Статус поста: одиночная охота.
Выполняемое действие: поимка дичи.
Поймано/собрано: иволга.
Результат дайса (со ссылкой): вырвалась, но была поймана.

"Отчего ты так напряжен?"
Звездолом шествовал во главе отряда, обогнав Февраля на пол кошачьего хвоста, и все это время не замечал, казалось, раздраженного волнения, охватившего глашатая, но лишь однажды, обернувшись на полосатого, чтобы отдать краткое распоряжение, он заметил подрагивание угольного кончика его хвоста, и с тех пор мысли его крепко уцепились за это непроизвольное движение - признак предела нервного напряжения.
Вообще-то они оба были чертовски подозрительны.
Звездолом не так часто вставал в один патруль с Февралем. Сказать точнее - никогда с тех пор, как глашатай прошел свой испытательный срок. То была луна испытаний, тщательного контроля и пытливых взглядов со стороны Звездолома, но полосатый кот преодолел ее достаточно успешно, чтобы вскоре главарь оставил свою правую лапу самостоятельно решать свои проблемы и делать свои дела. Казалось, каждый из них был предоставлен самому себе.
Но не ходить по пятам - не значит оставить в покое.
Тем более, что на хвосте Февраля сидел не Звездолом, но те, кто были его ушами и глазами.
Шпионы брызнули во все стороны яростным ливнем, затаились по углам сумрачными тенями и потекли ядом в крови переменившегося Древа. Древесный паразит пустил корни глубоко в самое сердце Великого Клена, и первыми его плодами стала незримая, но явно ощутимая пропаганда черных, пугающих идей. Порою этим занимался Звездолом, но осторожность заставляла его держаться за маску чести и праведности, и его пламенные речи сочились медом из чужих уст. Он узнал о каждом слове и каждом вздохе, сказанном и совершенном в и за пределами лагеря, и жизнь каждого соплеменника чертилась перед его взором с пугающей ясностью, будто это он сам бродил за спинами своих воинов. Блистательно, но скучно и ненадежно. Шпионы работали хорошо, даже слишком хорошо, и вскоре Звездолом знал страшную правду и скользкие сплетни каждого и о каждом, и еще немного погодя первые от вторых не мог отличить уже никто. В конце концов он решил взять течение дел в свои лапы, и первый пограничный патруль в этом сезоне носил лицо тандема правящей верхушки. Удивительное и грозное зрелище для одного из них, и Звездолом чувствовал, что сегодня все должно получиться как нельзя лучше.
- Я отойду.
Главарь дрогнул рваными ушами, слыша, как стремительно отдаляются шаги глашатая, и внутри него вспыхивает раздражение, ежевичными шипами впиваясь в нутро и заставляя верхнюю губу вздернуться, обнажая белесые клыки. Он не любил, когда что-то шло не по плану, а когда плана не было - когда кто-то совершал действия прежде него. Даже если Звездолом молчал, он полагал, что он развивает ситуацию. Они шли вдоль границы в полной тишине, один напряженный, второй - погруженный в тягучие, как густой мед, мысли, и оба чего-то ждали.
И главарь как всегда стал жертвой собственной мании каждое слово довести до совершенства, а разговор - до высечения из мрамора искусных фигур речи. Он был превосходным оратором, играющим словами и ситуациями на свой лад - довольно необычное свойство для того, кто никогда не был близок к актерской игре, но за его мастерством стояла постановка. Он наперед выбирал место, момент и слова, заранее предполагая и чужие ответы: он наперед прощупывал каждого, выявляя его слабые места и тайные желания, и ему всегда нужно было время, чтобы найти подходящий ключ к чужому разуму. Удивительная и расчетливая, почти садистская осторожность: заставить мышку саму зайти в ловушку, из которой у нее не будет выхода. Но в последнее время он становился все более азартен и нетерпелив и вкус игры становился ему важнее быстрой и чистой победы.
Но Февраль скрылся между деревьями, и главарь выпрямил спину, вскидывая тяжелую голову и неподвижным взглядом буравя покачнувшиеся и заслонившие глашатая кусты. Игра была прервана, не успев начаться, и Звездолом решил, что не будет спешить. Он даст Февраю первое слово, но до тех пор будет молчать. Его вдруг пересилило смертельное любопытство.
