На нос Мокасина опустился оранжевый листок; Мокасин недовольно смахнул его лапой. Он откровенно предпочитал сосны на морском побережье: они-то не опадают, не устилают дорогу скользким слоем мокрой листвы. Да и, что тут говорить, красавицы-сосны куда пригляднее своих лиственных собратьев: они вечнозеленые и сохраняют лицо хоть летом, хоть зимой, никогда не оголяясь перед незнакомцами. Они пахнут лучше, и шишки на них растут прикольные. Обидно только, когда эти шишки на голову падают – это правда.
Мокасина раздражал ярый листопад; кот был занят - тянул за хвост большую рыбу. Шутка ли, правда ли – сегодня ему посчастливилось украсть на рынке две таких. Для одиночки это был невиданный улов: послали предки пару селедок да яблочный огрызок, даром коту не нужный - и то хорошо, а уж таких упитанных, крупных форелей – в хвост длиной – утащить удавалось крайне редко. Этим днём какой-то Двуногий на рынке вел себя странно, упал и застыл; так его и унесли, а прилавок остался совершенно пустой. В смысле, лавка была полна рыбы – только не охранял её никто. Этим подарком судьбы воспользовались, конечно же, все зрячие кошки. Прежде чем прочие Прямоходы смогли отогнать голодное кошачье племя, хитрые  бродяги стащили половину улова. Большая часть счастливых охотников целились на мелкую рыбку, с которой можно было далеко убежать, и лишь Мокасин благодаря своим размерам, весу и мышечной массе смог утащить за хвост две большие рыбины. Правда, одну он по пути потерял – пинок Двуногого мог и не такое выбить из пасти беспомощного проходимца – но и одна рыбина была,  как манна небесная. Мокас вознамерился зарыть форель подальше от города, вдали от посторонних острых глаз и чутких носов, и съесть через день-другой.
Теперь он пришел на место. Остановившись, кот внимательно огляделся по сторонам. Пока он пёрся с этой махиной по городу, стараясь пробираться улочками и подпольями, немало пушистых собратьев обратило на него свое нежелательное внимание; но, видимо, преследовать никто не стал. С облегчением выдохнув и отпустив наконец-то рыбу, от ноши которой гудели челюсти и болели клыки, Мокасин уселся передохнуть. Он боялся останавливаться, пока нёс свой дар, и теперь нежил уставшие лапы.
Даже странно, что никого нет. Может, я не вижу чего? Мокасин даже шею вытянул, пытаясь высмотреть одиночек в кустах, за деревьями или возле ближайшего дома. Никого, опять же, не заметил. Всякие тени ему давно чудились, но он не мог позволить себе обращать на них особое внимание; так можно совсем крышу потерять. Мокасин прищурился, глядя вдаль. В последнее время кот был особенно осторожен: будучи, как всегда, наблюдательным и осторожным, он заметил, что группа котов на рынке – крутые ребята, которые заставляют других охотиться за себя – косо на него смотрят. Косо – мягко сказано; таращатся, как на рыбу-молот или тигровую акулу, и скалятся, шипят, когда Мок проходит близко от них. Он не понял, за что это и почему, немало обиделся, шипел в ответ, но решил быть поосторожнее: кто знает, что это за твари. Может, у них какая-то фобия котов-переростков. Всякое бывает.
Немало дней Мокасин провел в раздумьях, зачем он сдался этой банде, да так и не смог понять, за что его задирают. Решил махнуть на это хвостом - не в первый и не в последний раз местные над ним смеются, ничего с этим не поделаешь. Никто не подходит, не трогает его - ну и пусть. Трусливые твари. Издалека-то всякий может дерзить... Мокас, может, и рад бы подойти да и влепить лапой, но это было не в его правилах - атаковать без причины. А драться хотелось, ещё как. Мышцы затвердели без работы.
Если не считать мышц пасти. Когда Мокасин выпускал рыбу, ему казалось, что вся нижняя часть рта у него отвалилась. Кот пощелкал зубами, разгоняя затекшую кровь, и облизнулся. Вкус мокрой рыбы застыл на его губах, но чувствовать его он был не в силах. Уже нет.
Мока отмахнул листья под лапами и взрыл когтями темную поверхность. Клочья земли невысоко взметнулись в воздух и отлетели назад, как у крота. Осенняя земля стала жесткой, холодной, неподатливой, но Мок очень старался. Усердно работая короткими, непригодными для бега, но удобными для рытья лапами, Мокасин постепенно вырыл неглубокую ямку, куда стащил трофей. Рыба уткнулась носом в углубление. Мокас забросал её землей и стал аккуратно шлифовать заметную работу листьями, словно готовил ловушку. Посмотрел на свои запачканные когти и лапы, вздохнул. Вылизываться он не любил, как пес. В жизни есть дела поважнее, чем наведение марафета. Кому надо - смотреть будут через шерсть; умные кошки судят по сердцу, не по виду. Да только кому я нужен, хоть чистый, хоть грязный?..
Мокасин настолько углубился в свои мысли, что даже забыл о всякой опасности и не смотрел по сторонам, словно решил, что раз сначала никого рядом не было – то и потом никто не придет.
Да и пусть! - Подумал он. - Даже если кто увидит, какое мне до того дело?..
Старый кот уселся рядом с местом, которое только что взрыхлил. Говоря откровенно - ему было немного грустно. Что было пять зим назад - то происходит и сейчас. Все вокруг смеются, бесятся, играют, а он совершенно один. Сидит в осеннем лесу в компании закопанной рыбы. Мокасин недовольно смахнул с плеча еще один сухой листик. Он терпеть не мог сантименты этого оранжевого сезона.

Жизнь одиночки проста до безобразия. Еда и сон – вот две основные составляющие, что ему нужны, и ничего больше. Как и любому коту, приятно также было бы общение, внимание, любовь, тепло, безопасность, стихи… но без всего этого можно прожить. Легко и нудно.
