Яркий и ослепляющий свет вновь завладел всем живым, согнав с престола свою сестру, тьму. Он вновь забирал себе все лавры, согревая своим манящим теплом все вокруг, но с каждым днем его власть становилась все меньше и меньше, с каждым разом время, отведенное ему, укорачивалось и обращалось против него самого. Правда если это сейчас и происходило, то крайне незаметно. Но в то же самое время властная тьма продолжала бороться изо всех сил, всеми правдами и неправдами приближая свое вхождение. И самым действенным способом были тяжелые тучи, загораживающие яркое солнце от освещения своими проникновенными лучами замерзшую землю. Но как бы ни билась тьма, свет всегда одолевал ее, каждый чертов раз он спокойно превращал все черное в ослепительно белое, все мрачное в светлое, все холодное в горячее. Но темнота всегда находила место что спрятаться от навязчивого света, будь то земля под выкорчеванным старым дерево или же отвратительная топь за зарослями камыша.

Так и всегда. Вся наша жизнь построена на контрастах. Добро и зло, черное и белое, жизнь и смерть, инь и янь, альфа и омега... Этот список можно продолжать вечно, и ему никогда не будет конца, он буквально бесконечен, ведь всему в мире можно найти его полную противоположность. Но извечный глупый стереотип превратил эти контрасты в банальное деление на плохое и хорошее. И, как ни странно, но добро всегда олицетворяет свет, счастье, радость, мир и любовь. а зло же наоборот отвратительно, оно повелевает яростью, ненавистью, похотью и смертью. Но почему же все столь просто? Почему же зло не может привнести в мир нечто хорошее, а добро же наоборот, разрушить все вокруг? Ведь это так просто, буквально на миг представить, что тьма не столь плоха, как может казаться на первый взгляд, а свет же может разрушать, испепеляя все на своем пути. Но нет, всем хочется мыслить стереотипами, пускай и на чисто подсознательном уровне. В самые отвратительные моменты нашей жизни мы проклинаем несправедливость, свято веря в то, что во всем виновато ни что иное как ненавистное нам зло. И всегда и во всем мы столь категоричны. Мы не хотим думать о том, что в самый жаркий зной, устроенный столь любимым вами светом, спасает вас никто иная как прохладная тень. Она укрывает вас своими мягкими объятьями, охлаждая ваше горячее, словно бы лихорадочное тело. Мы не принимаем тот факт, что смерть не всегда приносит лишь боль и мучения, ведь чаще всего она избавляет нас от худшего, от того страшного, что могло бы случиться с вами в будущем, она буквально спасает нас. А страх, то чувство, что чуть ли не сильнее всех на ваш взгляд подчиняется злу, не старается изничтожить нас, оно ишь оберегает, предупреждая о грядущем и обостряя все чувства. Мы слишком слепы, чтобы принять этот факт.

Да... Мы слишком слепы. А некоторые и в буквальном смысле тоже.
Медленно пережевывая пищу, Птицеед лениво осматривал вид, открывающийся перед ним. Коты, которых он по сути должен называть соплеменниками, сновали туда и сюда, то исчезая во тьме многовекового дерево, то вновь появляясь оттуда. Самовлюбленные оруженосцы, чрезмерно гордые воители, молодые мамаши - абсолютно все были похожи на жалких муравьев, обеспокоенных лишь своей жизнью и благоустройством всего племени. Отвратительно. Седой не мог даже и представить себе того, как будет бегать вместе с ним, чуть ли не вереща от полоумной радости и гордости за выполнение долга перед соплеменниками.
Безразлично хмыкнув, кот вновь обратил свое внимание на полу-обглоданную тушку голубя, что лежала прямо перед ним. Аппетита практически не было, седой ел чуть ли не через силу, поскольку есть, находясь в опасной близости от себе подобных, он не привык, да и не хотел делать из принципа. Еда, пойманная им самим, еще теплая и с жидкой освежающей кровью вдохновляла его гораздо больше. Но сейчас возможности уйти не было, поэтому устало подтолкнув бедную птицу, вернее то, что от нее осталось, к себе, он сдерживая свое отвращение, откусил от нее еще кусок. Оставалось надеяться, что в данный момент он никому не понадобится, тем более, что это последнее, чего он бы сейчас хотел.