Он мгновенно переключился на охоту, решив себя чем-то занять: метки были обновлены, и томиться ожиданием в бездействии хотелось меньше всего. Звездолом потянул пастью воздух, убедившись, что он все еще чувствует запах иволги. Лапы сами несли его к цели, а тело, послушно припавшее к земле, было телом охотника - инстинкты овладели им сполна, и главарь позволил им взять над ним верх.
Желтые перья мелькали у кустов боярышника, и то, как птица вертелась и скакала из стороны в сторону, заставило Звездолома издать беззвучное шипение: он понял, что с птицей будут проблемы. Ее беспокойные движения и мельтешение не нравились ему, и он с усилием совладал с собой, заставив себя проявить терпение и обогнуть птицу полукругом. Позиция была неудачной, жертва была неудачной, но охотником он оказался достаточно искусным, чтобы оставаться незамеченным вплоть до финального прыжка. Иволга тревожно вскрикнула, бросаясь прочь, едва кот успел взмыть над землей, и ему пришлось повторно вспорхнуть ввысь, тяжелой лапой сбивая дичь в полете. Желтоперая затрепыхалась, придавленная поверх массивным телом, но в следующее мгновение послышался жалобный хруст: так стонали позвонки и тонкие кости, переломанные Звездоломом, вдруг ощутившим болезненное раздражение, и птица как-то неестественно выгнулась, извернувшая шею.
Безобразная смерть была такой же надломанной и жалкой, как измятая иволга, безвольно обмякшая под чужим телом, и Звездолом отпрянул от добычи, заслышав позади тихие шаги глашатая.
- Нам нужно поговорить, – их глаза на мгновение встретились - холодные серо-голубые и льдисто-синие, еще не остывшие после охоты, - и оба замерли, молчавшие и ожидавшие следующего шага Февраля. Главарь вдруг ощутил интерес, тем не менее еще больше нахмурившись и языком проводя по перепачканным птичьей кровью губам. Февраль был ему незнаком. Он был непонятен. Как рыба в реке или травы в дупле Соцветия. Звездолом многое предполагал и многих просчитывал, но роль собственной правой лапы в безумной и страшной игре оставалась для него неизвестной. Кто ты, Февраль? Станешь ли на сторону грядущих перемен? Или чистота собственного имени стоит для тебя выше великих свершений?
- Позволь спросить, что происходит? Рысь в возмущении – ее котята не достигли еще возраста посвящения, а их уже подвергают тренировкам. Тебе не кажется, что четыре луны – ничтожно мало для каких-либо нагрузок? - главарь припускает веки, позволив льдисто-синим щелкам пристально и цепко ухватиться за хмурое лицо глашатая. Это был ожидаемый вопрос. И тем не менее Звездолом ощутил, как в который раз его охватывает раздражение, и нетерпеливо оборвал полосатого, высоко вскинув изогнувшийся дугой хвост.
Ничтожно мало?
- Для того, кто так тесно сблизился с целительницей, это непозволительный вопрос.
Фраза, брошенная вскользь. Без подтекста и намерения точно попасть в цель и смертельно ранить: все, что Звездолом знал (а вернее, слышал из других уст), касалось дружбы глашатая и травницы, и сейчас главарь решил поверить слухам, тем более, что сам знал, что Февраля и Соцветие порою можно было увидеть вместе. Вообще-то, это должно было настораживать. Должно было, но Звездолом не думал, что их дружба станет для него проблемой, тем более - преградой. Но на войне все средства были хороши.
- Мне кажется, что решения, принимаемые мной, основываются на знаниях о том, что моим соплеменникам будет на пользу, а что во вред. Четыре луны - возраст, при котором физические нагрузки возможны и даже нужны организму. Рысь - мать, беспокоиться для нее нормально, но раз ты глашатай, то должен объективно и беспристрастно смотреть на вещи. Бессмысленные игры котят бывают жестче любой тренировки, Древесное племя всего лишь обращает энергию в пользу. Тем более, что нам нужны сильные и подготовленные воины.
