Уныло переставляя лапы, я ползла следом за Богомолом. После недавней размолвки на совете, я на дух не переносила наставника, а уж чапать с ним в две морды в какой-то патруль было несколько выше моих сил. Пока мы топали по травке-муравке в темпе протухшей вороны, я успела проклясть Потока, Богомола, и Звездолома, который назначил первого глашатаем, а последнего – моим наставником. Мало того! Всю дорогу я плевалась мысленно таким ядом, что будь он материальным, то растворял все окружающие нас объекты не хуже самой лучшей кислоты.

    «Тупая толстозадая упячка, как же ты меня бесишь» - психовала я, но при этом, когда наставник поворачивался ко мне, я растягивала свою улыбку так, что она доходила прямо до ушей. Надо ли говорить, что Богомол на это никак не реагировал, и я психовала ещё сильнее.

    К тому времени, как мы подошли к ручью, у меня уже лапы чесались схватить Графа Тяжелолапа за хвост и оттаскать его по земле, при этом постучать его головой о корни ближайших деревьев (а если они [корни] не выступают – то о землю). Мешала лишь пара фактов: 1) Богомол был несколько не моей комплекции и вероятность того, что он оттаскает меня за хвост значительно выше, чем наоборот; 2) Богомол может не потерять память от моих действий и не отключиться после первых ударов, и выдрать меня. Как последнего котенка. Прямо как на совете, где он изображал Крестного отца со всеми вытекающими последствиями.

    Стратегию определенно стоило менять. Недолго думая я решила перенять привычку учителя оставаться невозмутимым в любой ситуации.

    - Ты обещал научить меня загонять дичь вместе, помнишь? И Поток это слышал, - проинформировала я. Учитель уже пометил границу, я лишь разглядывала ручей. О, друг мой, расслабься и потеряй бдительность, и я унижу тебя так, что ты будешь помнить об этом до конца жизни.

Отредактировано Пепелица (2014-04-11 20:04:07)

На эмоциях. R!

Статус поста: Патруль + охота.
Выполняемое действие: поимка добычи.
Поймано/собрано: 1х Белка рыжая.
Дайс: 8

    Все глубже проникая в мозг, боль нарастала, пульсируя, как рваная рана, проделанная в идеально ровной кожице неаккуратно, безобразно, и столь неумело, сколь способны на это неведомые игроки, творцы сего сущего. Я.

    Тили-тили-бом, глаза закрой скорее, кто-то ходит за окном и стучится в двери. Но закрывая глаза, попадаешь совсем в новую игру, выходящую из-под контроля при первом же шаге с проторенной тропы. И как бы ты не пытался остаться в гранях, шансов уже нет, потому что приговор подписан невиданным доселе росчерком пера. Как в известной игре Джуманджи воображение вдруг отступает, и превращается в сугубо реальную, фактическую, потрясающе исполненную… пустоту. Один шаг – и бескрайнее болото пустоты поглощает тебя, дорога, находящаяся в шаге от тебя вдруг поднимается выше и уже через два удара сердца пропадает где-то в глубине, под тобой. Так теряются очертания времени и места, превращаясь в кошмарное состояние, и вырваться из клетки ты не можешь. Завязаешь в трясине по самые кончики ушек.

    Оказавшись пойманным, ты вдруг перестаешь познавать себя. Ведь познание происходит каждую секунду всего твоего существования, и пусть даже эта зависимость исключительно гипотетическая. Но, так или иначе, не воспринимается более цвет, и даже собственная шерстка, казалось бы, растворяется в полной и абсолютной тишине. Тогда единственным источником понимания происходящего является боль. Сладостно приносимая и вялотекущая, она разливается по клеточке, по каждой клеточке твоего тела.

    Что может дать боль столь кратковременная, быстро проходящая? В тишине маленькие раны заживают не более чем за несколько мгновений, а кровь не вытечет из прорванной жилки, ведь касание было столь незначительным, тьма не примет его. Тогда, именно в сей момент, ты желаешь дать тьме нечто большее. Клыки, когти. Рвешь собственную плоть, лишь бы насладиться болью, существованием существования. Тьма принимает жертву, но понимание её отличается от моего или твоего. Понимая её неприемлемо, ты совершаешь фатальную ошибку.

    Самые прекрасные цветы растут из грязи, самые прекрасные люди – это мрази. И глупо верить, что боль станет легче после стократного усиления. Кому ты доверишь свою судьбу, уже решившись. И что будешь делать ты, когда идеальный план даст осечку?

    Рана пульсирует, и неверно понявшая тебя Бездна лишь усилит твои страдания. Рана не заживет, лишь будет остановлена кровь, которую ты не увидишь на белой шерстке, чтобы осознать свое существование. Потому что существование осознанно, и не нужно дополнительного доказательства. Верно, без крови ты не получишь ощущаемость реальности, но Бездна понимает, Бездна слышит, Бездна дышит твоим хрупким, пульсирующим телом.

    Упасть.