Пока Мокасин, угнетенный осенью, размышлял о своей скудной приморской жизни, ему в голову пришла идея не укрываться далеко от “еды”, а устроить “сон” прямо здесь, на украшенной листвой, как перьями, земле. Зачем далеко ходить, искать крышу, зачем двигаться, тратить энергию? Зачем вообще жить, чего ради?
Мокасин вздохнул снова, как старик, вспоминающий молодость. Он внезапно осознал – наверное, форель, долго бывшая в пасти, выделила некие ферменты, наталкивающие по прошествии времени на философские размышления – что в его жизни не было совершенно ничего, достойного воссоздания в памяти. Нет добрых моментов, которые хочется смаковать перед сном в мозгу; нет счастья, которым можно подбадривать себя в тяжелые, черные дни. Вся его жизнь была серой и невзрачной, ни капли не достойной упоминания в легендах и сказаниях; биография Мокасина была совсем не той, что обычно приписывают героям басен и рассказов. Детство и отрочество Мок помнил едва-едва – был какой-то отклик света, словно послевкусие: сеновал, солнце, теплый мамин мех – но это меркло в сравнении со скоропостижной гибелью родных и потерей подмоги, которое он отчетливо, прекрасно видел перед глазами; но об этом думать не хотелось даже в абстрактном виде. Юношество свое Мока вообще не помнил, словно у него не было периода взросления - прям сразу грохнулся с неба на землю и превратился из пушистого котенка в матерого самца; всё как будто бы было спрятано за пасмурной кирпичной стеной, и он знал лишь, что много плакал, как котенок-самочка, защемившая коготок, и никого не было рядом для сочувствия. Взрослый период – Мок считал себя взрослым уже в семь лун – запечатлелся ярко на подкорке сознания, потому что тогда было много боли и борьбы; истории не для детских сказок, хорошего ничего нет. А уж следом шел период нынешний, “угасание”, и каждый день был точь-в-точь похож на предыдущий; они шли один за другим, как облака по небу: вроде каждое облачко разное, а присматриваться лень… и было очень грустно наблюдать, как жизнь утекает промеж когтей.
За всеми этими трагичными раздумьями Мокасин уже успел вылизать подушечки и улечься чинно, как правитель, подвернув под себя короткие лапы и обняв тело хвостом. Держа голову высоко, он смотрел на небо, красивое в закате, и на те самые пресловутые облака. Думал о многом: о матери и о врагах, о прошлом и о настоящем; только о будущем думать не хотелось. Он знал, что оно будет таким же, как и вся его жизнь, то есть – насмарку. Уже ничто не могло вытянуть Мокасина из этого гнилостного болота, полного трупов других котов-неудачников. Самое обидное, что Мок не знал, как он в этой трясине погряз; всё произошло так быстро, незаметно. Он просто родился, моргнул – бац! – и он бродяга на улице, всеми угнетаемый. Ну, решил выбраться из ситуации – очень хорошо, молодец. Научись драться, дай отпор обидчикам. Бац! – и он бродяга на улице, всеми здравомыслящими котами избегаемый. Ничего не изменилось; он не поднялся вверх по лестнице славы, не занял какую-либо значимую позицию в кошачьем обществе. Просто он вместе с плохими, враждебными особями отсек от себя и хороших, добрых котов. Он не хотел. Так получилось.
Если вдуматься, парадоксальная ситуация выходила: на улицу Мокас попал не по своей воле и один остался уж точно без собственного желания; никто не хотел бы такого. Он ничего не делал, чтобы стать маленьким, всеми шпыняемым шкетом – хотя, возможно, в том и была проблема, что не делал ничего. Однако, когда Мокасин захотел оседлать судьбу и взять жизнь в свои когти – он добился лишь того, что стал изгоем. “Это Мокасин, Мокасин. Не трогайте его. Он не знает чести. Этот вшивый кот дерется вовсе без правил, применяет самые грязные трюки, не щадит поверженного врага, будь это хоть кошка в положении, хоть молодой неокрепший кот. Тронь Мокасина за плечо – он тебе глотку вырвет. Лучше держаться от этого сумасшедшего подальше – посмотри в его глаза, у него же совсем пустой взгляд. Он вечно ходит мрачный, потому что души убитых преследуют и грызут его”
Да хоть бы и преследовали! И то жить было б веселее... даже призраков своих нет...
Мока не знал, где он поступил неправильно, и в каком месте была развилка, где свернул не туда. Никто никогда не говорил ему: “Смотри, здесь выбор. Если ты сделаешь вот это – будешь всеми любим и почитаем. А вот с этим осторожнее – это действие повлечет за собой всеобщую ненависть, будешь одинок до конца дней своих”
Мок пытался найти в своем положении некие приятные стороны. Он одинок - что ж, зато самостоятелен и самодостаточен. И ничто его не держит. Это не одиночество, а свобода, правда ведь? Некоторые коты, наверное, мечтают об одиночестве без всяких обязательств… или о чем они вообще мечтают? Хорошо бы знать. Никогда не спрашивал об этом. У кого спросить-то? Оглянись вокруг – нет никого, ты один, старик…
Однако, когда Мокасин в самом деле оглянулся от нечего делать, взгляд его зацепил четкую фигуру, всплывшую из ниоткуда, словно восставший из могилы мертвец - прямо из-под земли возникла, что ли? Она пришла незаметно, как вечерний туман, и была мила, как цветы в палисаднике Двуногих.
Мокасин уставился на незнакомку. Он почти заснул в своем гнезде из листьев и самоунижения, и вовсе не услышал шума; а уж запахи он давно не чуял. Колким беспокойством впилась в разум кота мысль: “Почему она так тихо ходит? Быть может, это дух?”
В самом деле, дух доброты, услышавший его смертельные молитвы и пришедший на зов отчаяния. Конечно, Мокасин не верил во всякую паранормальную чепуху, и он пока не впал в маразм, чтобы видеть несуществующих котов. Однако вид пушистой чистой кошки, тащившей ему – он же здесь один, кому еще? – еду, рыбу знакомого типа, не мог не вводить в ступор. Он четко лицезрел дружелюбную незнакомку безо всяких злых намерений. Редкость в наши дни, однако.
