир не может жить без чудес. Просто требуется вера, желание… правда,… поверить в себя сложнее, чем в сказку. Все вы прячете свои истинные лики под масками. Каждый день ты обдумываешь свою дальнейшую судьбу. Кто-то же умудрился так запутать нить… Экий автор? И все таки, когда кончается день… каждый думает про завтра. Гадает, что же преподнесет этот день герою..?
Пусть, в сердце твоем прошлое оставит след, который будет тлеть, как уголек в печке.
Ты бежишь к Низинам, это уже давно понял. Почему не к Нагретым камням? Ведь ты так любишь этот запах… Ее запах, который все еще витает Там. Но там воспоминания… Которых ты боишься больше тишины, молчаливый воин. Тебе так больно, грустно. Ты был так молод, да и глуп... и потерял свою семью. И слезы катятся из глаз, надежда, что это случается в последний раз не хочет оставлять тебя. Ты улыбаешься, забыв в то время, как дышать. Пора уж отпустить, мой друг.
Но ты бросаешь голову устало, на лапы, положил. Устал, ты утомлен, всем этим. Мой златовласый господин.
«Избавьте, сударь! Уж почтенны будьте!»
Но, друг, смирись. Никто тебя от боли в сердце не избавит, если сам ты не перестанешь выть да в лапы сам себя не возьмешь. Тебе пора закончить так незаметно для себя разрушать любые мосты. Сквозь серые стали, глаза твои, драгоценные камни, самоцветы сами, сверкают так ярко, как будто впервые. А нужны ли они тебе? Зачем? Зачем тебе прекрасных гор дары?
Красивый... молодой... дикий зверь... ты ненароком был приучен, приманен пищей. А теперь... как котик, ластишься у ног и ешь с рук. Ха.
И ты медленно засыпал, не зная, как жить далее. Нужно что-то решать. Нужно решать, что будет дальше...
А снилось тебе бесконечное, вечное небо, где тонкой лентой расстилается закат. Розовеет, алеет и горит... Ты смотришь туда, когда кто-то шепчет тебе прямо в ухо.
- Буран...
Ты оглянулся через плечо. Серебром горят глаза. Ты гулял одиноко сквозь вечный лес. Сквозь Лихолесье, где с тропы сойти – на гибель себя обрести. А ты идешь... идешь далее по мощеной дороге. Ты потерял ее тогда, когда к этому совершенно был не готов. Твою королеву. Твою принцессу... Под арфу и флейту ронял ты слезы. А сейчас идешь ты медленно, так по-королевски подняв подбородок. Вспоминаешь... что каждый подвиг ты совершал ради нее. С каждой охоты возвращался обратно, надеясь тут же захватить прекрасную на поляне, утащить ту, словно цыгане коней, на Нагретые камни, где вы часто так трапезничали, смотрели на звезды. И вы бы скромно улыбались друг другу, боясь встретиться глазами, а потом... просто бы уперлись взглядом друг в друга, мысленно пожирая друг друга. От этих воспоминаний хотелось взвыть. Но ты должен быть сильным. Просто должен, не спрашивай почему. Потому что твое каменное сердце всегда горело ледяным огнем. Ты король своего леса, но  лишь тут. Так что же лучше, задыхаться средь кустов и трав? Околдованный неведомой силой, отвернулся от друзей? Но понять ты должен, что смерть и голод на пороге. Но ты все так же храбро прячешь страх. А ты все бредешь в этом нескончаемом лесу...  Средь призрачных, прозрачных озер и золотых листьев. Золотом очарованный.
- Буран...
Ты вновь оглядываешься, когда вдруг... припадаешь к земле, прижав уши. Слишком... много... трудно дышать.