    Ничто не изменилось, и как страшно. Что падение, что стойка – это Бездна, добро пожаловать.

    Где-то наверху появляется белое. Дорога приближается? Вернется? Близко. Но это лишь хлопья, белые. И неестественно мелкие. Плавно кружась, падают, столь отчетливо видны в непроглядной темноте. Настолько, что становится страшно, не бывает такой абсолютной черноты, что пробивает абсолютная белизна. Это Бездна, свои правила, своя игра. Снег – жалость?

    Не снег!

    Безумный вопль вырывается из глотки, которой нет, вещество щиплет глаза, которых не существует. Шесть баллов, экзекуция продолжается. Странное белое вещество, даже не гранулированное, рассыпчатое. Голова. Обдумать. Нет. Не успеть. Четыре удара полноценный, большой круг кровообращения содрогается от изгибов, совершаемых телом. Не гранулированное вещество, белый песок, белая смерть доходит до раны, касается нежнейшими по-первоначалу прикосновениями.

    Десять баллов! Вечность тянется столь долго, вы не находите? Шоковый удар. Пробуждение.

    Когда начинаю жалеть себя, всегда вспоминаю этот сон, приходящий три раза за луну. Самые страшные удары получаю не на тренировках, охоте, или в бою на границе. Как поразительно глупо бояться засыпать, и надеяться, что подарок будет более чем ужасен. Потому что боль отрезвляет как никто другой. Начинаю любить её, и видеть, сколь контрастирует она и слова. И как выделяются тогда поступки наставника, никчемной пустышки на фоне других учителей племени.

    - Верно, Богомол, - наверное, один из немногих случаев, когда я обращаюсь к наставнику по имени. – Конечно, ты прав. Чтобы работать в команде нужно просчитать до секунды каждое движение, необходим опыт. Прости, что беспокою тебя. Полагаю, мне лучше обратиться к Рогозе, - пожимаю плечами и даю наставнику охотиться. Сама же отхожу под сень деревьев, и ползу наверх, за белочкой, примеченной несколько секунд назад. Не думаю о Богомоле, не думаю.

    БОЛЬ!

    Прокляты небом, землею не приняты. Дьяволом брошены, Богом покинуты. Создатели Бездны, великие творцы, как можно мне верить вам, когда вы, не веря самим себе бросили свое величайшее детище, потрясающе убийственное творение? Как могли вы, создав единожды, не дать возможности перезарядки, прямого и полноценного возвращения на исходный путь. Как могли вы не дать старт сет, не объяснить о самых отчаянных и беспредельных участках пути? Вы веровали в мою силу и абсолютную возможность власти, или я лишь удачно оказавшееся стечение обстоятельства?

    Над головой красное, и белое, и черное. И тут же под лапами, и сбоку, и кажется я уже вращаюсь в этой поражающей меня пустоте. И вращение вдруг останавливается, декорации изменены, белые хлопья вещества, черная неведомая маслянистая почва, кроваво-красные сосуды-деревья.

    Шатается. FIGHT!

    Стук сердца, в глазах расплывается нечто, и сосудов уже двое. Снова одно. Не понимаю, сведи меня с ума скорее, моя великая Бездна, моя персональная величественная преграда. Сжалься… Четыре балла, корчусь на жалком подобии снега. Удар в сердце, затем ниже, парализующее ощущение, последующая анемия, крик несуществующим ртом. Раны раскрываются в самых неожиданных участках. Кровь? Мясо. Привыкание вызывается периодически, и контролируется. Восемь баллов. Мне холодно, и отзываясь на мой призыв, вокруг восстают черные потоки ледяного, греющего душу пламени. Крик. Коматоз. Десять баллов, Бездна. Бис!

    На ветке, рефлекторно. Белочка, как ты ещё не убежала? Ах, позвольте, всего три сердечных цикла было завершено. Не стоит, в таком случае мне удивляться. Вижу цель, переставляю лапу за лапой. Бросок молниеносный, но добыча, махая хвостов, хочет удрать на другое дело. Однако дичь стала смелая. Или я столь надеюсь на везение предков? Но чудеса бывают, и я настигаю добычу, радуясь своим небольшим размерам. Хорошо.

    Спускаюсь вниз и бреду к Богомолу. Тупо принимаю его слова, ещё ощущая каждой косточкой тела ту боль, которая дала мне силы, чтобы жить и двигаться. Наставник говорит, слушаю, киваю, затем замолкаю, а он идет обновлять метки. Вместе с белкой в зубах подхожу чуть ближе, чтобы кот услышал. Плююсь белкой в сторону земли и задумываюсь.

    - Раз, по-твоему, я все знаю и умею, быть может, посвятить меня в воительницы сейчас? Нам обоим станет от этого только легче, - вздохнула я и возвела очи горе. Ах, не могу не вспомнить прием, который вчера на мне опробовал Рогоза. Вот бы удивить им Богомола? Но второй наставник тихо фыркнул тогда и просил не спешить. Его я послушаю. Ничего. Свои люди, сочтемся.