.
    Этот бокал был странный. Большой, стоящий на трех маленьких хрустальных лапках, причем третья плавно переходила в изящную трубочку, чем-то напоминающую “носик” чайника. Я покрутила его в руке, а затем подняла на уровень глаз и посмотрела вперед, на расплывающийся в его гранях город. Мое большое кресло было отвернуто от стола к окну, я сидела, скрестив ноги, то и дело переводя взгляд на потолок. И вглядывалась в него так пристально, как вглядывалась в свое время в другой потолок моя тетка. Почесывая подбородок, она, помнится, с точностью определила, когда он был в последний раз покрашен, а потом сообщила, что перед покраской нам бы ещё следовало купить шпаклевку. А лучше бы вообще позвать её или дядю, потому что у нас с матерью руки растут из заднего места. Довела она до нас эту крамольную мысль не так грубо, но намек был столь отчетлив, что я даже не смогла интерпретировать выражение её лица иначе.
    С потолком в кабинете все было в порядке. Два года назад у меня случился задвиг, и он перестал блистать белизной. Он стал синим, не ярким, но как будто подернутым дымкой. А потом там появилось два ангелка. Это было так увлекательно, забросив дела группировки, я часами стояла на столе, вместе со старым университетским приятелем-художником, который, как мне казалось, совсем забыл о моем существовании после выпуска.
    Грохнуло.
    Затем что-то упало и разбилось.
    Мы с креслом вздрогнули, оно даже скрипнуло в знак протеста против издевательства над моей любимой вазой/комплектом фарфора, или же ещё не знаю чем, которое кто-то колотил в гостиной. Собственно, выбор лиц, которые могли это сотворить, был довольно узок. Во-первых, разумеется, Энакин, да только старший сын был сугубо созерцателем, к тому же он был настолько честен, что сейчас уже находился бы в кабинете, извиняясь за то, что причинил страдание моим ушам. Во-вторых, это мог бы быть Люк, который был активнее братца, однако по этой же причине и дома появлялся редко. А ещё был вариант, в котором появлялась патлатая морда Лесника. Этот кадр, впрочем, дома появлялся только в те редкие моменты, когда у него совсем уж свербело в одном месте, а он не мог поймать меня в штабе, где я порой не появлялась неделями.
    Решив, что неведение — это своего рода порок, я вылезла из кресла и направилась в гостиную. Полутемный коридор дохнул на меня свежестью и хлоркой — совсем недавно тут мыли пол. Выкрашенные в теплый оранжевый цвет стены не давали хоть какого-то представления о том, зачем неизвестный добавил в ведро с водой хлорку. Я качнула головой, прогоняя из сознания кровавые следы на стенах, а затем толкнула приоткрытую дверь гостиной и подзависла, молча разглядывая трех моих мужчин.

я чесна прошу прощения за это позорище