Они сидели вдвоем, всматриваясь вдаль. Сидели, не решаясь открыть рта, нарушить благоговейный мир и покой. Вокруг то и дело пролетали ласточки, ловко хватая на лету мошкару, летающую до безобразия низко, а последние кузнечики только-только заканчивали свою скрипучую песенку, ловко перескакивая с места на место. Две, совсем еще юные, головы были запрокинуты и глядели вперед, туда, где узкая полоса бликующей речушки сливалась с алым закатным небом, отбрасывающим свои безобразные багряные пятна на рябистую воду.
Теплый ветерок дул в спину, принося с полей запах пыли. Трава гнулась под напором ветра, стелясь к самой земле и щекоча босые ноги. Именно в такие моменты, когда умиротворение и покой царили кругом, не хотелось говорить, было до ужаса хорошо и непринужденно.
Глаза устали от солнечных зайчиков, что то и дело норовила откинуть в сторону ребят речушка.
Высокий и худощавый парень сложил длинные руки на ноги, согнутые в коленях, теребя сухую и жухлую травинку. Печальные глаза были устремлены вперед, туда, где солнце клонилось к краю света. Туда, где была свобода. В один миг ему все это надоело, он злобно откинул растрепанную веточку и порывисто развернулся. Улыбка тронула его лицо.
Заправив густую угольную прядь за ухо, девушка сосредоточенно вплетала полевые цветы в венок, лежавший на ее коленях. Взгляд был внимателен, а нежные девичьи руки порхали, точно мотыльки. Последний и решающий узелок, выхватив очередную, самую высокую травинку, девчушка вплела ее в оба конца венка и локо соединила их, переплетая и замыкая круг. Ах, каких только цветов тут не было: и синеглазые васильки с желтоголовыми ромашками; спелая пшеница, которая забавно торчала в разные стороны; шишечки розового клевера. Все это великолепие «цвело» на изумрудно-салатовой листве и травах, благоухая и источая нежнейшие ароматы.
Обернувшись, девушка заметила пристальный взгляд и смутилась, опуская глаза. Она всегда покрывалась румянцем, когда он смотрел на нее. Будто они просто наедине, совсем одни, или же когда они с маменькой посещали лавку его отца. Минутная слабость прошла и черноволосая развернулась корпусом, вытягивая руки вперед. В руках цвел венок.
Откровенная улыбка тронула его губы, когда пышный венец очутился на его голове, источая различные запахи, слившиеся в один очень специфический, что щекотал легкие, и будоражил обоняние. Запах пыли и луговых цветов, смешанный с тонким, еле уловимым Ее запахом. А может это лишь, кажется, может, этого и нет.
Ухватив цепкими пальцами ее руку, парень легко потянул на себя, видя в глазах подруги недоумение, смешиваемое с толиками страха. Когда между ними расстояние стало чуть меньше локтя, девушка испугалась и уперлась, подаваясь назад. Все произошло слишком быстро.
Чужие губы накрыли ее, обветренные, впиваясь терпким поцелуем. Слишком быстро и откровенно. Слишком стыдно. Он никогда не целовал Ее, боясь встретить отпор и привычную робость, но сейчас все было не так. Не грязно и пошло, не стыдно и дико. А нежно и пылко. Она не отталкивала.
Все прекратилось так же быстро, как и началось, а она все не решалась поднять глаза и встретить взгляд, полный насмешки. Глупая, все не привыкнет, что Ее любят.
Осторожное касание холодной, на удивление, руки, с Ее, чересчур горячей. Пытается вырвать, смущаясь еще больше, но Его пальцы скользят вперед, нет, не скользят, а рвано перемещаются, и переплетаются с Ее, не отпуская и вновь притягивая к себе, в свои объятия.
Слишком сладко и горячо, ты так и задыхаешься от пыли и нежности, обволакивающих, точно вакуум.
Темнеет. Сумерки опускаются на водоем, и больше нет той ослепительно-золотистой теплоты, что царила кругом. Холоднеет.
Только двое сидят на берегу, чувствуя холодную землю под босыми ногами. Но им тепло. Им вовсе не одиноко.
Так бывает лишь однажды, когда на месте одной, потухшей звезды загораются две, более яркие.