Ты устала настолько, что собственные лапы, мелькающие в сетке сложных сплетений, кажутся двумя размазанными, едва имеющими контур полосами; какими-то чужими, далёкими - попросту не чувствуешь их. Но сознание начинает дремать, не желая бить положенную тревогу, тебе просто всё равно, единственное желание, сковывающее мысли подобно тем металлическим капканам, о которых когда-то рассказывал Сыч. По крайней мере, они - первое, что приходит в голову при попытке охарактеризовать собственное состояние: оно такое же пустое, раздавленное и абсолютно бесполезное в плане эффективности выполняемой работы. Словно противные зазубрины проткнули шкуру, порвали вены, и теперь вместе с кровью тело покидают силы. Опустошённая, сквозь пелену наступающего сна, встряхиваешься, тщетно пытаясь убедить себя в присутствии бодрости. Оказывается, даже такой "розовый энергетический заяц" имеет свой предел. Отчасти, впрочем, состояние объяснялось давно зашедшей в гости скукой; возможно, будь задание поинтереснее, посложнее или хотя бы поярче, поразнообразнее, сейчас ты бы не чувствовала себя так отвратительно.
Началось всё с очередного патруля, который, разумеется - по вечному закону подлости - должен был выступить на рассвете. Являясь по биологическим часам совой (и устав уже проклинать "жаворонков", которые придумали начинать день так рано), ты всегда с огромным трудом просыпалась до окончательного прояснения неба солнечной лазурью, и этот рассветный патруль, безусловно, исключением не стал. Увы, деваться было некуда, поэтому ты послушно ринулась выполнять долг перед племенем, будь он неладен. Обновив все метки и удостоверившись в отсутствии подозрительных запахов на доверенном участке, по старой-доброй привычке - кто бы мог подумать, даже у такой нестабильной личности как ты они имеют место быть - решаешь поохотиться, на что тратишь добрую половину времени. Возвратившись в лагерь, пользуешься случаем, чтобы полежать, но это - жалкие крохи, по истечении которых, едва перекусив, отправляешься в новое патрулирование, на этот раз погружённое в синеватую дымку заката. Естественно, к наступлению полной тишины ты вваливаешься в пределы родной главной поляны без задних лап, и когда тебе выдают поручение залатать дыру в ограде, причём сделать это срочно, дабы после чудной ночи не пришлось вылавливать очередную ящерицу, спрятавшуюся за палаткой оруженосцев, едва удерживаешься, чтобы не начать кататься по земле, обливаясь слезами.
И вот, теперь ты сидишь, едва не натыкаясь носом на ограду, и кое-как возишься с этой прорехой, старательно её латая. Поначалу выходило не слишком умело, но приноровилась быстро, и пошло дело, вроде бы, на лад. Единственное, что мешало придать делу скорость, склонность к заваливанию на бок в сонном порыве. Возишься медленно, теряя концы гибкого, разрубленного на несколько полос стеблей камыша, кое-как нащупывая их и проделывая очередной "стежок". Но ни одно дело не может длиться вечно. Расправившись, наконец, с последним швом, ты облегчённо выдыхаешь и, с трудом поднявшись, добираешься до пещеры воителей, где растягиваешься на ближайшей подстилке. Кажется, сегодня будешь спать без снов... но это только так кажется.

Поначалу ты просто провалилась в пустоту, забытие, которое по утру должно было перетечь в небольшой провал в памяти - как и полагалось, сновидение просто не запомнилось бы, оставив, разве что, какие-то смутные контуры и тени. Бока вздымаются и опадают мерно, дыхание спокойно, сердцебиение замедляется, тело расслаблено, морду трогает лёгкая улыбка, и даже вечно подвижные уши, наконец, застывают в забавно-раскосой позе - у тебя всё хорошо. Вот призрачный луч света проникает в тёмную картину, расползается, наперекор складывающейся традиции собираясь наградить твоё активное сознание очередной красочной, приятной и светлой росписью, кою заслуживает наивная натура. Неопределённое помещение быстро обретает положенные черты: теперь это небольшая лесная поляна, залитая золотистыми нитями, скользящими по всех оттенков зелёного траве и листве. Местами гармонию дополняют голубыми, розовыми и белыми переливами мягкие, некрупные бутоны цветов, всё располагает к появлению птиц, но... сон в очередной раз меняется, и дыхание невольно учащается, а лапы "подбираются", сверкая кончиками когтей.
Свет исчезает, словно его потопили, забрав все тепло и живую энергию. Чуть позже небо озарил лунный свет, только не был он тем, привычным и бархатистым, под которым хочется прогуляться. Он похож на кошмары из твоего детства, когда, напуганная до ужаса, ты просыпалась с ощущением ужаса и боли во всём теле, с одним единственным желанием: прижаться к кому-то и сбросить с себя эту зябкую дрожь, от которой зуб не попадает на зуб. И у той тебя, что сейчас находится на поляне внутри сна, начинает неприятно ныть в животе. Что-то должно произойти, об этом шепчут деревья, скрипящие ужасающими тенями над головой. Двигаешься осторожно, сено хрустит под лапами, действуя на нервы, тая под собой что-то ужасное. По крайней мере, тебе так кажется, и от этого предчувствия становится только хуже. Когда улавливаешь шум воды, выдыхаешь. Это ведь твоя, родная стихия, она должна успокаивать и нести свет. Идёшь на звук, полная надежд, даже улыбаешься, правда, робко.