Отредактировано Богомол (2014-03-20 23:25:18)

Сон, столь желанный и манящий своей тишиной и покоем, буквально завлекал седого в свои объятия. Кот незаметно погружался в себя. Все коты, что периодически сновали перед ним по свои суматошным делам, более уже не раздражали его, превращаясь в едва заметные расплывчатые силуэты, все менее и менее заметные. Все звуки: визгливые возгласы котят, хвалебные речи оруженосцев, жесткие указы воителей и чистосердечные, подобные легкому течению ручьев, голоса королев, - практически перестали звучать в голове ученика, отзываясь лишь на поверхностном уровне, но не проникая глубже за пределы сознания, где властвовали лишь спокойные и размеренные мысли, порой сумбурные, но тем не менее сохраняющие ровное течение. Кот словно бы отгородился от остальных толстой стеклянной перегородкой, звуки за которую перестали проникать, создавая своеобразный вакуум, где седой мог более не волноваться за сохранность этой созданной им идиллии.
Замерев подобно каменному изваянию, он слегка прикрыл левый глаз, дабы заполучить в свои лапы полнейшую и непроникновенную темноту. Правый же глаз так и остался открытым, поскольку веко было атрофировано с детства, но Птицеед не особо волновался по поводу того, что его кто-то заметит, вернее он совсем не волновался, все эмоции отошли на второй план, осталась лишь всепоглощающая пустота, присутствию которой кот был рад как ничему другому.
Уже довольно долгое время, по крайней мере долгое для него, ведь он прожил слишком короткую жизнь, чтобы считать несколько лун одним мигом, Птицеед пытался разобраться в себе и своих чувствах. Он, мягко говоря, запутался. Он бы не сказал, что ему было плохо, нет, вовсе нет, ему наоборот было хорошо. Так как последнее время он посвятил лишь себе и только себе. Больше не было мамаши, что своим приторным добрым голоском вечно шептала ему страдальческие фразочки о том, что все будет хорошо и что с ее помощью он сможет справиться со своей травмой. Идиотка. Молодому коту ведь требовалась вовсе не ласка или же отвратительное сочувствие вперемешку с мерзкой заботой, а банальная вера в него, вера в его силы и в то, что он сможет справиться сам, вера в то, что он такой же как все. Но нет, это чертовой добродушной кошке нужно было ежедневно напоминать ему о его травме, периодически водить к целительнице, которая уж точно ничем не могла ему помочь, постоянно утешать, и защищать непонятно от чего. Боже, да даже тот кот, которого он должен был называть отцом, сделал для него в разы больше, нежели эта мерзкая, но чертовски угодная Звездному племени кошка. Он воспитал в ненавистном ему сыне такие чувства, как презрение и терпение, научил скрывать эмоции под маской безразличия, разве что только совсем юный тогда еще Сверчок не успел впитать высшую отцовскую степень лицемерия, отчего сейчас не мог смеяться и радоваться на глазах у других, но возможно это даже и к лучшему. Вряд ли Птицеед сможет отвернуться от одного своего ребенка, чтобы со всех своих лап и с искренней радостью броситься к другому. Хотя вероятность того, что седой вообще заведет себе котят еще меньше.
Но сейчас проблема прошлого волновала его в разы меньше, чем новая, недавно возникнувшая вещь, одно воспоминание о которой заставляло его сердце буквально дрожать. Эти приступы, что с недавних пор начали сводить кота с ума, доводили того до исступления, и уже не раз Птицеед обнаруживал себя в том месте, где он фактически не мог находиться. Он попросту не могу себя контролировать. Всепоглощающий ужас сковывал его разум в ледяные тиски и начинал сам управлять телом кота. Эта беспомощность отвращала кота, он не мог принять эту действительность, он хотел быть единственным хозяином своего тела. Но нет, воспоминания тяжелым отпечатком запечатлевались в его мозге. Он помнил как крупный комок подступающего страха вставал у него в горле, как он медленно терял контроль, как ядовитые цепи паники цеплялись за его сердце, как он сбиваясь с ног кидался в любом свободном направления, как сломя голову и не думая ни о чем бежал вперед, убегая от одной ему известной тьмы, что грозила поглотить его при одном его неловком движении. И эта потеря контроля тревожила его в разы больше, нежели тот банальный паралич, к которому он уже давным давно привык.