Покашливая,  – первые осенние заморозки звучали в этих хриплых сухих звуках – Мокасин приподнялся, встал на затекшие лапы, слегка потянулся, с хрустом, подобным разлому костей, выгибая тяжелую спину. Он только пригрелся в своём распрекрасном недоубежище без крыши и стен, а тут…
И, хотя Мокас всего мгновение назад ныл мысленно, что его жизнь пуста и бесцельна, сейчас он был не слишком доволен тем, что кто-то вознамерился его беспокоить.
Кошка, с усердием таща за собой тяжелую форель, приближалась, и Мок внимательно её рассматривал. Точно не домашняя, хоть и выглядит ухоженно; любой бродяга носит с собой некую ауру, позволяющую четко отделять его от прирученных братьев. Вполне может быть, что эта кошка – из племенных; хоть она и была потрепана жизнью, что проскальзывало в невидимых отметинах и выражении морды, Мока никогда не видел таких довольных, таких чистых и спокойных одиночек. Несмотря на приближающуюся зиму с неизбежным падением популяции зверюшек и снижением улова рыбаков, голодной она не выглядела, просто была худой и стройной. Хорошая охотница, наверное? Пока Мокасин тут пытается набрать хоть каплю лишнего жира на зиму, она живет припеваючи и ни о чем не беспокоится. Везучая.
Мокасин цепким взглядом высматривал недостатки в особе, уже стоявшей в паре лисьих хвостов от него – и не находил, к чему придраться. Очаровательная кошка. Окрас редкий для местного серо-черного, оттенков депрессии, населения, - потому и похожа на домашнюю любимицу. Глаза, как у него, разные, а морда уточненная и… приветливая.
Пока Мокасин недоумевал, что понадобилось вечерней прохожей, и зачем она тащит за собой упертую издалека рыбу, ему пояснили вежливо с наглядным подсовыванием добычи под нос:
  - Думаю, это принадлежит Вам.
Мока нагнул голову, уткнувшись взором в форель у своих лап. И в самом деле, не этот ли экземпляр он утащил от Двуногих? Звёзды его знают; все рыбы похожи друг на друга, что он, чешуйки считал?
Мокасин не знал совершенно, что надо ответить на сие неожиданное заявление. Его молчание было прервано брошенным вдогонку:
- Неплохая затея взять большой улов целиком, но подобное вытворять лучше с напарником, во избежание подобных казусов с участием Двуногих. Бьют они обычно не жалея сил, в следующий раз будьте поаккуратнее. На этих прилавках хищники не мы.
Мокас моргнул несколько раз. Глаза его заслезились – не от умиления, звезды упаси, а от ветра, резко ударившего по морде. Шерсть на шее одиночки, стоявшей перед ним, вытянулась от дуновения. Мокасин поморщился; дыхание избалованной природы было холодным, зимним. Что-то с моря пришло нехорошее. Как бы дождя не нагнали эти знаки прохлады, а то и снега…
Проморгавшись, Мокасин уставился на таинственную собеседницу. Его исковерканный голубой глаз упирался с контрастом в янтарный, а охровый – в серый, и получалась приятная пара противоположных по теплоте цветов. Борясь с нахлынувшим удивлением, Мокасин ответил только:
- Что?
Короткий клик растаял в осеннем воздухе быстро, как гаснущая свечка. Мок понял, что звучало это дико неловко, и добавил, вымещая слабые текучие мысли:
- Ты что, учить меня пришла?
Джентльмен и ловелас, коих много шмыгало по рынку и близлежащим территориям, галантно склонил плешивую голову и сказал бы вежливо: “О, госпожа, свет моих очей, моя посланница небес, благодарю вас за ценный совет; не желаете ли составить мне, убогому, компанию в следующем рейде, о моя щедрая голубка? Мы могли бы подготовиться к совместной охоте ночью, ты бы, без сомнения, многому меня научила…”, но такого рода речи были совсем не про замкнутого, вечно одинокого Мокасина. Наверное, это была первая кошка за несколько лун, с которой ему удалось перемолвиться словом.
И все же он поправился еще раз, выдав самую участливую фразу, на которую был способен – она даже содержала прямую благодарность:
- Спасибо, конечно, - прозвучало смято, как “шпашибаканеш”, - но у меня нет напарников. А ты что? В смысле, кто?
Мокасин смотрел на бурую, и доброта в его разных глазах не вязалась с неловкой, грубой речью тупого бойца.
- Ты потерялась, или что? Пойдем, провожу. Куда тебе надо? Ты вообще откуда здесь, с гор пришла или из лесу? Если ты не знаешь, где заночевать, пошли в кошачий тупичок. Там есть тупицы, шипящие из своих углов и даже угрожающие рёвом, да ты их зря боишься - это просто звенелки, как бы шум, знаешь. Собака лает, ветер носит. В подворотнях никто трогать не стоит, если только не пихать этих бродяг в боки.
Вот так, сам того не заметив, Мокасин принялся рассыпать советы в ответ. Мокас приподнялся на лапах, засуетившись. Лишь одна простенькая теория пока витала в его мозгу: эта кошечка новенькая в рыбных местах и, несмотря на осведомленность в вопросах присваивания чужой собственности, не может пока разобраться с местной жизнью. Потому и выследила его, потому и подкупает рыбой, чтоб помог ей. Глупенькая; надо ловить уже упомянутых Дон Жуанов.
Другого быть не могло - зачем он ей иначе? В то, что новая знакомая - пока еще незнакомая, но почти – по доброте душевной решила принести оброненную им рыбу, Мок не верил и не поверит никогда. Пришла сюда эта красавица недавно, потому как все коренные местные Мокаса знают и не смеют к нему соваться – по ясным причинам. Ну, а то, что ей куда-то было нужно – совсем очевидно: не может же быть такого, что милая кошка желает с ним заночевать?