Ничего не оправдывается. Возможно, так и должно быть. Подсознание бушует, рвёт и мечет, желая разбудить тебя, вырвать из цепких лап кошмара, но тело словно парализовано. Кажется, это называется сонным параличом. А даже если и нет, сейчас это не имеет никакого значения. Взгляд скользит по ручью, непривычно тёмному, словно полному яда. Это не то место, в котором вам захочется оказаться, поверьте, не то. Наконец, находишь куст - выходишь на него абсолютно случайно и застываешь на секунду. Тело, лежащее перед тобой, изуродовано настолько, что сложно признать в нём родную душу; сердце не обманешь - да, а в остальном... факт есть, осознания - нет. Шкура разодрана, ран и порезов столько, что сложно сконцентрироваться на конкретной области. По невнимательности наступаешь лапой на выпавший кусок кишечника, слегка всхлипнувший под лапой. Скользкий, длинный, он чем-то похож на свившую кольца змею. Или это так кажется из-за луны - не важно. Пасть приоткрыта, дёсны залиты кровью... и глаза; открытые, пустые глаза, подёрнутые бело-матовой тканью. Тебе должно быть страшно. Наверное, больно. Это ведь он, Мускат, твой озорной мальчик. Но ничего нет - ни одной эмоции, только всё та же лёгкая улыбка трогает морду.
Каждый реагирует на шок по-своему. Тебе уже приходилось терять родных, друзей - тех, кто был близок и дорог. Ты знаешь, что сопутствует ощущению потери, как нужно переживать её. Вернее, тебе так казалось. Пустота. Тебе даже не всё равно - просто никак. Медленно вытягиваешь лапу и скользишь по влажной, липкой шерсти, позволяя подушечкам пропитываться кровью, останавливаешься на особенно крупных ранах, вжимая в них ступню, цепляешь когтями мясо, приподнимая отдельно отрезанные "кусочки" - так, крошки. По-прежнему ничего. Останавливаешься у самой пасти, словно размышляя, пробовать ли на ощуп зубы, точнее то, что от них осталось. Отходишь на шаг назад, принюхиваешься. Сердце начинает стучать чаще, лапы немеют. Белоснежная шерсть, серебрящаяся в лунном свете, стала багровой, словно всё это сделала ты. Растерзала лично, сама убила. Как кролика. А почему нет? Это же тоже мясо. Кошка - мясо. Наклоняешься, осторожно прикусываешь тот кусок кишечника, на который ранее наступила. Ни один вкусовой рецептор не отозвался. Тогда действуешь смелее: сначала просто откусываешь, потом начинает есть жадно. Рвать, глотать, давясь. Ты вся в крови, но это не страшно. Не так страшно, как потерять сына, свою лучистую отраду, одно из продолжений Сыча - первой, лучшей любви, лучшего спутника жизни. Говорят, когда убиваешь, частичка души чернеет. Когда теряешь - тоже. Это своего рода безумие, несколько минут состояния, когда ни в одном из существующих понятий ты не владеешь собой.  Глухо, в захлёб рычишь, уже не представляя толком, что творишь. Налетаешь на тело и полосуешь морду, погружая когти в глазные яблоки, разрывая из. Пусть, пусть текут по морде вместе с остатками запёкшейся крови, ему ведь всё равно уже не больно, а ты физически не можешь воспринимать матовую пустоту. Глаза твоего сына носят оттенок изумруда высшей пробы, это не он, это не они.
Успокаиваешься. Разворачиваешься и уходишь. Просто идёшь в обратном направлении вдоль того же самого ручья, похрустывая гниющим сеном. На переносице остался кусочек кишечника, но ты его не видишь и не чувствуешь. Ничего не имеет смысла. По крайней мере, теперь. Садишься, сгребаешь сено в кучу и начинаешь плести. Пустую бессмыслицу, повторяя те движения, которые использовала при починке ограды. Секунда сменяется минутой, десятками. Возможно, сотнями. За временем ты не следишь, просто в один момент запрокидываешь голову, вонзаясь папоротниковыми очами в обрывок лунного диска и кричишь. Громко, отчаянно, наверное, это действительно на весь лес, без преукрас. До хрипоты, до боли в связках, до потери сознания. Как самый грозный вестник смерти, ужаса, боли. На какой-то абсолютно новой частоте.
И просыпаешься. От него же, от собственного вопля. Всё тело сотрясается от крупной дрожи, к горлу подступает тугой ком тошноты. От сковавшего сознание ужаса перед застланными слезами глазами плывут недавно увиденные картины, которые вновь как живые. Где сон, а где реальность? Пытаешься подняться, но лапы не слушаются. Они безвольны, силы давно покинули, даже когти спрятать не получается. Дыхание тугое, сбивчатое. Моргаешь часто, отчаянно бегая взглядом по подстилкам, пока не наталкиваешься на тело. Рыже-кирпичную шерсть сына. Час за часом лежишь, присматриваясь к поднимающимся и опадающим от дыхания бокам Муската, не в силах налюбоваться, оторваться. Страшно, что этот цикл оборвётся, если вдруг отвернёшься, страшно больше не увидеть этого, променяв живое движение на застывшие, похожие на белые шары глаза с застывшим зрачком, на пустые чёрно-кровавые дыры выпотрошенных глазниц. Тело, из которого ушла жизнь, не тело. Лежишь, приходя в себя, медленно восстанавливаясь, собираясь.
Ночь уходит, забирая с собой кошмар.
Уходит ночь, в которую ты ещё сильнее полюбила своих детей.

Отредактировано Зимняя Вишня (2014-12-19 21:51:32)