Мог ли он доверять Февралю? Не будет ли ошибкой посвятить его в свои планы? Звездолом вздернул верхнюю губу, открыв ряд острых белесых клыков, как порою делал во времена раздраженной и нетерпеливой задумчивости: он уже принял решение, но все еще знал, что оно может доставить ему хлопот. Однако втянуть глашатая в сеть интриг было единственной возможностью проверить его преданность идее и верность Древесному племени, и риск становился неизбежен, но главное - так заманчив и сладок. Главарь наклонил голову, понижая голос до тягучего и приглушенного рокота, заглядывая в серо-голубые глаза кота и произнося отчетливо, вкрадчиво и вместе с тем безапелляционно:
- Ты оказался бы прав, Февраль. Все то, что ныне происходит в Древе, направлено на борьбу с нами самими. Ты не хуже меня помнишь правления моих двоих предшественников, и что мы поимели с того? Только слепец не заметит, как упал авторитет и сила нашего племени в глазах соседей, решивших, что мы – безопасные, предсказуемые и покорные рабы ситуации, но главное – как упали мы сами, став тенью славных предков. Никогда раньше Древо не было символом смиренности, а Река никогда не смела прикрывать свой самодовольный лик маской показательного благородства – наши отцы и деды не уставали показывать, где нашли приют настоящие воины, не боящиеся крови, смерти и скрытой в них силы. Все эти рассказы о благоразумных и добропорядочных котах – бред и выдумки миротворцев. Искрозвезд насильно привил эти черты своим воинам, чтобы избавиться от последствий правления Тернозвезда. Проблема в том, что в истории Древа это не первый и не последний Тернозвезд. Мы захватчики. Мы воины. Жажда власти и истинной силы у нас в крови. Нам необходимы борьба и победа – сталь и яд течет в наших жилах. Мы заслуживаем больше, чем подчинение воли умерших котов и выделенный нам кусок земли, в то время, как весь мир может оказаться в наших лапах. Мы объявим войну Речному племени. Отвоюем завещанное нам и установим свои порядки огнем и кровью.

- По твоему, полгода - недостаточный срок для того, чтобы сделать из оруженосцев сильных и подготовленных воинов?
Звездолом нетерпеливо отмахнулся, чувствуя стремительно наступавшую тоску - так всегда бывало, когда решения, принятые им давно и так же давно озвученные, вновь подвергались обсуждения. Он был из тех, кто единожды говорил и запускал в действие, а когда убеждался, что все идет само по себе, как пущенный с горы снежный ком, благополучно забывал и оставлял, зная, что все будет исполнено. И этого знания ему было достаточно.
- По-моему, полгода - это достаточный срок, чтобы начинать настоящие тренировки, а не трястись над еще слабыми и нескладными учениками, в первый раз увидевшими мышь и узнавшими, что когтями можно не только мох с коры соскребать. Мы теряли целых две луны - непозволительно, если мы хотим видеть в своих рядах сильных и закаленных воинов. За эти две луны котята успевают окрепнуть и подготовиться к суровой воинской жизни. Это дает возможность максимально сосредоточиться на практике ведения боя. И если когда-то давно предки завещали нам свои законы, это не значит, что мы не можем изменить один из них себе во благо.
Неужели Февраль думает, что он пришел к этому в одно мгновение? Еще в бытность котенком его раздражало собственное бездействие, заставившее томиться в детской, хотя он уже вполне мог постоять за себя. Он был наставником неоднократно и каждый раз убеждался, что как минимум луну молодняк адаптируется к новым условиям жизни, и это вновь раздражало Звездолома. Его раздражало все, что он находил нецелесообразным, и в конце концов это вылилось в прямые действия. Жестко, неожиданно, пугающе - палкой по голове, но никто до него не осмеливался менять историю. Он осмелился. И теперь его злило чужое волнение и беспокойство.
- Очнись, Звездолом - какая война? У нас нет никаких причин для войны с речными. Ты не можешь просто взять и с того ни с сего начать боевые действия, просто для того, чтобы вернуть племени былой авторитет! Да и кому он нужен, такой авторитет? Худой мир ведь лучше доброй ссоры, как ты этого не понимаешь?