Правда, морда у нее была совсем непроницаемая, не пробьешь глазами. Внешне бурая не была похожа на обеспокоенную отсутствием жилья путешественницу. Но простодушный Мокасин верил, что всему этому есть какое-то объяснение.

Горгона, значит. “Ох и красивое же имя!” – невольно подумал Мокасин. Оно действительно короновало приятной наружности кошку: крепкую, подтянутую, сильную. Недаром говорят, что имя отражает как характер, так и внешность. Вот он и рожей не вышел, и именем не гож, ибо где это видано, чтоб кота звали тапком; Мокасин, конечно, ничего не имел против выбора любимой матери, просто все эти звучные: “Грег”, “Коготь”, “Рекс” вызывали у него приступ невольной зависти, равно как и только что услышанное – пусть и кошачье – имя. Горгона, Гора. Где-то он это встречал; воспоминание пряталось за мутной плёнкой вроде бычьего пузыря и не давало себя увидеть. Какие-то мысли приходили на ум. Всплывали в пучине памяти Змей Горыныч, Горгульи и какой-то Гораций, но они были не здешние, а из потустороннего пространства Двуногих. Впрочем, и сама кошка казалась не от мира сего.
Мокасину понравилось ее имя. Оно говорило само за себя: “Грр!”, “О!..” А еще с ним можно было похимичить. “Гора горюет в горном городе сгорбившись над горелым горностаем” Правда, их город был приморский, а не горный. Но суть! Мокас размечтался. Должно быть, он был совсем одинок, если так долго размышлял над одним только звучанием слова “Горгона”.  Розовый язычок взлетает, спотыкается, падает и комкает звуки… Ну почему у него такое скучное, плавное, даже отчасти писклявое прозвище? “Си-ин” какой-то. Курам на смех. Недаром портовые угорали над ним так долго. Смеялись, гоготали…
Мокас мотнул головой. Ну вот, прослушал всё теперь!
Хотя суть кошкиного говора он успел уловить: пришла с моря, теперь гуляет. Все же он ошибался: и лес предположил, и горы, а она... из третьей стихи; совсем неожиданно. Он еще не сталкивался с морскими путешественниками, всё больше сухопутные странники по жизни встречались. Мока, наверное, с удовольствием пошел бы в море, если б его взяли. Ему нравилось любоваться изменчивыми волнами; вот только рыбаки котов всегда от своих лодок отгоняли. “Кыш, прочь!” Любую охоту соваться отобьют. В буквальном смысле.
- Судя по всему, мои поиски увенчались успехом…
И вновь прослушал! О чем она говорит? Мокас почесал ухо, словно смахивая с виска налипшую паутину лишних мыслей.
- И знаете что, бросайте эту тухлятину. Вы первый, кто не похож на дохлую крысу, это нужно отметить. Ужин за мой счёт. На моём корабле осталась парочка аппетитных рыб и где-то в тайнике спрятана икра.
Мокас опустил заднюю лапу на землю, втянул когти. Глядя на Гору, он едва успевал сдерживать подвижную шею, которая то хотела вытянуться в направлении кошки по старой привычке, чтобы понюхать, то норовила извернуться вкривь, делая Мокасина похожим на любопытного щенка. А то и втянуться хотела – неловко было Моке, что новая знакомая так его разглядывает. Прямо глаз не отводит. Он не мог так пристально смотреть на чужих. Мок и в свое-то отражение глядел – быстро моргал.
Теперь Мокасин всё четко услышал и хорошо понял. Нет, второе – все-таки ложь, ибо “ вы первый, кто не похож на дохлую крысу ” – это не объяснение. Что ей нужно от него, зачем он сдался этой кошке? Мокас был вовсе не против лишнего внимания, он был очень рад разговору и растроган подарком, просто… это происходило впервые. Серый громила не считал себя настолько привлекательным и интересным, что кому-то просто захотелось с ним пообщаться. Была какая-то подоплека, это точно.
Вот только какая? Теория потеряшки была разбита вдребезги пару мгновений назад; больше предположений не находилось. Чего она хочет?..
Мока отвлекся от тяжких раздумий.
- Ну, какая ж это тухлятина. – Мокасин, относившийся к любой съедобной рыбке, как к предмету идолопоклонства, положил лапу на серебряную чешую и царапнул податливую кожу когтями. – Очень даже… без личинок…
Он и с личинками-то не брезговал, но говорить об этом не стал.
- Ох. Ну давай, - буркнул он в ответ на всё остальное, соглашаясь, таким образом, с предложением прогуляться до порта. Раздумывать тут было особо не над чем; слово “еда” было ключиком к повиновению Мокаса. Ещё рыба! И икра!.. Недаром говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Если бы бурая незнакомка не принесла ему рыбки, он бы с ней, пожалуй, не так добр был. Чего уж кривить душой.
Вдобавок, ему очень хотелось побывать на корабле, почувствовать себя настоящим морским котом, бородатым моряком, пиратом или пираньей. Мока даже не представлял, каково это – плавать на корабле, и не боялся разузнать поподробнее.
Мока был просто счастлив, что получил за один день две большие рыбки - и получит еще. Это было настоящим сундуком сокровищ, ниспосланном судьбой. Он и раньше натыкался на дармовой корм, просто так лежащий посреди улицы и просящийся в лапы - вот только, не успевал он дожевать, как объявлялись сумасшедшие хозяева и начинали отрывать ему хвост. Однако Гора была добра и учтива, словно заботливая близкая родственница или нежная спутница жизни. 
И всё же Мокасин не понимал, почему она зовёт его с собой, и пытался докопаться до первоистоков приглашения. Пошлые мысли ему в голову не лезли, Мок в этом мало понимал. Наверное, Горе все-таки нужна какая-нибудь помощь. Убить гигантскую крысу, сдвинуть тяжелый ящик или еще что-то такое. Вот она и нашла одного из самых больших качков в городе, принесла ему рыбку и теперь зазывает с собой. Да, подходящее объяснение. Ну, не вопрос, сделаю.
Мок только открыл пасть, чтобы вымолвить свое согласие, как Гора добавила:
- Ну…если я не произвожу впечатление подозрительной личности, которая за углом убивает каждого встречного.
