Есть в начале лета нечто такое, чего не встретишь негде и никогда больше, словно этих первых дней успела коснутся и прохлада уходящей весны и трепетный жар нового, такого долгожданного сезона. Лето всегда виделось, как девушка, босая, облачая в легкое изумрудное платье, скользящая по знакомым владениям легкой тенью и все время смеялась, звонко, как ручей, и смех ее, необыкновенно живой и яркий, вспыхивающий быстро, но почти не угощающий, эхом разлетающийся по всему лесу. Деревья больше не смотрелись одинокими темными столбами, застывшими и спящими, они вновь радовались, походя на молодых принцев в своих ярко-зеленых жилетах, таких же беззаботных, как и сама девушка-лето. И именно в такие моменты, когда солнечный диск алел, обращая все в пурпурный оттенок, хотелось дышать упоенно дышать полной грудью, чувствовать запах полевых цветов и чувствовать, будто насильно принял каплю пьянящего яда. Необыкновенное ощущение. Зеленый Клен всегда вносил в душу нечто новое, жажду свободы и желание мчаться по Равнинам, загребая лапами высокую траву.
Жеребец шумно выдохнул и оглядел поляну, вскоре обращая взор на известную, с самого давнего детства знакомую рыжую фигуру, миниатюрную и едва ли достающую до его плеча. Медносвет. Как же давно они не общались, не шутили и не делились самым сокровенным, как во времена ученичества? Что изменилось? А ведь сколько воды утекло с тех пор... Оба заняты племенными проблемами, едва ли выуживают время, но сейчас, когда погода установилась теплая и работы стало меньше, оба могли спокойно отдохнуть в приятной компании соплеменников, но таких, как видно, не ожидалось и потому Жеребец не решился терять такой шанс поговорить с сестрой. К тому же, ее растроенный вид совсем не радовал, заставляя нахмурится и упрямо сведя брови к переносице, мягко спрыгнуть с нижней ветви и двинутся прямо по направлению к сестре, все же не удерживаясь от легкой усмешке, скользнувшей по устам. Сейчас все будет как тогда, во время долгого ученичества, когда Жеребец, в любой момент готовый защитить рыжую, вечно спрашивая, чем она подавлена, а потом грозился устроить взбучку любому, кто посмеет прикоснутся к ней. Единственная родственница, которую он любил всем своим наглым и ехидным сердцем. Вот только проблемы у них теперь совсем не детские...
- Медносвет, - прозвучало из-за ее спины и беляк осторожно опустил хвост сестре на плечо, усаживаясь рядом и добродушно глянул в ее глаза, - Что случилось? Я же вижу, что-то не так. Не надейся, так просто ты от меня не отвяжешься. Ну же, говори.

Легкое кружево облаков, мягко переливающееся пунцовым румянцем, разлеталось прочь, касаясь друг друга рваными краями и образовывали новые причудливые узоры, формы, отдалено напоминающие силуэты животных, деревьев и цветов, словно все веяло долгожданным летом. И это успокаивало, вселяло надежду и уверенность, но разве мог Жеребец избавится от того давящего, будто мрак, чувства, что давило сейчас на сестру, плотно сжимая горло? Неприятно, когда кто-то из близких борится с проблемой в одиночку, а потому он, язвительный ко всем, кроме нее, сейчас добродушно и тепло улыбался, пытаясь успокоить и подарить такое же, греющее душу и расщепляющее тьму тепло.
Он ожидал такого, но не отступал, упрямо косясь на ее рыжую фигуру и тихонько вздыхая, подбадривающе зарывался носом в ее загривок, пытаясь поддержать так же, как то бывало в детстве. И они, сидящие рядом, на секунду стали похожи на тех преждних Меднолапу и Жеребенка, готовых встать друг за друга горой. Сколько раз беляк успокаивал ее, вселял надежду на лучшее? Сколько раз говорил не думать о иссиня-сером Камнеломе, когда тот снова погружайся в работу и забывался, оставляя подругу детства в одиночестве? Тогда и приходил он, Жеребец, с той самой, до боли знакомой усмешкой, искожающей кошачьей губы. Она почти всегда выглядела натянута. Но разве не она напоминала о прошлом, когда проблем у беззаботных оруженосцев почти нет? Одни патрули, охота, да шуточные бои за звание лидера.
Воспоминания были выгнаны из головы и те разлетелись прочь, будто желая наполнить каждый уголок небольшой поляны, а Жеребец, наконец, заговорил неторопливо и четко:
- Это снова он? - и древолаз отнюдь не сомневался, что она поймет, о ком вновь и вновь заходит речь, сам же беляк, при вопросе о давнем неприятеле, еще больше нахмурил брови, - Не помнишь, сколько раз я говорил забыть? Мало что ли котов в Племени, что ты так привязалась к нему? Он не видит ничего, дальше собственных забот, а ты говоришь чувствах! Иногда мне кажется, что он даже не умеет смеяться.
И шумно выдыхает.
- Знаешь, а я ведь тоже был влюблен...