- Поднимайся на лапы, Птицеед, и быстро за мной. - внезапно раздалось за спиной Птицееда. буквально вырывая того из цепких объятий тишины и разрушая столь приятный душе вакуум.
Слегка вздрогнув от неожиданности, кот медленно развернулся и успел увидеть удаляющуюся спину кота, что обратился к нему, спину его наставника, чье имя он не помнил, как и имена десятков других, окружающих его котов. Но, как ни смешно, сам учитель его имя помнил. Но эта его бесцеремонность и нахальность сразу же отвращали от него молодого оруженосца. Слишком самовлюбленно вел себя этот кот. Создавалось такое впечатление, что тот в прямом смысле считал себя центром вселенной, а все окружающие его должны были по определению ему поклоняться, не важно хотят они этого или нет. Но все-таки одно в этом буром коте в каком-то плане привлекало ученика: тот не видел в нем инвалида, как казалось, он относился к нему также, как и относился бы к сотне других учеников.
Тихо рыкнув, седой медленно поднялся на затекшие лапы. Чуть размявшись, он легкой рысцой двинулся за своим наставником. Тот, не говоря ни слова, продвигался все дальше и дальше в одном ему известном направлении. Следуя за ним, Птицеед начинал раздражаться все больше и больше. Жара была попросту невыносимой, даже тень развесистых деревьев не спасала от нее, а ведь она была одной из тех вещей, что седой ненавидел больше всего в жизни. А это его молчание... Да, похвально, достойное поведение, но если уж ты забрал своего ученика из лагеря, то будь добр, объясни куда и зачем ты его повел в столь отвратительную погоду.
Спустя какое-то время, перед глазами Птицееда замаячило некое открытое пространство, освещенное палящим солнцем, на первый взгляд там не было ни тени, ни любого другого пространства, где можно было скрыться от отвратного зноя. Внутренне дрогнув, седой слегка ускорился, обгоняя наставника, и осторожно выскочил на эту опушку, остановившись примерно на ее середине. Обернувшись, он поднял на спутника взгляд, отражающий лишь немой вопрос, но позволить себе сказать хоть слово вслух седой не мог или же просто не хотел. Но пускай его морда и выражала одну лишь пустоту, а в живом глазе отражалось лишь банальное желание понять происходящее, то внутри все клокотало от желания поскорее свалить с этой чертовой жары, но показать эти чувства на публике, проявить слабость... Ну уж нет. Физическую неприязнь перетерпеть можно, но вот сломить гордость и подобострастно завилять хвостиком, да никогда в жизни.

Отредактировано Богомол (2014-03-21 00:39:20)

Полуденное солнце сильно опаляло спину, проникая своей невыносимой жарой даже сквозь немаленький шерстяной покров. Если бы Птицеед знал человеческие определения, то он с уверенность сравнил бы подобное ощущение с жаркой мяса на раскаленной сковороде. Но создавалось впечатление того, что его учителю было абсолютно наплевать на эту отвратительную жару, хотя один вид его чрезвычайно густой шерсти заставлял седого чуть ли не ежиться и мысленно благодарить гены, которые подарили ему короткий и жесткий шерстяной покров.
- Итак, Птицеед, ты гадаешь почему же мы здесь. - начал "повествовать" его наставник. О да, Птицеед гадал о причине их местонахождения именно в невыносимый полдень на этой чертовой опушке. Вот только жаждал узнать это он вовсе не из-за банальной для других любви к тренировкам, а наоборот, из-за желания свалить отсюда куда подальше, где были бы одна лишь тень и хотя бы относительная тишина. - И знаешь, твое недоумение совершенно не уместно, ведь если бы мне не нужно было тебя тренировать, то ты бы здесь не оказался. - немного грубо завершил начало своего монолога "безымянный" учитель, чем слегка взбесил юного ученика, но тот вновь не произнес ни слова, так и не сменив наигранно отрешенное выражение на своей морде. Имя наставника буквально вертелось у него на языке, это было что-то знакомое, что-то известное, но вот что именно, он не помнил.
Лениво приоткрыв рот, он довольно негромко произнес:
- Я понял. Я плохой, ленивый и бездарный ученик, да-да-да, можешь не продолжать. Ты только скажи, что мне, такому идиоту, сделать то надо? И еще, напомни свое имя, а то ведь я так и не запомню того мудреца, который смог увидеть мою "истинную" натуру. - сделав язвительное ударение на двух последних словах, седой развернулся и наигранно мечтательно двинулся по опушке, делая вид, что он внимательно рассматривает окружающую их природу, которая в данный момент его совершенно не интересовала. Учитель вновь оскорбил его, седой же вновь отпарировал ему. И так было всегда, оба кота постоянно находились "на ножах", хотя их псевдо-борьба и была бессмысленна, она была подобна бушующим волнам, набрасывающимся друг на друга, но тем не менее не причиняющим никакого вреда себе подобным.
- Расскажи мне, какие способы ведения боя ты знаешь? Давай, говори, я хочу тебя слышать, хочу знать, на что ты вообще способен, малыш. - донеслись до Птицееда надменные слова. Нехотя обернувшись, он неожиданно столкнулся взглядом с наставником, который довольно умело вставлял в свою речь резкие и неприятные слова.
- Да, мамочка, сейчас отвечу. - громко ответил издалека седой, не утруждая себя возвращением на прежнее место подле наставника. - Существует несколько способов ведения боя: бой в открытую, так сказать "лоб в лоб", тут тоже можно выделить две категории, вроде как защита и нападение; атака со спины, это нечестно, но действует; ну и ловушки, хотя для этого нужно обладать определенной степенью развитого интеллекта.
Птицееда мало интересовал факт правильности своего ответа, его волновало больше то, что по виду наставника совсем нельзя было сказать о том, что он привел своего оруженосца на отдаленную опушку лишь для того, чтобы поговорить. И все-таки, какой же будет следующий шаг у взрослого кота в их своеобразном, пока что еще словесном бою?