Черное на черном – пустота. Посмотрите на меня, загляните в мои наивные и невинные глаза, и вы познаете всю ту тьму, что никогда не увидите снаружи моего маленького Пепельного существа. Будь моя шерстка не умаслена белыми да рыжими оттенками, а точно намазана сажей, было бы легче сделать из меня и предвестницу катастроф, и объяснить те или иные нюансы и разносторонности характера. Но все было во много раз сложнее, ибо по земле стлалась не черная, кошка, но черная душа её. Вернее моя конечно, моя. Не настала ещё пора ей отделиться. И лапа за лапой ступала душа, под сенью склонившихся в почтенном поклоне ветвей. Что скажешь мне ты, могучий клен. Какую историю поведаешь мне ты, хлипка я и слабенькая липка? Чей чахлый, заморенный листик упал сейчас к моим лапам и хочет, так отчаянно хочет привлечь мое внимание? Осина, не ты ли решилась забрать свои права на мое внимание?

    Белое на белом – пустота. Если, конечно, сей цвет не имеет оттенков. Мы радикальны в своих решениях и стремлениях, и мы признаем оттенком белого – черный. Пусть и стоило бы признать его оттенок, привычную серость, сие мы опустим. Мир сегодня вообще был чрезвычайно радикален, в той самой крайней степени, что разделяет грань между жизнью и смертью, прошлым и будущим, реальность реальную (ах, пардоньте мне мои тавтологии) и реальность воображаемую. А я в кой-то мере вдруг начала осознавать, что пропадаю именно в последней из реальностей, сознательно игнорируя первую. Я давала волю тихому клубочку, робко трогающему меня лапкой, тому самому существу, с которым боролась. Но бороться устала и отдала в лапы свою… жизнь? Как можно называть обрубок хвоста – хвостом? Как смеем мы называть половину дела – делом? Так и жалкое состояние, течение, не привносящее разнообразие, как режим, нельзя называть существование жизнью полноценной, имеющей смысл и интерес. Я сосуществовала с окружающим миром, что радикально мне не нравилось, потому приходилось делать выбор, принимать чуждые решения, отрекаться и отбрасывать самое себя, что в конечном итоге приводит к рассредоточению истинной целости, приводит к самым страшнейшим из поступков. Но сие лишь будет, и будет ли вообще, ибо я лишь имею право предполагать. А кто располагает?

    Я не думала как обычно, но смаковала мысли, рассуждая ненужными никому теориями. Мне становилось легче, я даже задумалась о том, что из череды подобий и резервных копий выявилось две меня. Одна – Пепелица, тело племени. Кошка проворная, местами суетливая, проказливая, не имеющая, впрочем, никакой загадки. Чувствительная в той мере, сколько это необходимо, не жалостливая, робеющая, коли вдруг пересечется с руководящими в племени должностями. Мне совершенно не по душе была такая оболочка, но тебе, мой милый оппонент, игрок в жизнь, я позволю думать так. Я люблю, - о жизнь! – твой замысел упрямый, и играть согласна эту роль. Но сейчас идет совсем другая драма, и на сцене коронуется твой новенький король. Потому что следом за кошкой Пепелицей, выходит личность, Серый Кардинал, тень от тени, некто Пеплш, очевидно, таково её самоназвание. И позволь мне и далее называть так сию особь, дорогой чтец, потому что я признаю расчленение на две личности, что легче, чем создать личностей много, и управлять ими. И невозможно в силу юности, неосознанности и потери контроля над верховным элементом всем системы – самой собой.

    Итак, миссия была провалена. И я, Пеплш, оказалась в ситуации сложной и мне непонятной. Мой стеклянный шар вдруг встал для меня каменной стеной и преградой. Жила она, совсем другая и чуждая мне кошка, которой я вдруг уступила главенствующую роль. Почему? Вероятно приток и отток информации не был мной сбалансирован столь тщательно, как я полагала, и вот, я, главный приемник и передатчик, вдруг дала осечку, критическую, но поправимую.

    А быть может я лишь тешу себя пустыми надеждами, пытаясь осознать всю важность сего действа, и сколь глупо буду выглядеть, если она окажется такой же двойственной личиной, коей я представляла себя самое. Добро пожаловать в свой персональный ад, Пеплш… или Пепелица?

    Размышления сводили с ума, но лапы покорно несли по лесу, ибо рефлексы столь сильны во мне, что превозмочь их невозможно. Что отвечает за рефлекторное восприятие окружающего мира, нечто внутри или новая, не определенная ещё сущность? Как глупо и поразительно наивно в проявлении свойственного тебе поведения видеть нелогичное и сразу бросаться давать ему новое имя. Пепелица смеется, Пеплш показывает заведомо показательное равнодушие. Но и эта наигранность Пеплш лишь заранее придуманная оной же идея. Показательные иллюзии более похожи на показательную деятельность Пепелицы. Что говорим мы о котенке смешном и наивном? Говорим мы прямо, не сутулясь и не стесняясь. Другие же мы, напротив, стараемся ускорить течение мысли, поспешнее провести свою точку зрения или замолчать вовсе, лишь бы не обидеть. Хотя, заговорив о себе во множественном числе, мы уже обижаем окружающих.

    Мы – неудачница, мы – мучница, ибо нас даже наставляют по отдельности, радикально отличающимися приемами: то тихо, ни шатко, ни валко; то громко, но скрытно, потому что запрещено законами, да и всеми нормами морального права.