Звездолом наморщил переносицу, чувствуя прилив привычного уже раздражения. Миролюбие. Беспечность. Терпимость. Его тошнило от самого звучания этих слов. Ему хотелось пройтись по морде собственного глашатая когтями - за всех тех, кто из трусости и покорства насильно привил бывшим захватчикам все эти мерзкие черты. Никогда еще он не ненавидел Искрозвезда и Янтарозвезда так сильно, как сейчас, и впервые он почувствовал - и ему стало почти стыдно - солидарность с жестоким и неразумным, но по крайней мере смелым и решительным Тернозвездом. В тиранах и диктаторах хотя бы не было лицемерия и притворства. Тираны и диктаторы были гораздо ближе к обыкновенным земным желаниям и стремлениям, чем возвышенные миротворцы. Каждый хотел силы. Каждый хотел величия. Каждый хотел быть хозяином. Но не каждому хватало смелости.
Главарь пытливо прищурился, поочередно заглянув в каждый глаз Февраля, словно в каком-то из них затаилась разгадка его поразительного миролюбия и нежелания принять перемены.
"Причины нет для того, кто довольствуется малым и боится ступить на тернистую тропу, ведущую к славному и безбедному будущему. Или ты боишься своей совести, Февраль?"
Он уже хотел было прервать глашатая, как вдруг фраза, вырвавшаяся из уст полосатого и перекосившая его морду гримасой гнева, заставила главаря заткнуться.
- Мы... Мы для тебя всего лишь орудие. Войско, которое можно использовать для своих целей.
Звездолом замер, почувствовав, как раздражение сменяется изумлением, заставившим главаря затаить дыхание и даже округлить глаза, долго и немигая глядя на Февраля. Что этот мышеголовый идиот несет? Какого Тернозвезда он посмел обронить такую мысль? Разве недостаточно Звездолом сделал для Древа? Разве не о его благополучии и величии он заботился все это время, обращая все во вред себе и жертвуя собственным счастьем и покоем? Неожиданный приступ исступленной ярости нагрянул внезапно, как страшная гроза, как беснующийся шторм, сокрушительной пенящейся волной ринувшийся на Звездолома и оглушивший его. Кот вздыбил шерсть на загривке, вдруг разом став еще больше и массивнее, сузил глаза до крохотных и полыхающих пламенем льдисто-синих щелочек и ощерил клыки в уродливом оскале. В его горле зародился страшный, безумный звук - звериный рев, вначале бывший совсем сдавленным и приглушенным, а затем вырвавшийся наружу. Главарь рывком подался к глашатаю, замерев в мышином хвостике от его моры, и сбивчивое дыхание кота опалило светлые усы Февраля.
"Да как ты смеешь сомневаться в моей преданности Древесному племени, жалкий трус?"
Звездолом буравил кота взглядом несколько ударов сердца, чувствуя, как острые изогнутые когти впиваются в землю, с хрустом разрывая тонкие корни травы, и в этот момент он представлял, что это трещит полосатая шкура сероглазого, и наваждение заставило главаря растерянно отвести рваные уши: кровавая пелена застилала глаза предводителя, и первое время он сам не знал, действительно ли он набросился на свою правую лапу. Но когда помутнение его отпустило, он увидел стоящего перед ним Февраля - целого и невредимого - и отпрянул, хлеща себя хвостом по взъерошенным бокам.
"Что ты знаешь, Февраль? Что ты можешь знать, если не тебе пришлось поставить на кон все ради племени, добровольно плутающего во тьме?"
Он сделал несколько глубоких вдохов, давясь беззвучным шипением и чувствуя, как лихорадочно и часто вздымаются и опадают его бока. Шторм утих, уступая место штилю, и все, что оставалось в Звездоломе - досада и раздражение. Ему стоило держать себя в лапах. Ему придется держать себя в лапах, если он хочет оказаться победителем в этой ситуации, хотя в который раз он думал, что гораздо проще будет предать Февраля земле, выбрав себе кого-то более угодного, но в каком-то роде это будет личным проигрышем Звездолома. Уничтожить противника - просто, обхитрить его - это уже искусство.