Мока с интересом уставился в её глаза. Редко он видел в городе гетерохромных кошек. Разве что, когда над лужей нагибался. Мок посмотрел на нежную белую лапку, кровь на которой нельзя было представить; перевел взгляд на ласковую морду. Невольно прыснул.
- Да из тебя убийца, как из меня… как из меня… - Он замялся, подыскивая в последней момент слово, и ляпнул невпопад: - Как из меня мышка. Обидеть тебя не хочу, Гора, но ты совсем на маньячку не похожа.
Он пригляделся к ней еще раз, цепляясь за эту случайно оброненную Горгоной фразу. Нет, кошка не выглядела слабой или неумелой; мышцы, когти, клыки – всё на месте. И Мокасин не был сексистом патриархального настроя, чтоб судить боевые навыки по половой принадлежности и милой мордашке; он просто не видел еще убийц, приносящих своим жертвам оброненную ими рыбу. Ей-богу, это было смешно.
Горгона, конечно, отличалась от других знакомых Моке котов: и говорила она с изяществом, присущим лучшим бардам и певцам, и манерами обладала скромными, и вела себя спокойно. Словом, была немножко лучше остальных, словно возвышалась над ними на своем невидимом пьедестале. Однако это не делало ее обезумевшей кровопийцей. Странности есть у всех. Уж не Моке судить!..
- Да и зачем тебе меня убивать? – Фыркнул он мимолётом, дернул хвостом в насмешке и тут же продолжил:
- Пошли, что уж. Только я… если ты не против… закопаю ее, лады? А то вороны расклюют. – Он робко подвинул рыбку к себе и, не видя в глазах кошки особого несогласия со своими действиями, взрыхлил снова только что возделанную землю, положил рядом друга для первой рыбы, забросал быстро яму комьями. Припорошив тайник осенней листвой, Мока отряхнул лапы от грязи и повернулся к Горе:
- Ну, пойдем, подруга. Веди.
Мока по-прежнему пребывал в коконе недоуменного удивления, однако мысль об икре отбивала у него всё недоверие. Да и Гора эта была очаровывающе дружелюбной; не было в ней ни капли того, что зачастую раздражало Мокасина в других пушистых собратьях. Они словно были на одной волне, и ему хотелось доверять Горе. Надо же хоть с кем-то пообщаться, нельзя от каждого гостеприимного прохожего убегать с воплями. 
- Кстати, я этот…
Мокас только сейчас понял, что незнакомка, хоть и сама представилась, его имени не уточняла. Он решил, что она стесняется спрашивать.
- Мокасин. – Досказал он тихо. Гордиться кличкой он не мог, и звучала она не так хорошо, как имя его новой бархатной знакомой. - Можно просто Мока, - промямлил он на манер Горгоны.
Неловко ступая большими лапами, Мока боялся молчать. Ему казалось, что, если он будет слишком замкнутым, чудесная кошка просто растает в воздухе. Да и нехорошо молчком стоять, когда собеседник тебе притащил жирную форель и пригласил на пирушку.
Да только Мокас не мог вытягивать несуществующие слова из сердца клещами, создавая болтовню на пустом месте, и, глядя на Горгону, он просто сказал, что было на душе:
- Глаза у тебя ничего.
Отчасти это звучало, как признание белого кота в белизне шерсти близнеца. Хотя Мокас свои разноцветные очи красивыми не считал; всё же это не с рождения у него, да и тона не те. А вот глаза Горгоны были потрясающи: один холодный и далекий, как луна, другой теплый и приятный, словно солнце. Несогласие цветов порождало впечатление, будто морда кошки треснула на две половинки, где одна была таинственной и блеклой, а вторая - жаркой и голодной. Глаз зверя и глаз жертвы.
Красиво.

Отредактировано Мокасин (2014-09-01 21:49:04)

- Забавное имя, хотя у меня были свои предположения на этот счёт. Жаль ни одно не сошлось, плохая из меня гадалка...
Отзвук плавной речи застрял в гладких стенах серых ушей. Мока долго шел вслед за Горой, не задумываясь о ее словах, как вдруг ему в голову ударила молния, и кота осенило. До него долетел и впечатался в лоб смысл кошкиной фразы. Ни одно не сошлось?
Мок задумался. Цепочка размышлений привела его к неожиданным, ошеломляющим открытиям. Он вдруг осознал, что многое не понимает; никогда бы не догадался, что Гора, глядя на него, крутила в мозге варианты кличек, подходящие для тёмно-серого кота. Возникало ощущение, будто она дни напролёт только думала о нём. А не любовная ли интрига это часом?..
Мокасин поперхнулся, хотя во рту у него ничего не было. Что за смехотень?! Такого быть не может! Чтобы в него кто-то влюбился? Ха. Мокас подавил неуместные мысли по этому поводу. Придёт же на ум такое... Глупости.
Но вроде бы всё говорило о заинтересованности неведомой кошки в его ничтожной персоне. Принесла оброненную рыбу. Пригласила на романтический ужин в своё убежище. Имена его сидела отгадывала...
До Мокаса дошло, что Гора ведет себя как-то не так. Он чувствовал шкурой, что “случайная прохожая” поступает неправильно. Он не знал, что именно с ней не так: вроде не напряжена, не волнуется, не злится... но что-то испытывает такое, что не поймешь, какое! И испытывает к нему, ибо никого тут больше нет!
Если бы Мокасин мог, он бы всё-таки покраснел. Ему было неловко; он чувствовал себя скромной неловкой кошечкой, стыдливой и неумелой.
Совершенно другой оттенок приобретали в новоявленном свете его и Горы недавние слова. “У нас обоих глаза ничего”... Нас? Какие мы? О, звёзды. Во что я вляпался?
Мокас шел, сильно переживая, и думал, как бы ему объясниться с дамочкой повежливее. Впервые в жизни он попал в такую ситуацию. Мока даже не знал, что она собирается делать с ним, и что вообще в таких случаях делают кот с кошкой? Рано мамка умерла. Объяснила бы хоть.
