- Нет, - сразу же сказал Рыжелап, когда перед его лапами на слегка влажную землю упал сверток трав. – Даже не мечтай. Я лучше барсучье дерьмо сожру, чем эту кислятину. Даже не проси меня, Шип!
Возможно, Рыжелап был бы рад, если б его немного поупрашивали, но Шиповник не стал уделять Рыжу больше внимания, чем остальным. Когда утром неимоверно сонный Рыжелап отправился со всеми в “грандиозный поход за зипунами”, сверток с травами так и остался лежать в палате оруженосцев где-то под хвостом у Туча.
Хоть Рыжелап и не любил ранние подъёмы, он откровенно наслаждался своей внезапно возросшей популярностью (прощайте, прощайте… мам, хватит меня вылизывать! ...Должно быть, я уже не вернусь… положу голову за правду и племя… помните меня, киски! Крик, не заводи себе нового оруженосца, а то я нашлю какой-нибудь лягушачий дождь!) и обществом воителей. Ну, конечно, Запруда и Ветрогон – без луны посвящены только, однако это ничего особо не меняло. Он, Рыжелап, был единственным оруженосцем, которого взяли в отряд. Не Тучелап, не Сквор, не Кусака, не Туманная, а он, Рыжелап, Великий Воин и Спаситель Всего Леса, оказался достоин возглавить их отряд. Ну, не возглавить, но... помогать.
Рыжелап сам упрашивал бабушку пустить его в патруль. Он считал, что экспедиции к дальним участкам реки – куда более веселое приключение, нежели патруль никому не нужной границы или там откапывание мышей в грязном таявшем снегу. Поэтому Рыжелап был полон сил и энтузиазма и, конечно же, всю дорогу не прекращал “поддерживать светскую беседу”:
- Шип, ты уже в курсе, что Буран натворил в детской? Крик тебе рассказала? Да он всю пещерку разнёс, чуть котят не передавил! Ива, бедняжка, разрыдалась, котята – в плач, Зверобой захныкал: “Что мне делать, я же так боюсь Бурана?”! Хорошо, что я там был – я Бурану раз-раз по щщам, Крик Журавля мне помогала, а потом котят – хвать, буквально из-под лап воина вытащил, убрал с дороги, так потом еще и полночи их успокаивал. Так и было, ей-богу. Я не понимаю, почему ты к ним не заходишь? Я и то чаще в детской бываю, хотя даже не смогу выговорить, какими родственниками они мне приходятся. А, ты не хочешь об этом говорить? Ну ладно…
Молчание длилось недолго.
- А что, разве река не каждый год себя так ведет? Ну, всё равно весна потрясающая. Прелестная. Пора очарования, не меньше. Эй, Пруд! – Рыжелап, шедший сбоку, обогнал отряд и вклинился в его середину, оказавшись таким образом рядом с крапчатой воительницей. – Как дела? – невинно спросил он, прижимаясь к пушистому боку Запруды и щекоча её коричневыми усами. – Ну что, это наше первое совместное задание, кажется? Я не понимаю, почему меня никогда не ставили с тобой в один патруль. С этим… - взмах кисточки хвоста в сторону Ветрогона, - сколько угодно, а тебя…
И так всю дорогу. Бла-бла-бла. Рыжелап верил, что помогает разрядить обстановку и создаёт дух команды.
- И вот, значит, мы с братом в Темнолесье, передо мной этот призрак, и я как гаркну на него: “Проваливай, нежить!.. Твоё место в норе барсучьей!” – и он убежал, вопя и теряя на ходу обрывки своего… призрачного духа, или как это называется. – Рыжелап не стал говорить, что и они с Тучем бежали, словно им хвост подпалили.
- Как думаете, я найду там какие-нибудь редкие перья? Ой, хотелось бы… может, там журавли свили огромное-огромное гнездо на реке? Да нет, я знаю, что они вьют гнезда на деревьях, но ПОЧЕМУ БЫ И НЕТ… - с пеной у рта спорил Рыж. Кажется, присутствие милой кошечки Запруды (в тысячу раз более симпатичной, чем та же Туманная или Змееглазая) заставляло его тараторить со скоростью в три раза более бешеной, чем обычно – если такое вообще было возможно. В любом случае, пасть он закрывал, только чтоб язык не пересох.
И, само собой, когда пёстрая воительница задала свой вопрос – Рыжелап был первым, кто ответил:
- Милочка моя, я уверен, как в собственных усах – это журавли. Или какие-то еще птицы. Однозначно. Тут даже и вопросов быть не может. – На самом деле Рыж вовсе не был уверен, журавли это или какой-то сдвиг гор, но ему очень хотелось выдвинуть хоть одну нормальную теорию.