- Бура-а-ан...
Ты роняешь рык, смотришь вперед, где в одеяньях белых, едва заметна... женская краса... такая краса, в которую влюблен ты был, покуда был учеником. И сам... сам ее ты погубил.
- Отчего, мой шевалье, такая слабость духа..? – этот голос бьется у тебя в голове, закручивая с твоим пульсом вальс. Пьянит, но никак не облагораживает, - мой милый, я знаю ты не ангел... я тоже не овечка... Пойми, мечты, надежды, клятвы, все это так невечно...
А потом она растворяется с тихим смехом, обмотавшись белоснежным шелком.
- Буран...  – опять манит, зовет, бесстыжая!
Ты рычишь, с зовом, с вызовом... с мольбой... ты поваричаешься назад, бросаешь гневный взгляд, и... воешь:
- Оставь меня! Ну, полно! Полно!
Шептали листья, так торжественно... пели они свою осеннюю песнь. Что, приветствуете короля? Целуйте же длани! А кто бы мог предугадать, что столь бездушную душу, что даже материю не верит, заворожит сей голос? Он был так сладок, столь гортанен, густ... как мед, ей богу, липовый мед. Цветенье лип давно уже прошло, а ты все так же грезишь о прекрасных ароматах. Такие ароматы сеет в тебе этот голос, который аккуратными цветками составляет венок, который торжественно, будто на коронации опускается на твою голову. А тебе так грустно. Ты полюбил их обеих, сейчас же разрываешься... С ней ты был счастлив, а другая несет в себе любовь. Краса бездонной ночи. Ах, боже, как же быть... Нужно просто проснуться. Но она тебя не отпускает.
- О, шевалье...
- Ах, рыцарь мой... отважный Ланселот!
А так болит уж голова, и рвется! А-а-ах!
И тут ты проснулся, в поту холодном. Бока тяжко вздымаются, вверх-вниз. О боже, страшный сон... Всего лишь сон...
Ты встал, чего-то замучала тебя душа. Она одна там, мраморная королева. Родная кровиночка. А ты... гордыня не жмет еще сердечко?
Гроза... Не так давно ты осознал, что больно быть одному? Она полюбила, да, ты понимаешь. Она любит и тебя, как брата. Никогда не бросит. Кровиночка твоя. В такой момент так грустно стало. Захотелось плакать. И... подумать только! Смотрите! С глаз катятся драгоценные алмазы. О боже мой, Буран... И ты так грустно улыбаешься. Дрогнули губы, не в оскале или рычании... Улыбка. Улыбка сожаления, огорчения, улыбка, которую роняют на похоронах, провожая в дальний путь.
И ты встал, потянулся. Вышел из этой холодной пещере, где мостился ты в самом углу. Детская как всегда была теплой, всегда... Ты помнишь то, как растила вас Вечерница. Как приняла вас, словно вы были ей родными. И никто не смотрел тогда на то, что кровь предводительской цепи осквернена щемящим запахом. Прокормила, вырастила, отпустила. Как вольных пташек из гнезда. Ты грустно улыбаешься, опять.
Массивным телом ты загораживаешь тусклый свет, заставляя всех присутствующих повернуться к тебе. А потом... потом был вздох. Глубокий. Прижатые уши и тихий шепот:
- Прости меня, Гроза.
Говорят, извиняться сложнее всего. Да. Ты почувствовал это на собственной шкуре. Для того, кто никогда не прощал и не извинялся... для того, что это все в новинку. Ты был невероятно стойк. Но это не помешало глазам невольно сощуриться, роняя плавленное на золотом солнце серебро, которое медленно, неспешно текло по щекам, оставляя еле видные отметины на щеках. Небольшие ручейки грусти.