Мок знал, что если кот и кошка долго общаются, у кошки рождаются котята. Но о подробностях он не имел ни малейшего представления. Так уж получилось, что у него в жизни не было тяготения к близости, и мамины разъяснения ничем не помогли бы. Он только и мог, что подмечать черты, которые ему нравились в других кошках: у той глаза красивые, у этой шерстка; ну, а дальше оно  не заходило. Не сводили его с ума ничьи взгляды, тонкие лапки и таинственные полуулыбки. Мокас даже не знал, чего лишается; он не выбирал аскетичный образ жизни - асексуальность сама выбрала его.
И всё же кот, изрядно нервничая, безотказно шел за Горой. Пока она вроде ничего такого не делает, или я упускаю какие-то знаки? Мокасин решил, что ошибается и просто понапридумывал эту нелепую историю. Ему хотелось в это верить.
Тем временем они вышли в порт – место, куда Мокасин крайне редко заглядывал. По крайней мере, в этой части он почти ни разу не гулял; зачем ему? Именно здесь обитают самые злые и остервенелые коты, которые, едва завидев тебя, сразу думают: “Он пришел отобрать моё место на корабле!” – и бросаются без предупреждения, пытаясь оторвать противнику хвост. Если Мокас и ходил на побережье, то подальше от больших судов, на те тихие пляжи с деревянными постаментами, где обитают рыбаки-любители, не жалеющие мальков для голодного бродяги. Поэтому Мок удивлялся: как Гора могла жить здесь? Такая милая кошка! Её же могут убить, чтоб занять заветную должность на палубе. Стоит предупредить несчастную...
Мокас уже ощетился и, прибавив шагу, выпустил когти, готовый защищать легкомысленную попутчицу от блохастых злюк, как вдруг - совсем неожиданно! - проходивший мимо бывалый кот Горгоне кивнул и будто бы что-то буркнул, Мок не расслышал. Он оторопел. Не успели они пройти и трех лисьих хвостов, как еще один морской чёрт, а то и, судя по шрамам, дьявол улыбнулся – если это выражение морды можно назвать улыбкой – Горе.
Мокасину пришлось приложить некоторые усилия, чтобы сдержать челюсть в её обычном положении. Это что такое?! Она тут что, “своя”?
Котяра в шрамах, трусцой убегая дальше, бросил на Мокасина равнодушный взгляд и скрылся в ногах Прямоходов.
Мока еле-еле сдержал удивленое “О-о-ох!” Догадки его подтвердились. Горгона, по-видимому…
Он не знал, как таких кошек называют, и сам им клички не придумывал, но, попросту говоря, Горгона общалась с котами. Не просто общалась, а о-о-общалась! Она и Моку, видимо, заводит в свои сети. Наверняка ей сказали, что он вечно одинок, а потому и отблагодарить может щедро. Ну ничего себе. Умереть не встать.
Мокасин втянул когти и продолжил путь, следя глазами за кончиком хвоста Горгоны. Веселый вечерок, однако. Вечно так бывает, что необычные вещи обрушиваются на беднягу в один день: сначала ему большая рыба выпала, а теперь – красивая кошка хочет познакомиться... должно быть, матушка-судьба решила устроить коту праздник. Не иначе, как завтра на голову ему упадет черепок, балка или кирпич, дабы восстановить вселенскую гармонию. Хорошего понемногу.
Как сказать Горе, что мне это не нужно?
Мокас вовсе не испугался и не стал питать отвращение к дружелюбной милашке; он ничего против не имел, каждый делает со своим телом, что хочет, вот только Мок пять лет с кошками не знался. С рождения, то есть. Что у них получится? Маскарад?
Горгона шла впереди спокойно, совершенно невозмутимо; смотрела по сторонам, на море, на небо, на корабли... Почему-то Мокасин не стал сейчас останавливать ее ради фразы: “Подруга, я не по этой части”. Мечтательный и восхищенный был взгляд кошки; наверное, она просто очень романтична и мечтает о вечной любви. Приняла его за одного из тех, у которых “под шершавой внешностью скрывается гладкая душа без единой царапинки” или “отвратительное лицо, но добрые глазки”. Бредни всё это, сказки для котят и умалишенных. Внешность никогда не лжет. Он, Мокасин, похож на сумасшедшего драчуна – таковым и является. Она, Гора, выглядит, как жизнерадостная путешественница – такая и есть по натуре. И не может быть такого, что Мокасин когда-нибудь бросится, сломя голову, в экспедицию по морю, а Гора устроит смертельную драку с пятью соперниками за кусок форели. Ни – за – что.
Мокас тяжело вздохнул. С одной стороны, он понимал, что вляпался в неловкую ситуацию, и, чем скорее он скажет красавице правду, тем лучше. С другой... нет, ему не хотелось “пробовать”, просто предыдущие вечера до этого дня были такими скучными и тяжелыми, скорбными и унылыми, что впору прыгать на пороги реки; почему бы не отдохнуть немного? Когда еще выпадет подобный шанс? Вдобавок, там рыбку обещали. Пускай уж он пойдет за ней, а там будь, что будет!
И Мокасин пошел. Ступил неловко на твердый трап, пробрался наверх по стопам прыткой Горгоны, внимательно осматриваясь и осторожно передвигая лапами. Находиться на корабле было непривычно, возникало ощущение, что в любую минуту можешь внезапно оказаться под водой, даже если стоишь на ровной поверхности. А каково же, интересно, плавать на судне в океане?.. Постоянная нервотрепка, должно быть.
Однако Мокасин не боялся воды. Враждебная стихия для него – это огонь, а вода – вечный друг: напоит, омоет, успокоит. В морскую воду полезно кунать раненые конечности, как бы больно это ни звучало. Море – главный источник рыбы для рыночных прилавков, а те прилавки – единственный способ раздобыть еду, если у тебя нет нюха. Без моря Мокасин бы давно погиб, и сейчас он чувствовал, словно соприкасается с океаническом божеством. Корабль – будто церковь, в которой можно исповедаться; проводник для тех, кто хочет выразить морю личную благодарность.