    Но мы сами таковы, что сделали себя чем-то, но Пеплш пришло время уйти, ибо она знает лишь о том, как пускать в ход клыки и когти. Добро пожаловать, Пепелица, мы подготовили для тебя сцену, уборщица последний раз проходит веником, зрительный зал уже заполняется, и через секунду ты уже трепещешь в свете софитов. Думая… о чем же ты думаешь, Пепелица, когда охотишься? Потому что голова твоя пуста, и работа идет лишь на рефлексах. Что же ты тогда такое, Пепелица, полноценное тело, или оболочка, дополнение к уже созданной версии?

    Но все эти лишь предстоят узнать, ибо белка, рыжая плутовка, уже примостилась на ветке, и ждет довольно долго, более чем три секунды. И пусть переключение между Пеплш и Пепелицей длилось меньше, чем успеет проскользнуть одна мысль, мы должны были внимательнее следить за изменением ветра, и не тратить три секунды на никому не нужные размышления.

    Делают рефлексы, и рефлексам не нужны мечты. Им нужна жизнь, и движение. Как, впрочем. И нам. Потому нас ждет бросок вперед, отработанный четко, но без учета направления ветра-изменника. И все же бросок верный, ибо опора не ушла из под ног, и мы стали способны на повторный, успешный рывок. Поймать уже вырвавшуюся дичь в последний момент, играть. Как жестоко давать шансы, и тут же отбирать жизнь ни в чем не повинного существа.

    Вместе с белкой я спускаюсь вниз, и бреду в бреду. Где-то тут, неподалеку, базируется Лебединая Шейка, но к ней я вернусь позже, ибо сейчас меня увлекает предвестник удачной охоты – быстролапый, длинноухий кроль.

    Идя по следу добычи, я вдруг заметила, что Богомол видит в основном мои провалы. По странному стечению обстоятельств, этим заканчиваются мои парные охоты. Я слишком много рассуждаю в них, быть может? Вероятно, будь на его месте эта приятная во многих отношениях воительница, все случилось бы совсем иначе.  И даже с характером молодки, я желала бы скорее её, нежели Богомола.

    Но, так или иначе, а кролик уже был передо мной. Я осторожно следила за его подергивающимися ушками. Вдох-выдох, время вновь играет против, меня, как бы сие не было прискорбно. Слишком медленно, ибо вальяжность мыслей перешла в то плавное состояние невесомости собственного тела, не позволяющего, впрочем, его контролировать. Как анемия, когда тело есть, но его как бы нет. Движение становятся неестественными, размазанными.

    Так коряво завалиться при приземлении на правую лапку – это надо ещё суметь. Но судьба ушастого была предрешена, ибо странное состояние ушло именно в ту секунду, когда лапа моя коснулась пушистого меха. И я дернулась вперед, кусая кроля в шею. Мертв. Ибо воистину велико Звездное племя, ниспославшее мне почти_индивидуальную охоту и сего кролика под лапы.

    Но время, назначенное Лебединой Шейкой для встречи, уже подходило, и посему, подобрав кролика, я поползла за белкой, шурша листьями (благо, зная, что никто рядом не охотится). Ах, как приятно и прекрасно расслабиться. А вот и моя белочка. Втягиваю потоки воздуха в ноздри, безошибочно определяя направление. Затем подбираюсь и ползу в противоположную сторону. Здравствуй, дорогая моя временная наставница, я иду к тебе.

    Путь, как и предполагалось, был проделан недолгий. Воительница охотилась. И я поползла на соседнее дерево, благо с его ветки можно было позже перебраться к Лебединой Шейке. Добычу я благоразумно оставила внизу, в корнях. Соплеменница же и её добыча находились на достаточной высоте, чтобы меня не было заметно, а я забиралась совсем бесшумно и по другой стороне дерева. Прекрасно, мне сегодня просто везет. Таким образом, меня нельзя учуять, либо увидеть, и я нахожусь аккурат за спиной молодки.

    А дупло меня невероятно манило. Знаете, бывают такие дупла. Огромные. От них прямо веет вековой историей, даже если они ненатуральные и созданные Двуногими существами. Но, клянусь вам, это дупло было самое натуральное, благо находилось в самом сердце леса. И оно манило меня, звало странными намеками на то, что моя соплеменница хочет с ним познакомиться. Пока Лебединая Шейка пригибалась к ветке, я оценивала внутреннее убранство дупла. Разумеется, я не могла заглянуть в него, но воображение работало на ура. И я даже не заметила, поймала ли временная наставница дичь или упустила, ибо перешла сразу к подпункту моего плана. Слегка задев кошку плечом, я растянула губы в улыбке.

    - Привет. Ты здорово охотишься, - смешно, если она провалилась, а я её хвалю. Надо было все же смотреть, м. Но я опять была в состоянии полуанемии и не замечала каких-либо посторонних запахов. Ибо все мое внимание было приковано к кошке, шмякнувшейся в самое нутро дупла. Мой план сработал, в очередной раз. Так странно, ведь это уже становится априори – сработавшие планы малютки Пеплы.

    А дупло было именно таким, как я хотела. С кучей опавшей прошлогодней листвы, желудями, орешками и шишками. Самое идеальное дупло, какое я только могла видеть. И Лебединая Шейка лишь дополняла сей странный натюрморт.

Отредактировано Пепелица (2014-04-16 21:46:48)