Он обернулся на Февраля, силой подавив косой оскал, и теперь на глашатая взирали ясные и почти спокойные глаза предводителя - поразительные перемены для того, кто еще мгновение назад действительно собирался кромсать своего глашатая.
- Ты глуп, наивен и недалек, если не понимаешь, что принесет эта победа Древесному племени, а главное - от чего оно избавится. Конечно, для того, кто привык брать ровно столько, сколько ему выделено, военные победы ничего не значат. И Ельник, который никогда по праву не должен был принадлежать Речным, тебя тоже не интересует. Как и тот факт, что это значительно ослабит наших прямых конкурентов, дав нам возможность достичь небывалой раньше мощи. Неужели ты настолько слаб и покорен судьбе, Февраль? Возможно, тебе было бы лучше и дальше заниматься воинскими обязанностями и обзавестись семьей. Возможно, я ошибся, сделав тебя своей правой лапой, но... - Звездолом замолчал, долгим взглядом сквозь прищуренные веки буравя лицо полосатого, и в его глазах не было даже тени сомнения. Решения, принятые им однажды, никогда и ни за что не менялись. Даже если это поставит под угрозу его планы. Даже если это грозило главарю гибелью.
- ...но я ничего не намерен менять. И тебе придется смириться с тем, что ждет Древо впереди. Если ты не знаешь, что будет лучше для твоего племени, не иди против того, кто знает. Сами Звездные предки одобрили мое решение, я всего лишь сделаю то, что боялись сделать мои предшественники.
Звездолом выпрямил спину, расправляя широкие плечи и чувствуя, как к нему возвращается прежнее спокойствие и непоколебимая уверенность. Собственные монологи всегда воодушевляли его даже больше, чем окружающих; он в первую очередь сам болел сказанным им, и каждый раз речи, посвященные другим, разжигали опасное пламя в нем самом. Вот почему он все еще был так бесповоротно уверен в своей правоте. Вот почему он так уверился в том, что предок, явившийся к нему в минуту его отчаяния, представлял все Звездное воинство, а не собственные корыстные и подлые планы. Впрочем, будь сами звезды настроены против него, изменил бы он свое решение?
Мое решение никогда не может быть оспорено.
- В тебе течет кровь бойцов и повелителей своей судьбы, а не жалкой смиренной дичи. Не прячься за маской трусливой осторожности, глашатай.

- Но что мы потеряем в случае проигрыша?
«Мы все потеряем, Февраль. Все к Тернозвезду потеряем. Жизнь, территорию, честь - все. Поэтому нам всем придется как следует постараться».
- Проигрыша не будет. Я все просчитал. Реформа обучения - лишь малая часть наших будущих изменений и того, что приведет Древо к триумфу. Ты можешь как угодно относиться ко мне и к моей политике, но ты знаешь, что я не глуп. И я никогда не затею того, в чем не буду уверен. Но на то мы и воины, чтобы не бояться поражения. Все или ничего.
Верил ли он сам в то, что говорил? Он жил знанием своей правоты. Оно зажгло в нем опасное безумство и непростительную самонадеянность, но лишь одно делало его черную, почти демоническую сущность позволительной: он мастерски плел свою сеть, окутывая соплеменников одних за другим. Шпионы, ярые сторонники, реформы - в один момент он заигрался, и все его пугающие планы стали реальностью, и тогда он утонул в них. Захлебнулся и утонул. Здесь, в толще гениального безумства и хитросплетений интриг, было совсем неплохо. Гораздо лучше, чем на поверхности.
- Я никогда не смирюсь с будущим, построенным на трупах моих же соплеменников.
Звездолом припустил веки, едва сдержав дрогнувшие в ироничной усмешке уголки губ. Как это трогательно и мило: защищать своих соплеменников, даже не зная, от чего он их защищает. От чего ты бережешь их, Февраль? От того, чего ты сам боишься, а потому бежишь, не желая признавать, что могущество и сила - единственное, что заставляет кровь течь быстрее и стучать в ушах, как мощные раскаты грома? Разве ты никогда не оказывался в лесу посреди грозы? Разве никогда не был напуган и прижат к земле несокрушимой и неукротимой силой природы? Молнии ослепляли тебя, ветер рвал шкуру, дождь решетил спину - и разве ты не хотел тогда сам стать ее частью? Так кто из вас был большим упрямцем и глупцом?