От возвышенных мышлений отвлекла Горгона:
- Добро пожаловать на «Чёрного дельфина». Можешь расслабиться: если здесь и пройдут Двуногие, то по делу и без задней мысли. На бушприт и шпринтовый парус ещё можно залезать, а вот про фок-мачту лучше забыть. Помню, падать весьма неприятно, а если внизу что-то расставлено, то ноющая боль обеспечена. А то, что нам нужно, находится в капитанской каюте. Прошу за мной.
- Что такое дельфин? – Спросил заинтересованно тихим голосом Мокасин, ступая за ней без всякого страха. Когда Гора открывала рот и начинала говорить, на ветреную особу она совсем не была похожа, и ощущение, что Моку хотят использовать, улетучивалось.
Он также хотел уточнить, что за штука такая “бушприт”, и “шпринт”, и “фок-мачта”. Коробки какие-то? Куда еще здесь можно залезать? Ох, сколько всего она знает! И не только про котов.
Мокасин почувствовал небывалое оживление; казалось, он долгое время валялся в каменном гробу, а тут доброжелатели сдвинули огромную плиту-крышу, и почерневшего, иссохшего кота коснулся обогревающий свет. В данном случае – лучи приключенческого солнца и озарение новых знаний. Как весело посещать невиданные ранее места и узнавать нечто неведомое! Тут не то что за обольстительной проказницей – за палачом своим пойдешь, пусть исполнит заветные желания перед походом на эшафот.
Мокасин осознал, что вновь уходит в мечты, и двумя короткими прыжками нагнал длиннолапую кошечку. Проследовал за ней в какой-то отсек.
Он ожидал увидеть красный полумрак, огромные шестеренки и печки с трубами, полные холодного угля, но взору ему предстало какое-то логово Двуногого, обустроенное со всеми непривычными штуками и принадлежностями Прямоходов, которым Мокасин и названия не знал. Мока задрал голову, осматривая потолок. В таких шикарных берлогах ему еще не удавалось проводить время. Тут было столько всего интересного! Одни рисунки на стене чего стоят. Это, должно быть...
- Вас не смущает, что рыба копченая?
- А? – Мокасин повернул голову в сторону почти забытой Горгоны. Бурая кошка стояла рядом с чистым подносом, украшенным приятным лакомством. – Ох, да. То есть нет. В смысле... – Он подошел поближе и понюхал. Запах копчёной рыбы – это нечто особенное. В желудке, получившем информацию от глаз, требовательно забурчало. Мока поднял взгляд на Горгону:
- Это круто, я... я как бы всё ем... – Он замялся, глядя в ее глаза. Вспомнил про любовный интерес. Нужно сказать сразу. Пытаясь придумать удачную формулировку для отказа, Мока заполнял пустоту чистосердечным бредом, – и копченую... и солёную... немного, конечно.  Да хоть падаль. Рыбу я любую ем, когда тут брезговать? И свежую, конечно, тоже... она меня не смущает.
Придумал, запомнил.
- Вот сегодня так хорошо удалось. Как раз благодаря тебе.
Он улыбнулся со всей теплотой, на которую был способен. Выглядело это, как маниакальный оскал.
Мокас облизнул свой нос.
- И за приглашение тоже... благодарность. Ну, ты понимаешь. Ты вообще столько сделала, это так круто.
Ну и глаза у неё. И правда красивые. У меня не такие. Такие, но хуже.
Забыл.
- Давай, эм, ты первая начнешь, а то что я тут?
Мока и так еле сдерживался, чтобы не накинуться на угощение, раздирая его когтями и чавкая, но это было бы - даже одиночка осознавал сей факт - крайне невежливо. Голод – неприветливый друг. Тот ещё грех.
Ах, да!
- Только знаешь, - резко вздохнул он, набравшись смелости и решив выговориться, - я, ей-богу, не такой, который как бы хочет того и за кошками то самое. Я сейчас не о пожрать говорю, конечно. Ты как бы... сама понимаешь. Если что, то я с кошками нет, не того...
Не слыша своей речи, Мокас запнулся, неловко глядя в разные глаза Горы. Увидел в них смешанные эмоции и очевидное недоумение. Спохватившись, добавил:
- Только и с котами я тоже не это того, я ни с кем. Я не знаю, как там принято, но я точно не ловелас! Так что ты, если... ну, не обижайся…
Мокасин запоздало осознал, что стоило сначала съесть ароматное преподношение, а потом открываться, но слово – не воробей. Мока слегка сжался, готовый к тому, что его с шипением выпроводят с корабля. Если он прав насчет её тенденций – выгонят. Если не прав – тем более!

Мока застыл, ожидая реакции собеседницы.
- Я, конечно, понимаю, - она стала разбивать лёд, - что выгляжу немного…
Много!
- ...легкомысленно…
Вздох - то ли облегчения, то ли разочарования.
Мокас опустил голову. Теперь-то стало ясно, что он ошибается. В сердце вскипела обида и жуткий стыд. В такие ситуации он еще не попадал... Эх, единственный вечер с нормальной (как выяснилось) кошкой выдался – и то сумел испортить! Не быть тебе счастливым.
- В любом случае, знай, Мокасин, то, что ты выстроил у себя в голове – ложь.
- Ну, да, да, понял... – Буркнул Мок недовольно. Сложно сказать, чувствовал ли он облегчение; с одной стороны, было здорово, что его теория развенчана, с другой... неприятно, когда твои ошибки поправляют, всегда неприятно. Но Мокасин долго переживать по этому поводу не стал.
Он слегка шарахнулся, когда Гора подобралась поближе; Моке показалось на секунду, что она то ли поцелует его, обращая свои слова в ложь, то ли затрещину влепит – вполне заслуженную. Пока Мок раздумывал, что хуже, Горгона просто добавила еще одну фразу:
- То, о чём ты  сейчас так сбивчиво говорил, поверь, меня не интересует уже очень давно. Внешность обманчива, научись смотреть глубже.