- Я был таким идиотом.
Продолжаешь говорить отрывчато, стараясь не всхлипывать. На самом деле, ты уже давно понял, что братская любовь - самая важная. Ее не  разрушат ссоры. Потому что в вас течет одна кровь. Та кровь, которая заставляет чувствовать схожее, думать подобными мыслями. Хоть и невольно, но делиться мечтами. Но... ведь это так здорово. Зачем мне какие-то страны, когда у меня есть родной дом, где меня все ждут? Кому я нужен там? На воле?
Ты улыбаешься, но отходишь лишь на шаг назад, мотнув лобастой головой.
- Я был таким дураком, Гроза...
На самом деле, эта сцена... была довольно таки интимным моментом, и ты бы хотел, дабы здесь не было посторонних ушей. Но... не смотря на присутствие тут Кувшинницы, Зерновки, да и самих котят... ты... такая большая снежная глыба... таяла на глазах.
Ты бросил короткий взгляд на уже таких больших котят. Твои племянники. Не столь и дальние родственники, а радуешься так, будто своих детей опять увидел. А ведь Медобок был в чем-то прав. Хорошо, что никто из них не похож на тебя.
«Ну, что ты, Буран? Уже признаешь правым этого пустоголового болвана? Ай-ай-ай, Буран... меняешься...»
Ты слегка приподнял брови, а потом посмотрел прямо на сестру. В эти янтарные, медовые очи.
- И... если ты не простишь меня, я уйду. И больше не вернусь сюда. Тебе нужно только это сказать, ничего более. Но... знай. Я люблю тебя. Люблю больше этого голубоглазого болвана. И, не смотря на то, что я высказал в твою сторону много глупостей... не слушай меня. Я все это говорил только из-за того... что боялся за тебя. Тревожился. Я не хотел, чтобы с тобой случилось то же самое, что и со Стрекозой. Пойми это. Братская любовь, она такая. Я буду любить тебя всегда. Не смотря ни на что. Пускай, мы будем ссориться, - вдох, - но ссоры только укрепляют отношения. Вспомни, ведь я знаю тебя так, как не знает никто. Именно поэтому и люблю тебя, сестренка. Мамаша... – протянул наконец ты, так ласково... с добротой в лучистых глазах взглянув на эту троицу. И... набрав в легкие воздуха, ты продолжил:
- Из вас двоих, да... да, - нехотя признался ты, - из тебя тоже, Зерновка, выйдет прекрасная семья, которая создаст прекрасных воителей для Речного племени. И, быть может, с вами я был груб, в чем я, собственно, не сомневаюсь. За все я прошу прощения. Вам просто стоит понять меня и принять меня таким, какой я есть.
Ты склонил голову, будто... будто размышлял о чем-то, а потом. Потом так неожиданно спросил:
- Как вы их назвали?
Да, где-то в глубине ты понимал, что пришел достаточно поздно. Но... кто же виноват, что с мозгом бывают иногда проблемы. Просто прощать и просить прощения – самое трудное для тебя.
Сколько бы ни пришлось бы заплатить, ты бы не обменял семью ни на вечное счастье свое, ни на гору рыбы. Многие считают тебя глупцом, совершенно не видя то, что у тебя внутри. Насколько богат твой духовный мир. Просто... просто иногда нужно получше узнать кота, прежде чем заводить с ним связи. В знакомстве братья не нуждаются. У них есть связь... с рождения, которая ключом бьется в их крови.
Ты присел, все-таки надеясь на то, что Гроза не столь зла, чтобы тут же выгнать тебя из Детской. Тем более, когда ты сам сюда пришел.
«Прости...»