Главарь подался вперед, выступив из тени напускной сдержанности, отшвырнув остатки праведного гнева, небрежно смахнув с шерсти осевшее усталое раздражение. Отбрось в сторону маски - к Тернозвезду маски и все, что когда-то прятало тебя от других, вы ведь этого хотели столько лун? Никто не любит тех, кого невозможно прочесть и предугадать, но кто сказал, что то, что окажется внутри, не обожжет тебя и не уничтожит, обратив в пепел? Шакал и змей в одном лице - застывшее выражение хищника перед броском, учуявшего свежую кровь, и лукавый блеск голодных глаз, вонзившихся в полосатую шкуру - поочередно выпустил когти на мягких лапах, предчувствуя скорый прыжок. Но нет ничего лучше, чем мгновение перед ним.
- А у тебя есть выбор? - во взгляде плескалась почти открытая вызывающая насмешка, однако она тут же  сгорела дотла в яростном и жарком пламени... ненависти? Гнева? Раздражения? О, нет, впервые в жизни он чувствовал почти безграничное и пьянящее счастье. Он готов был смеяться и упиваться каждым мгновением: им овладел жгучий азарт и жажда неприкрытой грубой борьбы. Горячая, как камни под летним знойным солнцем, и тяжелая и мощная, как ревущая волна, как базальтовые скалы, как сжавшийся перед прыжком тигр. Ему вдруг захотелось броситься в бурлящую реку, и он сделал шаг вперед - необычайно тихий и аккуратный, словно он был охотником, напавшим на след дичи - и на мышиный хвостик приблизился к глашатаю, смакуя каждую шерстинку сокращавшейся между ними дистанции. Воздух вокруг них дрожал от охватившей их ярости, и главарь вдыхал его с особой жадностью, словно впервые обрел способность дышать.
- И что же ты сделаешь? Может, убьешь меня? Сколько сразу проблем тогда решится. Нет, постой, это слишком жестко и грязно для тебя. А что, если устроить раскол внутри племени? Погоди, это же приведет к его слабости. Тогда как насчет увести за собой всех сторонников и построить новую, лучшую жизнь, о которой ты так много знаешь? Слишком трудно и рисково, наверное, лучше оставить это кому-нибудь другому. Пожалуй, самым разумным было бы свергнуть меня и мою политику, чтобы установить свою, чистую и светлую, но... есть одна проблема, Февраль. Одна маленькая проблема, которая перечеркнет все твои планы, понимаешь? Ты совсем один в своем противостоянии. Никто не пойдет за тобой. Может, ты не заметил, но все племя охвачено огнем предстоящей битвы, и ты не сможешь остановить этот пожар. Никому не нужны твои слова о мире во всем мире, никого не интересует гуманность и всепрощение. Все живут тем, что я им дал. Отныне новый режим стал для них пищей и воздухом. Я могу по именам назвать всех, кто готов без страха и сожаления воздвигать новую эру Древесного племени. А можешь ли ты назвать тех, кто захочет тонуть в старом болоте? Когда даже собственные братья и племянники отвернулись от тебя, выбрав мою сторону. Может, заглянешь на днях к Жуку и Поллуннику и сам поглядишь на то, как много они вобрали от тебя, любящий и подающий во всем пример дядя?
Холодная отчужденность Февраля забавляла его. Ему нравилось видеть на лице своего глашатая маску ледяного спокойствия, потому что теперь ему хотелось сорвать ее, довести его до точки невозврата, увидеть, как плавится в серо-голубых глазах невозмутимый лед - почти садистское желание ввергнуть его в одно с ним пламя, пустить теплую и дурманящую кровь, вывернуть его наизнанку, что угодно, лишь бы на мгновение он потерял рассудок от охватившей его безумной ярости. Он готов вытягивать у него нервы - один за другим, тонкие, как струны, и такие же непрочные; вытягивать и рвать с тугим и жалобным звоном. Он был совсем не против их небольшого противостояния. Он ничего и никогда не хотел так сильно, как желал теперь холодящую кровь и пеленой застилающую разум борьбу. Ему даже казалось, что он будет вовсе не прочь, если глашатай и впрямь набросится на него, попытается впиться в его мягкую и открытую шею, и он сделал еще один шаг, плавный, широкий, тягучий, оказываясь совсем близко к коту, еще ближе, чем стоял с ним в прошлый раз, потому что теперь он не был против отдаться безумной жажде столкновения.