- Да у тебя глаза непроницаемые, - отмахнулся Мокас, глядя на Горгону исподлобья. Она, получается, почти такая же, как он. Мокасин прямо-таки нахохлился от разочарования, и теперь раздумывал: как я так оплошал?..
Но Гора, к счастью, не сильно разозлилась, за что Мока был ей очень благодарен. Согласно его стереотипам, любая кошка в такой ситуации должна зашипеть и выпроводить мерзавца, а тут непробиваемое каменное спокойствие! Неизменная вежливость и учтивость Горы никуда не делась, и Мока волей-неволей проникся симпатией. Приятно видеть нормальную, серьезную самку вместо тех истеричных красоток, которые только и умеют, что устраивать шумные разборки и истеричные скандалы. Хотя Мок и с теми редко общался.
Мокасин не хотел уходить отсюда и был рад, что его не заставили это делать. Уютная комната моряка вовсе не была похожа на его обычные места для ночлежек, как-то: котельная, тупик возле рынка, норка на засыпанной свалке, подвал заброшенного дома и другие; здесь было тепло, красиво, комфортно. Однако Мокасин нисколько не завидовал Горгоне; ни одна озлобленная мысль не постучалась в его разум. Это было не про Моку: о подобных завистливых чувствах он знал, как о любви, совершенно ничего.
Гора продолжала пристально разглядывать его; Мок не смущался, но искренне не понимал, что такого удивительного в его изуродованной, покрытой шрамами морде. Провел лапой по носу: может, сопли текут?..
Интерес кошки был объяснен:
- Но вот, что непонятно…Мокасин, ты же взрослый, матёрый кот. Не Аполлон, конечно, но вполне симпатичный. Не харизматичный, но довольно таки честный и благородный. Кошкам нравятся такие. И…за всё это время у тебя ни разу не было…ни встреч…ни…ничего? 
- А-а-ам...
Брови Мокаса плавно поползли вверх, вибриссы едва не встали в одну линию с ушками. Никому до Горы не удавалось заставить его экать и мекать.
Ну, девственник. И чего она удивляется? Велика загадка. На рожу-то посмотри. У меня единственное место без шрамов – это язык. Ни одна нормальная кошка с таким извергом общаться не будет. И кто из нас не умеет смотреть глубже?
- Посмотри мне в глаза и скажи, что ты лжёшь, это не может быть правдой.
- А… эм… почему не может? – Удивился Мока, послушно глядя в глаза Горгоны. - Как бы нет, - лаконично ответил он, все еще смакуя слова “симпатичный”, “честный”, “благородный”. – В смысле, нет, может, а не нет, не может... ну, ты поняла. Короче, да, не было у меня ни разу... ради полярной звезды, не смотри на меня так. Ты будто хочешь исправить это дело.
К счастью, сей ответ устроил пытливую подругу, и она сменила тему на куда более приятную и куда менее стыдную:
- Угощение всё твоё.
- Как скажешь, - пожал плечами Мокасин, давно дожидающийся этого момента, наклонился и стал есть.  Он вгрызся в плоть копченой рыбы, совершенно не чувствуя ее вкуса; параллельно насыщению Мок слушал рассказы о дельфинах. Стало ясно, почему корабль так называется. Построить у себя в голове картину получалось легко, несмотря на незнание значения слов "млекопитающие" и "километров", но все же хотелось увидеть этого зверя вживую… или хотя бы мертвого, но настоящего. А лучше - в стаде. А еще лучше - самому стать дельфином, развивать скорость в пятьдесят что-то там и копировать слова, произнесенные Двуногими. Это куда приятнее, чем шляться по подворотням, кашлять кровью и драться за хлебные корки.
Мока хотел расспросить Гору обо всем: и о таинственных предметах, расставленных в комнате, и о повадках Двуногих, и о её странных знакомых, и о местах, виденных ею за свое мореплавание, и о непонятных Аполлонах и Горгонах, и о еде, которую она пробовала – о чём угодно из её многостороннего опыта… Будь его воля, Мокас вгрызся бы в жилу ее знаний, как заправский упырь, и не отпускал, пока их сведения о мире не уравнялись  в полноте и глубине. Однако прежде, чем уточнять насущное, он должен быть узнать другую важную деталь:
- Вопросы есть… вот ты мне скажи, Гора, - он оторвался от копченостей и уставился на кошку, слизывая жир с морды и усов, - если ты не шлюшка, - уж теперь можно говорить более откровенно, чего стесняться? Они, считай, уже друзья, – то на кой я тебе сдался?
Ответ на этот вопрос был для него даже важнее, чем жизнь дельфинов и прочие радости. Мок и Гора провели вместе немало времени - солнце уже успело спуститься вниз на пару ступенек и касалось боком колышущегося морского полотна – а он все еще не знает, кто эта кошка. О чем она думает, к чему и стремится… и так далее.
Мок привык, что все его знакомства становились ясными за пару минут. На него либо нападали, либо просили о чем-то, и в обоих случаях трудностей в понимании не возникало; всё просто, как моргнуть. А тут выходила очень запутанная история; хотелось как-то упростить её.
Мок помолчал и добавил:
- Ты мне рыбу притащила, привела к себе, угощаешь теперь... вся такая гостеприимная, ласковая, любезная. – Слово “любезная” было вершиной его лексикона. – Серьезно, зачем?
Минуту назад она сказала про солидарность, но это вовсе не оправдание.
- Что тебе от меня надо, Гор?
Мокасин смотрел в глаза Горгоны, пытаясь “зреть глубже”. Не получалось.
Наверное, Мок был глуп; смышленый кот не стал бы зря болтать: угощают – бери, приглашают – сиди… Ан нет, неудобно было ему сидеть, словно ёжика под зад запихнули. И кусок в горло не лез под гнетом этого непонятного взгляда. Гора смотрела на него, словно была его неузнанной сестрой.
Да уж, таких веселых вечерков в моей жизни не было.