Отредактировано Жеребец (2014-04-09 23:13:52)

Казалось, такое спокойное и, порой, монотонное умиротворение идущего на убыль вечера, могло успокоить едва ли не любого, но Жеребец более не хотел подчиняться воле летней природы, потому как в душе бушевали нестерпимым ураганом самые смешанные чувства. Такие вечера, которые бывали, пожалуй, слишком редко, всегда приносили в душу нечто новое, заставляли изменить в себе что-то, раскрывали тебя таким, каким бы ты никогда не показался на публике. В этом была их незримая прелесть, в искренних чувствах без обыденной лжи, что занимает каждый день и неприятно давит, наседая. Сегодня был один из таких моментов, когда оба могли выговорится и получить совет, ведь на то даны родственники, верно? Поддержка, забота, опека. Наверное, каждый должен иметь такую рыжую сестру, которую вечно готов защитить и укрыть от всяческих напастей, развеселить и заставить забыть о самых горьких и неприятных обидах, ложившихся на сердце. Это всегда помогало. По крайней мере, так думал сам древолаз, добродушно улыбающийся, когда Медносвет, выслушав, наконец обретает свой прежний, не омраченный внешними обстоятельствами, вид. Приятно видеть ее такой. Как в детстве, пускай воды утекло слишком много...
- Хорошо, - выдержанно кивнул кот, - но пообещай, что ты тоже расскажешь мне все.
И замер, будто ждал, в голове прокручивая события тех давних лун, которые он так отчаянно пытался забыть, стерпеть и выкинуть из головы, но долгие вечера всегда приводили его в раздумия и все сводилось к одному. К тягостным, жгучим воспоминаниям, неприятно жгучим израненную душу. Время лечит? Наверное. Но происходит это не сразу и мысли о прошлом, так или иначе, всплывали, стуча в голове непревзойденным пчелиным роем.
Жеребец не спешил говорить, вдумчиво подбивая слова, но когда, наконец, с губ сорвались первые мысли в слух, голос его прозвучал сдавленно и хрипло, будто после долгого сна:
- Ты помнишь Жеребенка? - и по устам скользнула натянутая и ломаная ухмылка, совсем не похожая на ту давнюю, ехидную и задорную, - Того самого, который успел поругаться с Ликой на границе, сотню раз обозвать рыбоголовой, а затем вновь встретить на совете и... испытать что-то невероятное. Пока предводители начинали речь, мы ус торили шуточную битву, но, к сожалению, наша игра была не вечна.., - вздох, - Судьба вновь свела нас на Пустошаз, когда Голичье только-только стала Воительницей и мы, собрав силы, охотились на общую добычу - кролика, который все же ускользнул, а мы остались, еще долго гуляя и болтая буквально обо всем на свете.
А перед глазами - та самая дурманящая рассудок летняя ночь, манящая, необыкновенно затягивающая, блестящая в лунном свете, словно серебро. И подруга тогда казалась не просто Речной соседкой, нет. Именно в тот день он обрел возлюбленную, которую оберегал день ото дня, желая обхватить лапами, обнять и заставить забыться в неиссякаемой нежности, которую он мог дарить только ей. Но все ушло. Он больше не смог полюбить другую. Не хватило воли...
- Мы встречались едва ли не каждый день. На границе, на Пустошах , у Дома Лесника. Везде, где бы нас не заметили. Я не хотел, чтобы соплеменники упрекали меня в чем-то, но да... я был предателем. Так мы гуляли целыми ночами, возвращаясь в лагерь лишь под утро. Так продолжалось долго и, возможно, могло оборваться, пока Голичье не призналась, что я стану отцом. Отцом наших с ней котят, - потрясение, оно вновь мелькнуло в его янтарных глазах, - Мы поняли, что беды не избежать, а потому она сказала Речным, что брюхата от одного из воителей. Тот, как призналась Голичье, согласился на такое лишь из старой дружбы. Я, пожалуй, мог надеяться, что все обойдется, но она была так молода... да и та лиса. Она ведь защищала котенка! - он сорвался на хрипловатый крик, быстро отвернувшись, чтобы сестра не видела того ужаса, что исказил его морду, как в тот самый день, когда беляк увидел безобразное, неестественно изогнутое и окровавленное тело подруги.
- Я бы никогда не отдал рыбоголовым Лучика, никогда... Я не хотел терять его, мою кровь, нашего сына.

Отредактировано Жеребец (2014-04-12 22:29:29)

Ее взгляд, полный сожаления, привносил в душу Жеребца еще больше липкой, неприятно давящей и затягивающей на шею тугую веревку, грусти, и кот горбился, превращаясь в безобразную белую фигуру, чья шерсть неярко серебрилась при свете луны. И даже природа, лакающий слух стрекот сверчков, переливчатый трепет желтых светлячков, что стайками кружили вокруг, придавая ночи какой-то особый, необыкновенный шарм, не могли успокоить его больную, жгучую ранами душу. С того самого дня, когда Голичье отошла к звездам, древолаз закрылся в себе и не было ни одного дня, чтобы он раскрылся, посвятил вечер откровениям и просто поведал кому-то о той боли, что угнетала, давила и камнем прижимала к земле. Он был подавлен. Впервые, за эти несколько лун, он снова вспоминал события того ужасного дня, липкими пятнами всплывающие в помутненном рассудке и был разбит, сломлен и его оголенная душа снова неприятно жгла, горела, как бы странно это звучать не могло. Ужасно. Наверное, поэтому-то он предпочитал вечеру откровений замкнутость, скрытность и молчаливость, когда терзания, бушующие внутри, успокаиваются сами собой, скапливаются, не имея возможно выйти наружу, но не донимают. По-крайней мере, не так болезненно и тягостно, как при сердечном разговоре. Иногда, конечно, мысли о прошлом возвращаются и в одиночестве, но...
— Очень сожалею, — и беляк поднял взгляд янтарных глаз, полный немой благодарности, на сестру, нашептывая одними только губами тихое, едва уловимое, почти немое "спасибо".

будет дописано.

Отредактировано Жеребец (2014-04-24 21:22:46)