Отредактировано Буран (2015-01-27 22:20:43)

Последняя луна тянулась безумно долго. А ты все лежал под материнским боком, откровенно скучая. Вон, к котятам Зимней Вишни пришел очень странный кот, шаги которого ты расслышал еще издали. Ты даже подпрыгнул, надеясь, что кто-нибудь тебя заметит, но кот лишь прошел мимо, к более младшим котятам. Тогда стало еще более грустно. Тебя, как внука предводителя одарили подарками. Три перышка лежали возле тебя, а ты так бережно с ними возился, будто мамочка.

Ты тихо вылез из небольшого гнездышка, где облюбовалась твоя мама. Ты ласково лизнул ту в щеку, понимая, что та слишком крепко спит, чтобы тебя услышать, но все таки сказал ей прямо на ушко:

- Не волнуйся, мамочка. Я не уйду далеко.

Ты действительно не ушел далеко. Глядя на всю эту слякоть, ты грустно вздохнул, усевшись около выхода из пещеры. Все твои знакомые либо слишком задиры, либо слишком маленькие, чтобы с тобой играть. И хоть бы кто зашел и проведал меленького Крыла! Ты оперся спиной на выход, тихо простонав:

- Ну, что за не справедливость? У меня столько родни и все настолько заняты... даже поиграть с внуками, племенниками некогда. Воители... - ты непонимающе закатил глаза, проведя лапками по носу, шевеля белесыми тонкими и ломкими усами.

Ты высунул свою голубую головешку из-под навеса, выглядывая так украдкой, будто собирался сбежать. Хм... там на поляне есть другие палатки... если бы только выбраться...
Ты повел лопатками, прижимая все свое крохотное тело к земле. Тот отвратительный мокрый снег идет большими хлопьями, старается тебя напугать, но... но ты же смельчак, правда? Вот и сейчас ты толкаешься задними лапками, выпрыгивая из теплого дупла на свежий воздух. Там ты сидишь сжавшись, как маленький птенчик, а потом поднимаешь голову вверх. Пытаешься встать на задние лапки, махая передними и словить на язык снежинку. Но скользкая грязь под лапками предательски хлюпнула и ты упал на спинку.

- Фу-у-у!

Ты шлепал по грязи лапками, стараясь вытащить тонкие спички из вязкой грязи. Отвратительно. Ты повел большими ушками, резко развернувшись на сто восемьдесят градусов, расплескав грязную водицу по всей округе, видимо попав и на мордашку золотистого льва... стоп... льва..?

- Деда! - завопил ты, приподнимаясь на задних лапах, на секунду повиснув в невесомости, а потом обрушившись пузом на большой золотистый нос, который опалял брюшко теплым дыханием,  заставляя смеяться. Ты поднатужился, вскарабкавшись на массивную морду, а после уселся на светлой макушке. Ты уронил тихое: "Упс", когда увидел результат твоих похождений - тонкую тропку бурых следом на золотом мехе. Ты ненадолго опустил уголки губ, что-то невнятно прошипев, а потом уронил переднюю часть туловища прямо на переносицу деда-предводителя.

Ты облизал свой грязный нос, и тут же схватился лапками за нос, отплевываясь от омерзительного вкуса, морщась так, будто тухлую рыбку съел.

- О-о-ой, деда, ты пра-а-ав. Не вку-у-усно! - фыркнул ты, однако, поведя усами, ты вытаращил большие синюшные глаза, впиваясь в золотые, - ясли? Ясли? Пойдем!

Ты ловко соскочил с большой головы, попутно отряхиваясь, дабы не тащить прекрасного цвета грязь в Детскую, что, естественно, не помогло, посему ровно за тобой, семенящим к входу, тянулась ровная тропка грязных следов, которые медленно заносил мокрый снег. Ты остановился около входа, проверяя, идет ли за тобой твой родственник. Идет, как же. Стоило тебе только зайти внутрь, как ты вжился в роль экскурсовода. Ты откашлялся, почтительно кланяясь, а потом громко, на всю Детскую, завопил:

- И-и-итак! В дальнем углу яслей вы можете лицезреть самую тихую королеву, Кувшинницу! Могу поспорить, ее Медобок настолько уморил, что та была бы не прочь откинуть копыта! - ты был еще настолько несмышлен и глуп, что даже не понимал сказанного... зато, звучит красиво! - Детки Зимней Вишни, небось, так объелись, что животы от подстилок оторвать не могут. Ну, и гордость всего семейства, моя мама!

Ты немного потоптался на месте, а после присел подле Львинозвезда, как бы заставляя его пригнуться, и шепнул ему на ушко:

- Моя мама настоящая героиня, раз выносит такую кошку, как Ангелочек. Это просто ядерная бомба, с шилом под хвостом! Деда! Слу-у-ушай, - протянул ты, - а ты ведь такой большой! И зубки у тебя... бо...большие! А давно ты их проверял?

Отредактировано Крылышко (2015-02-02 22:00:42)