Откройся. Ну же, откройся, сделай шаг, прыгни, побеги - убери это выражение с лица. Тебе есть чем ответить, тебе есть куда целить. Выпусти когти, а вместе с ними - свой гнев. Неужели ты не чувствуешь гнев? Неужели ты не чувствуешь, как кровь кипит в жилах, как быстро бьется сердце, требуя броситься вперед, забыв о здравом смысле? Слушаешь разум? К тернозвездовой матери разум, ощути, как ярость пронизывает тебя насквозь, как ворочается под шкурой опасная и мрачная сила. Ты ведь был в плену адреналина - и тебе понравилось, не так ли? - так позволь лихорадке вновь охватить тебя.
«Давай сыграем, Февраль. Давай сыграем в грязную и откровенную игру».
- Ты так крепко спал и так долго видел свои сны об утопическом будущем, что совсем перестал замечать, как под твоим носом создается грандиозная машина войны, а теперь стало слишком поздно. Смотри свои сны дальше, Февраль. Я не буду тебе мешать. Меньше знаешь - крепче спишь, - издевательски протянул он, заглядывая в глаза глашатая своими насмешливыми и лукавыми глазами, и в них плескался только прямой вызов и провокация. Он не чувствовал разочарования в полосатом - он уже давно понял, кем оказалась его правая лапа, и теперь выжимал до последнего все, лишь бы их сотрудничество оставалось для него выгодным. Надежды, возложенные на него, рухнули стремительно и однозначно дали понять, что отныне их отношения будут развиваться в совершенно другом ключе. Хороший воин? Талантливый руководитель? Будущий лидер? К Тернозвезду все, что могло жить под полосатой шкурой того, кто теперь отстаивал свои смехотворные ценности, не имевшие ничего общего с истинным воином, с наследником великих морских предков, которым он мог быть, но не оказался. Там, где раньше жило разочарование, теперь свернулось тугими змеиными кольцами голодное нетерпение - невыносимое, но от того еще более прекрасное чувство. Это было гораздо лучше, чем иметь надежного союзника. Февраль теперь стал намного интереснее и ценнее, чем тогда, когда был всего лишь правой лапой.
- И да, к слову - если я так мозолю тебя глаза на посте глашатая, я с удовольствием уйду. Только скажи.
Звездолом сощурился, долгим и немигающим взглядом вперившись в серо-голубые глаза кота, но даже не думал рассуждать на его словами. Заманчивое предложение. Еще заманчивее было придушить полосатого, перегрызть ему глотку прямо сейчас, как всегда скинув все на несчастный случай. Бросить его тело в реку - идеально. Первое время племя погорюет без глашатая, отправляя отряды на его поиски, а когда он всплывет где-нибудь в Темнолесье, на ветви подле главаря будет сидеть уже кто-нибудь другой. От таких замечательных перспектив кружило голову, но Звездолом отшвырнул их в сторону, не смея даже предположить уход с поста того, в ком он нашел свое самое большое разочарование и надежду.
«Ты мне нужен. Нужен, Февраль, чтобы гнаться вперед, навстречу победам, сражениям и первобытной силе настоящих воинов, лишь бы не быть таким, как ты. Знаешь, из тебя выйдет неплохая тень».
Но еще больше он нужен был потому, что благодаря ему главарь ощутил вкус жизни. Он был похож на горький пепел и ржавый привкус крови, и Звездолом вытянул шею, понизив голос до рокочущего полушепота, коснувшегося уха глашатая:
- Никто никуда не уйдет. Твой проигрыш - в первую очередь мой собственный. А эту игру я хочу довести до конца. А теперь попробуй найти выход из затянувшей тебя ловушки.